Собрание сочинений в 10 т. Т. 8. За миллиард лет до конца света. - Аркадий Стругацкий

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Вон три окна светятся. Спальня, кабинет, кухня... Седьмой этаж.

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Странно... Почему у него везде свет? Может, у него гости?

ДРУГОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС. Никак нет. Один он. Никого у него нет.

Кабинет Феликса залит светом. Горит настольная лампа, горит торшер над журнальным столиком с телефоном, горит трехрожковая люстра, горят оба бра над полосатым диваном напротив книжной стенки.

Феликс в застиранной роскошной пижаме работает за письменным столом. Пишущая машинка по ночному времени отодвинута в сторону, Феликс пишет от руки. Заполненная окурками пепельница придавливает стопу исписанных страниц. На углу стола — пустая турка с перекипевшим через край кофе и испачканная кофейная чашечка. Страшное шило лежит тут же, в деревянном ящичке с каталожными карточками.

Звонок в дверь.

Феликс смотрит на часы. Пять минут третьего ночи.

Феликс глотает всухую. Ему страшно.

Он поднимается, идет в прихожую и останавливается перед входной дверью.

— Кто там? — произносит он сипло.

— Открой, Феликс, это я, — отзывается негромко женский голос.

— Наташенька? — с удивлением и радостью говорит Феликс.

Он торопливо снимает цепочку и распахивает дверь.

Но на пороге вовсе не Наташа. Давешний мужчина в клетчатом. Под пристальным взглядом его светлых выпуклых глаз Феликс отступает на шаг.

Все происходит очень быстро. Клетчатый неуловимым движением оттесняет его, проникает в прихожую, крепко ухватывает его за запястья и сразу же прижимает спиной к двери в туалет.

А с лестничной площадки быстро и бесшумно входят в квартиру один за другим:

огромный, плечистый Иван Давыдович в черном плаще до щиколоток, в руке — маленький саквояж, войдя, он только коротко взглядывает на Феликса и проходит в кабинет;

стройная и очаровательная Наталья Петровна с сумочкой на длинном ремешке через плечо, нежно улыбается Феликсу и картинно делает ручкой, как бы говоря: «А вот и я!»;

и высокий смуглый Павел Павлович в распахнутом сером пальто, под которым виден все тот же черный фрачный костюм с той же гвоздикой в петлице, с длинным зонтиком-тростью под мышкой, войдя, он приподнимает шляпу и, сверкнув лысиной, приветствует Феликса легким поклоном.

ФЕЛИКС (обалдело). Пал Палыч?

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Он самый, душа моя, он самый...

ФЕЛИКС. Что случилось?

Павел Павлович ответить не успевает. Из кабинета раздается властный голос:

— Давайте его сюда!

Клетчатый ведет Феликса в кабинет. Иван Давыдович сидит в кресле у стола. Плащ его небрежно брошен на диван, саквояж поставлен у ноги.

ФЕЛИКС. Что, собственно, происходит? В чем дело?

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Тихо, прошу вас.

КЛЕТЧАТЫЙ. Куда его?

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Вот сюда... Сядьте, пожалуйста, на свое место, Феликс Александрович.

ФЕЛИКС. Я сяду, но я хотел бы все-таки знать, что происходит...

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Спрашивать буду я. А вы садитесь и отвечайте на вопросы.

ФЕЛИКС. Какие вопросы? Ночь на дворе...

Слегка подталкиваемый Клетчатым, он обходит стол и садится на свое место напротив Ивана Давыдовича. Он растерянно озирается, и по лицу его видно, что ему очень и очень страшно.

Хотя, казалось бы, чего бояться? Наташа мирно сидит на диване и внимательно изучает свое отражение в зеркальце, извлеченном из сумки. Павел Павлович обстоятельно устраивается в кресле под торшером и ободряюще кивает оттуда Феликсу. Вот только Клетчатый... Он остался в дверях — скрестивши ноги, прислонился к косяку и раскуривает сигарету. Руки его в черных кожаных перчатках.

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Сегодня в половине третьего вы были у меня в институте. Куда вы отправились потом?

ФЕЛИКС. А кто вы, собственно, такие? Почему я должен...

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Потому что. Вы обратили внимание, что сегодня вы трижды только случайно остались в живых?.. Ну, вот хотя бы это... (Он берет двумя пальцами страшное шило за кончик лезвия и покачивает перед глазами Феликса.) Два сантиметра правее — и конец! Поэтому я буду спрашивать, а вы будете отвечать на мои вопросы. Добровольно и абсолютно честно. Договорились?

Феликс молчит. Он сломлен.

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Итак, куда вы отправились от меня? Только не лгать!

ФЕЛИКС. В дом культуры. Железнодорожников.

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Зачем?

ФЕЛИКС. Я там выступал. Перед читателями... Вот гражданин может подтвердить. Он меня видел.

КЛЕТЧАТЫЙ. Правильно. Не врет.

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Кто была та полная женщина в очках?

ФЕЛИКС. Какая женщина?.. А, в очках. Это Марья Леонидовна! Она завбиблиотекой.

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Что вы ей рассказывали?

ФЕЛИКС. Я? Ей?

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Вы. Ей.

КЛЕТЧАТЫЙ. Рассказывал, рассказывал! Минут двадцать у нее в кабинете просидел...

ФЕЛИКС. Что значит — просидел? Ну, просидел... Она мне путевку заверяла... Договаривались о следующем выступлении... Она меня просила в район выехать... И ничего я ей не рассказывал! Что за подозрения? Скорее уж это она мне рассказывала...

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Итак, она заверила вам путевку. Куда вы отправились дальше?

ФЕЛИКС. На Курсы! Наташа, скажи ему!

НАТАША. Феликс Александрович, ты не волнуйся. Ты просто рассказывай все, как было, и ничего тебе не будет.

ФЕЛИКС. Да я и так рассказываю все, как было...

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Кого еще из знакомых вы встретили на Курсах?

ФЕЛИКС. Ну, кого... (Он очень старается.) Этого... ну, Валентина, инженера, из филиала, не знаю, как его фамилия... Потом этого, как его... Ну, такой мордастенький...

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. И о чем вы с ними говорили?

ФЕЛИКС. Ни о чем я с ними не говорил. Я сразу прошел к Наташе... к Наталье Петровне...

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Потом вы оказались в ресторане. Зачем?

ФЕЛИКС. Как это — зачем? Поесть! Я же целый день не ел... Между прочим, из-за этого вашего Курдюкова!

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. А почему вас там дожидался Романюк?

ФЕЛИКС. Он заказал мне статью. О морально-нравственном потенциале. О смысле жизни современного человека... Вот я ее пишу, вот она!

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. А зачем вам понадобилось рассказывать ему про Курдюкова?

ФЕЛИКС. Про Курдюкова?

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Да! Про Курдюкова!

ФЕЛИКС. Ничего я ему не рассказывал про Курдюкова! С какой стати?

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Ну как же не рассказывали? Только и слышно было: Курдюков, Курдюков...

Произнеся эти слова, Павел Павлович поднимается, секунду смотрит на телефон, выдергивает телефонный шнур из розетки и снимает аппарат со столика на пол. Затем произносит: «Эхе-хе...» и направляется к двери на кухню.

ИВАН ДАВЫДОВИЧ (раздраженно). Павел... э... Павлович! Я не понимаю, неужели вы не можете десять минут подождать?

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (приостановившись на мгновение в дверях). А зачем, собственно, ждать? (Издевательским тоном.) Курдюков, Курдюков...

Он скрывается на кухне, и оттуда сейчас же доносится лязг посуды.

ФЕЛИКС (нервно кричит ему вслед). Не было этого! Может быть, и упоминали мы его один или два раза... С какой стати? (Ивану Давыдовичу.) А если бы даже я ему и рассказал? Что тут такого?..

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Значит, вы все-таки рассказали ему про Курдюкова.

ФЕЛИКС. Да не рассказывал я! Скорее это уж Романюк мне о нем рассказывал! Как Курдюков свои стишки пишет, и все такое... А я про Курдюкова только и сказал, что он отравился и я еду к нему в больницу... И все. И больше ничего.

ИВАН ДАВЫДОВИЧ. А о том, что Курдюков послал вас ко мне?

ФЕЛИКС. Да господи! Да конечно — нет! Да ни единого слова!

Наступает внезапная тишина. Феликс обнаруживает, что все с жадным вниманием смотрят на него. В тишине отчетливо слышно, как Павел Павлович на кухне чем-то побрякивает и напевает неопределенный мотивчик.

ИВАН ДАВЫДОВИЧ (вкрадчиво). То есть вы уже тогда поняли, о чем можно говорить, а о чем нельзя?