Бомба для дядюшки Джо - Эдуард Филатьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«С помощью коменданта мобилизовали население, и погрузка была закончена в течение одного дня. Груз был направлен в Берлин, а затем в качестве военного трофея — в СССР.
По накладным всё же не хватало 12 тонн «спецметалла». Нашли место, где он должен был находиться. Это место оккупировали наши моряки, которые использовали порошок для окраски судов. Моряки ни за что не хотели отдавать свои трофеи «какой-то пехоте». С помощью морского командования всё же удалось вернуть эти 12 тонн, и их тоже отправили в СССР».
Много лет спустя (уже после взрыва первого советского атомного «изделия») Курчатов скажет Харитону, что уран, вывезенный в СССР из Германии, сократил срок изготовления бомбы на год.
В 1945-ом из поверженной Германии в Советский Союз вывозили не только уран, но и оборудование физических институтов и лабораторий. Это было необходимо ещё и потому, что, по словам физика Юрия Соколова…
«Отечественная промышленность, сильно пострадавшая во время войны, не могла снабдить нас всем необходимым, и поэтому основными источниками приборов и материалов служили репарационные поставки из Германии и поступления по ленд-лизу».
Кроме «приборов и материалов» в СССР поступали также люди — те, кто имел отношение к атомному проекту Третьего Рейха. 9 мая был подписан акт о капитуляции Германии, и уже на следующий день руководитель немецкой исследовательской лаборатории электронной физики направил на имя Сталина письмо:
«Г-ну председателю Совета Народных Комиссаров СССР..
С сегодняшнего дня я предоставляю в распоряжение Советского правительства мои институты и самого себя.
С совершенным почтением Манфред фон Арденне».
В ту победную весну многим казалось, что события развиваются с невероятной стремительностью!
15 мая Берия и Курчатов составили докладную записку Сталину, в которой (наконец-то!) содержался долгожданный утвердительный ответ:
«В результате проведённых работ выяснилось, что использование внутриатомной энергии возможно…»
Возможно!!!
Ура науке страны Советов!
Но этим «утвердительным ответом» Берия и Курчатов не ограничились. Они принялись знакомить Сталина со своими грандиозными замыслами. Подчёркнутые слова в записке вписаны от руки — чтобы тот, кто перепечатывал этот документ, не разгадал самый главный секрет страны Советов:
«В качестве первоочередной задачи ставится задача спроектировать в 1945 г. завод диффузионного получения урана-235 с тем, чтобы в 1946 г. построить его, а в 1947 г. получить уран-235 и испробовать его в опытных конструкциях атомного снаряда-бомбы».
Иными словами, вождь ставился в известность, что раньше 1948 года атомную бомбу сделать не удастся. Но она была обещана! И это являлось колоссальным прогрессом!
Содержание записки Сталин одобрил.
И тотчас последовали Постановления ГКО, на основании которых утверждались планы, расширялись штаты, а также увеличивались производственные мощности «предприятий» 9-го Управления НКВД СССР, специально созданного для атомных нужд страны.
18 июня 1945 года заместитель наркома внутренних дел СССР Авраамий Павлович Завенягин (тот самый, что в конце 30– годов был сослан строить завод в Норильске) и генерал Василий Алексеевич Махнёв подали Берии докладную записку. В ней, в частности, отмечалось:
«Докладываем, что в соответствии с Постановлением Государственного комитета обороны и Вашим приказом в Германии демонтированы и отгружены в Советский Союз следующие предприятия и учреждения…
Всего погружено и отправлено в СССР 7 эшелонов — 380 вагонов…
Вместе с оборудованием физических институтов и химико-металлургических предприятий в СССР направлены 39 германских учёных, инженеров, мастеров и, кроме них, 61 человек — членов их семей, а всего 99 немцев. Список прилагается.
В разных местах было обнаружено вывезенных из Берлина и запрятанных около 250–300 тонн урановых соединений и около 7 тонн металлического урана. Они полностью отгружены в Советский Союз».
Таким образом, страна, до сих пор не имевшая урана, наконец, получала его в достаточном количестве.
Однако завладеть ураном было ещё недостаточно. Надо было научиться доводить его до кондиции.
Работы с этим металлом проводились в палатке, разбитой во дворе Лаборатории. Лаборант Алексей Кузьмич Кондратьев впоследствии рассказывал:
«Вспоминаю лето 1945 года. В палатке, которую недавно поставили около главного здания, пропадает напряжение. Игорь Васильевич позвонил монтёру Ченскому, попросил наладить. Не знаю уж, почему так получилось, но монтёр не до конца исправил неполадки в сети. Вижу: огонь, дым. Когда прибежал туда, то увидел, что возле сгоревшей палатки уже стоит Игорь Васильевич. Подбегает и Ченский. Спрашивает:
— Как дела, Игорь Васильевич?
А Курчатов, ничуть не повышая голоса и не теряя своего неподражаемого юмора, отвечает:
— Всё в порядке. Палатки нет».
Накануне атомного взрыва
16-29 июня 1945 года в СССР торжественно отмечали 220-летний юбилей Академии наук. На праздничные мероприятия приехали учёные из многих стран мира. Посетил Москву и Фредерик Жолио-Кюри, который вновь стал предлагать организовать сотрудничество советских и французских физиков.
Компетентные органы страны Советов уже знали, что минувшей зимой (23 февраля) на встрече с лорд-канцлером Великобритании сэром Джоном Андерсоном французский физик заявил:
«Франция хорошо оснащена для работы в данной области. Подобно Великобритании она имеет империю, дающую возможность получать сырьё. Она располагает кадрами, опытом, промышленными возможностями и исключительным мастерством в изготовлении чистых материалов.
Совершенно очевидно, что было бы исключительно опасно, если бы какая-нибудь одна страна захватила господствующие позиции в этой области. Если Франции не будет позволено участвовать в совместных работах с США и Англией, она обратится к России. Никаких сомнений на этот счёт не должно быть. Зонда. ж в отношении того, заинтересована ли Россия в таком сотрудничестве, уже был проделан. Ответ гласил: «да»».
На этот раз Жолио-Кюри решил действовать решительней и поэтому сразу же передал президенту Академии наук Владимиру Леонтьевичу Комарову письмо, в котором, в частности, писал:
«Я хотел бы иметь беседу с В.М. Молотовым или И.В. Сталиным по вопросу об использовании внутриатомной (ядерной) энергии…
Во Франции мы располагаем хорошими специалистами по указанным вопросам. Мне хотелось бы в случае, если это представляется возможным, установить связь между этой французской группой и работниками Советского Союза».
Пока в советском руководстве раздумывали, как поступить, юбилейные торжества завершились, и Жолио-Кюри вернулся во Францию. Ни с чем.
А группа сотрудников Лаборатории № 2 (в числе многих других научных работников Советского Союза) была представлена к наградам «за выдающиеся за. слуги в развитии науки и техники в связи с 220-летием Академии наук СССР». Ордена Ленина получили Алиханов, Кикоин, Курчатов и Соболев, кавалерами ордена Трудового Красного знамени стали Арцимович, Зельдович и Харитон, Флёрову вручили орден Красной звезды.
Постепенно стала налаживаться мирная жизнь. Всё шло своим чередом. Казалось бы, ничего не предвещало грозы…
И вдруг…
1-е Управление НКГБ СССР получило из-за океана срочную новость, и нарком госбезопасности тотчас отдал распоряжение составить секретную справку. Содержание её могло показаться неожиданным кому угодно. Но только не тем немногим, кто был посвящён в главную военную тайну той поры:
«В июле месяце этого года ожидается производство первого взрыва атомной бомбы.
Конструкция бомбы. Активным веществом этой бомбы является элемент 94 без применения урана-235…
Ориентировочно взрыв ожидается 10 июля с.г.
Примечание: Справка составлена для устной ориентировки академика Курчатова».
О том, чтобы нарком Меркулов во всём «сориентировал» начальника Лаборатории № 2, распорядился, вне всяких сомнений, сам Верховный главнокомандующий.
Итак, о готовившемся атомном взрыве в Советском Союзе было известно заблаговременно. Но знали об этом всего несколько человек.
Сегодня трудно сказать, повлияло ли как-то это знание на то событие, что случилось накануне предполагавшегося взрыва. Однако складывается впечатление, что, получив информацию о том, что США вот-вот станет обладателем нового грозного оружия, Сталин понял, какая непосильная ноша свалится на куратора советского Атомного проекта. И решил слегка приподнять его статус.
