Воспоминания - Татьяна Сухотина-Толстая

Часто меня брали сомнения в том, так ли и то ли я пишу, что нужно, и нужна ли моя работа вообще?

Конечно, лучшим судьей этому был бы мой отец. Но подвергнуть свою книгу его критике мне мешало то, что я знала, что, получив ее от меня, он не будет в состоянии судить о ней свободно и беспристрастно. Я решила послать ему первую часть под псевдонимом.

Я переписала рукопись на ремингтоне и на машине же написала письмо, в котором просила Льва Николаевича Толстого ответить мне в Москву по данному адресу.

Подписалась я первым попавшимся именем: П. Полилов13. В Москву же я написала, прося переслать мне письмо по моему деревенскому адресу, как только оно получится.

С величайшим нетерпением я ждала ответа. Он все не приходил. Как раз в эти дни произошла у нас какая-то путаница с почтовыми повестками на заказные письма.

Вместо того чтобы послать к нам, они были пересланы нашим соседям. Я волновалась, всех упрекала и не находила себе места от нетерпения.

Наконец я решила поехать в Ясную Поляну.

Приехала я утром, и так как отец занимался, я не стала отрывать его от работы. У сестры Саши я спросила, что нового в Ясной, какие приходили посетители и какие получались письма. Саша сказала, что между прочими интересными письмами папа получил рукопись и письмо от какого-то Полилова, которые его очень порадовали.

Она сказала мне, что он очень хвалил рукопись и написал Полилову длинное письмо, вроде статьи, которое он несколько раз переделывал.

Она дала мне мое же письмо от лже-Полилова с вложенной в него моей рукописью. На конверте рукой отца было написано: «отвечать». А ниже в скобках он написал: «(интересное)».

Я попросила у Саши копию с ответа отца. Она мне его достала и подала. С бьющимся сердцем, в величайшем волнении, я прочла его. Вот оно:

«6 ноября 1909 года, Ясная Поляна.

Петр Александрович,

Ваша статья с письмом ко мне доставила мне большую радость. Я давно уже перестал, да и никогда не интересовался политическими вопросами, но вопрос о земле, то есть земельном рабстве, хотя и считается вопросом политическим, есть, как Вы совершенно верно говорите, вопрос нравственный, вопрос нарушения самых первобытных требований нравственности, и потому вопрос этот не только занимает, но мучает меня, мучает то глупое, дерзкое решение этого вопроса, которое принято нашим несчастным правительством, и то полное непонимание его людьми общества, считающими себя передовыми. Вы можете поэтому представить себе ту радость, которую я испытал, читая Вашу прекрасную статью, так ярко и сильно выставляющую сущность дела.

Вопрос этот так мучает меня, что я на днях видел очень яркий сон, в котором среди общества „ученых“, оспаривая их взгляды, излагал тот самый взгляд на существующую вопиющую несправедливость земельной частной собственности, который так прекрасно выражен в Вашей статье. Я кое-как записал этот сон и хотел, исправив, напечатать14. Сон этот мой сбылся в Вас и в Вашей статье.

Помогай Вам бог закончить этот труд, и чем скорее, тем лучше. Знакомы ли вы с Николаевым?[76] Познакомьтесь — это такой знаток Генри Джорджа, и такой страстный сторонник его учения, и такой прекрасный человек, каких редко встретишь.

Очень благодарю Вас за радость, которую Вы мне доставили.

Мне думается, что вопрос о несправедливости земельного рабства и о необходимости освобождения от него стоит теперь на той же степени сознания его, на которой стоял вопрос крепостного права в 50-х годах: такое же сознательное возмущение народа, живо сознающего совершаемую над ним несправедливость, такое же сознание этой несправедливости в редких лучших представителях богатых классов и такое же грубое, отчасти не умышленное, отчасти умышленное непонимание вопроса в правительстве.

Разница только в том, что тогда для освобождения крепостных был у правительства образец Европы и, главное, Америки, теперь же образца этого нет, а если и есть, то образец этот, состоящий в образовании мелкой частной земельной собственности, не только не освобождает народ от земельного рабства, а, напротив, закрепляет его. И, как всегда, правительственные люди, стоя на самой низкой и нравственной и умственной ступени, в особенности теперь, после победы над революцией, ставшие особенно самоуверенными и дерзкими, не будучи в состоянии ни думать самобытно, ни понимать безнравственности земельной собственности, смело ломают вековые устои русской жизни15 для того, чтобы привести русский народ в то ужасное, безнравственное и губительное состояние, в котором находятся народы Европы. Люди эти не понимают, по своей ограниченности и безнравственности, того, что русский народ находится теперь не в том положении, в котором свойственно заставить его подражать Европе и Америке, а в том, в котором он должен показать другим народам тот путь, на котором может быть достигнуто освобождение людей от земельного рабства. Если, бы правительство, — не говорю уже было бы умным и нравственным, — но если бы оно было хоть немного тем, чем оно хвалится — было бы русским, оно бы поняло, что русский народ, с своим укоренившимся сознанием о том, что земля божья и может быть общинной, но никак не может быть предметом частной собственности, оно бы поняло, что русский человек стоит в этом важнейшем вопросе нашего времени далеко впереди других народов.

Если бы наше правительство было бы не совсем чуждое народу, жестокое и грубое и глупое учреждение, оно бы поняло не только ту великую роль, которую предстоит ему осуществить, оформив их великие, передовые идеалы народа, но поняло бы и то, что то успокоение, умиротворение народа, которого оно добивается теперь неслыханными со времен Иоанна Грозного казнями и всякого рода ужасами, могло бы быть наверное достигнуто тоже одним: осуществлением общего, народного идеала: освобождения земли от права собственности. Не нужно было бы тогда ни царю, ни его министрам, как преступникам, прятаться от народа за тройными стенами стражей.

Только объяви манифест, как тогда, при освобождении крепостных, о том, что правительство занято освобождением от земельного рабства, и народ лучше всех стражей охранит правительство, которое он тогда признает своим. Слепота людей нашего так называемого высшего общества — поразительна.

Дума? При всех встречах моих с членами Думы я считал своей обязанностью умолять их о том, чтобы они хотя бы подняли в своей Думе вопрос об освобождении земли от права собственности и о переводе, по Джорджу, налогов на землю. Ответ всегда один: мы не занимались этим вопросом, незнакомы с ним; главное же то, что вопрос этот ни в каком случае не будет принят к обсуждению 16. Очевидно, эти господа слишком усердно заняты молотьбой пустой соломы, чтобы иметь досуг подумать о том, что одно важно и нужно. Они слепые, а что хуже всего, — уверенные, что зрячи.