Эффект бабочки - Василий Сергеевич Панфилов

– Карела повёл, – слышу задыхающийся голос Освальда, сунувшего голову в открытое окно, – Далмат.

Переглянувшись с Куртом, срываемся с места, давно уже хотим подловить албанца. Освальд и ещё несколько парней с нами, противостояние вышло в острую фазу.

Мы, немцы, держимся вместе, без разделения на борцов за справедливость, националистов и всяких там наркоторговцев. И как-то так вышло, что главными стали мы с Куртом.

Кто-то из парней знал нас по спортивному клубу, у других на слуху наше противостояние с турками в школе, третьи знают нас по лагерю правых, где мы тоже успели засветиться. В общем, скорее нейтральные кандидаты, чем реальные лидеры. Но ничего, держим власть… а куда деваться? За неимением лучших приходится нам.

Душевые штурмовали по всем правилам военного искусства. Складные металлические лестницы разбили окна под самым потолком и потому беженцы сгрудились под окнами, выставив ножи и заточки.

Пластиковая скамейка, используемая вместо тарана, выбила двери душевых и раскидала парочку чернокожих, стоявших рядом.

– Не останавливаться! – Орёт Курт, – вперёд!

Скамейка врезается в толпу, Азиз-марокканец падает, и мы пробегаем по нему. Но ходу пинаю его в ключицу и слышу дикий вопль. Перелом…

Далмат выставил руки как борец-вольник, ох он и здоровый, зараза! Взмываю вверх, целя коленом в подбородок… и ожидаемо попадаю в борцовскую хватку. Вот только удар коленом в голову только для отвлечения внимания, а реальная цель – свалить эту албанскую сволочь с ног.

С опозданием в пару секунд Курт подкатывается в ноги к Далмату и заплетает их. Албанец тяжело падает на спину, опрокинув двоих подельников. Ударом стопы толстый Готлиб отправляет его в нокаут.

Драка жестокая, беженцы и натурализовавшиеся мусульмане-албанцы размахивают ножами, мы всё больше подручными предметами.

– Сука! – Орёт Войтек, – подрезали меня, парни!

Выкатившись из драки, он зажимает располосованное плечо, из которого хлещет кровь.

– Что смотришь?! – Рявкает поляк на голого Карела, – перевязывай давай!

Чех, глядя на всё отрешённым взглядом аутиста (и как его психологи в лагерь пропустили!?), перевязывает Войтеку плечо своей майкой.

– Одолеваем! – Ору, отмахиваясь от ножа африканца дубинкой. Черномазый яростно раздувает ноздри и машет руками, как пропеллером, но уже поглядывает по сторонам. Ломаю наконец руку и коленом в рожу… ещё!

– Прекратить! – В душевые врываются сотрудники лагеря с пожарными шлангами, окатывая нас водой, – прекратить!

Напор воды сбивает с ног и драка прекращается.

Растащив по разным помещениям, нам наскоро оказали первую помощь. Ждём приезда полиции, дело обещает быть резонансным.

– Не боишься? – Негромко интересуется Войтек, отказавшийся уходить в лазарет без нас.

– Не очень, – подмигиваю слегка и показываю глазами вверх, на камеры, – среди нас немцы, русские немцы, чехи, поляк… Представь, какой шум поднимется? Администрация сама заинтересована быстро уладить дело, ведь это они облажались!

– Они тут социальные эксперименты проводят, собаки свинские, – сказал Готвальд, – ради социализации беженцев нас с ними свели.

– Так что, парни, – киваю толстяку благодарно, – не бойтесь! Пугать вас могут, бумажки совать всякие… на хер посылайте! Администрация обосралась жидко, сейчас свою вину на нас будут пытаться переложить.

Глава 39

Человек серьёзный и жёсткий, внешне президент Гувер до странности напоминал знаменитого в будущем комика Бенни Хилла. Знакомство с ним прошло буднично, на одном из приёмов меня подвели к группе немолодых людей и сказали:

– Мистер Гувер, позвольте представить вам Эрика Ларсена, гражданина Дании и Уругвая, а ныне студента университета Нью-Йорка и члена братства Фи Бета Каппа.

Президент внимательно поглядел на меня, улыбнулся слегка и пожал руку, сказав несколько нейтральных слов. Через пару дней мы пересеклись ещё раз, и он спросил о ситуации в Южной Америке. Видно было, что интересуется человек не столько ситуацией, сколько моей осведомлённость, умением анализировать и облекать мысль в слова.

Судьбоносной встреча не стала и вряд ли станет, президента просто познакомили с интересным молодым человеком, членом старейшего студенческого братства США. Таких встреч у него не один десяток в месяц, но формальности соблюдены.

Не впадая в грех гордыни могу уверенно сказать, что братство очень влиятельно, а в нынешнем поколении я стану не последним человеком в нём. Не самое бесполезное знакомство даже для президента.

С бесчисленными приёмами и вечеринками задержались в Вашингтоне дольше, чем рассчитывали, до самого конца июня.

– Я тебе должен, – благодарно говорю Заку, когда мы наконец сели в поезд, ведущий к Лос-Анджелосу.

– Брось, – отмахивается приятель вымученно, – после Венесуэлы и нажитых капиталов? Но что уезжаем отсюда, рад до одури! Ненавижу этот город!

С силой рванув галстук, Мартин стянул его через голову, раздражённо бросив на сиденье.

– Дела, дела, дела… ни одного движения просто так сделать нельзя, всё какие-то ходы. Пукнешь случайно, так через час все знать будут и думать – а случайно ли ты пукнул? Что ты этим имел в виду, хотел ли кого-то обидеть?

– Писать не пробовал? – Перебиваю Зака, заинтересованно подавшись вперёд, – нет, правда! Речь у тебя образная и яркая – сочная такая, литературная и при этом живая, народная. Когда стесняться перестаёшь и в раж входишь, слушать тебя одно удовольствие!

– А…

– Попробуй, – давлю настойчиво, загоревшись идеей, – рассказы, романы, пьесы… сценарии, в конце концов!

– Сценарии… – усмехнулся Зак, – сколько раз читал книгу и думал, что сам бы сделал иначе.

– Вот и попробуй! Те же Три мушкетёра взять, сколько там моментов, когда губы кусаешь и хочешь, чтобы всё иначе вышло.

– Подумаю, – отмахнулся приятель, но видно – заинтересовался. Человек он творческий, ярко выраженный гуманитарий, а место в жизни не нашёл. Пусть самоутверждается. Да и в самом деле интересно было бы почитать рассказы от Зака.

* * *

Голливуд конца двадцатых годов умилил, так всё… провинциально. Знаменитые особняки, бульвары и прочее великолепие уже начало появляться, но пока что это скорее наброски, штрихи будущего шедевра. О какой Фабрике Грёз можно говорить, если кино до сих пор по большей части немое!?

– О, глянь-ка на эту! – Оживился Стивен, один из братьев в нашем лимузине, тыкая пальцем через окно в эффектно одетую, ярко накрашенную девицу, – хорошенькая какая! Тормознём? Романчик неплохо бы закрутить – кажется, славная девушка!

– Не… – тяну лениво, поглядывая на черноволосую особу, – это актриска.

– С чего ты взял?

– Одета, поведение вульгарное.

– Да? – Оживился Стивен, – вульгарная, говоришь? Тем лучше!

– Боб! – Орёт Ливски, стуча в перегородку к шофёру, – тормози!

Выскочив из машины, Джок бросается к девице, на ходу срывая шляпу с набриолиненных волос.

– Мисс, прошу прощения, – чуточку картинно кланяется он, – у нас с друзьями возник спор – актриса