Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото - Петр Козлов

Заехав по дороге к гражданскому чиновнику – судье самому младшему – сэ-таю, я закончил свои визиты посещением фу-тая, принявшего меня необыкновенно радушно. «Я жду вас с девяти часов утра, – заметил фу-тай, – и терпение мое стало истощаться!». В дальнейших разговорах о тех же тангутах и других перипетиях путешествия мы оба с фу-таем почувствовали взаимную симпатию и, можно сказать прямо, подружились.

Месяц июль, в течение которого довольно часто перепадал дождь, закончился сильной грозой и ливнем, подтопившим наш лагерь, в особенности офицерскую палатку, стоявшую в ложбине. Подобного рода неожиданность – не из приятных.

Первого августа я распрощался с Синином и возвратился в восточное предместье этого города, в Цав-дя-цзай, где, пользуясь любезной предупредительностью цин-цая, обещавшего содействовать нашей переписке, тотчас принялся заготовлять небольшую почту в Россию.

Выступление каравана было намечено на второе августа, причем главный транспорт предполагалось отправить прямым трактом по заселенной китайцами долине Синин-хэ на Донгэр, а маленький разъезд со мною и одним казаком рассчитывал по пути в Донгэр посетить монастырь Гумбум.

Разведенная за последние дни дождем грязь достигала на улицах Синина значительной глубины и сильно тормозила движение верблюдов; только пройдя весь город до южных ворот, я вздохнул свободнее и, проводив караван до моста, через южный приток Синин-хэ – Нан-чан-хэ, – поехал к юго-юго-западу, вверх по долине названной речки. Дорога постепенно втянулась в извилистое ущелье; по гребням прилежащих гор стоял ряд обо, как бы отмечавший собою путь к буддийской святыне; по отлогим скатам холмов среди яркой зелени, пятнами пестрели созревшие хлеба; в полях кипела работа, там, кажется, собралось все население плодородной долины Нан-чан-хэ, оставив в деревнях лишь старых да малых. Вскоре за незначительным захудалым городишкой Сю-дя-цзай мы поднялись на маленький перевал через горный отрог и увидели монастырь Гумбум – «Мир Майтреи», или «Сто тысяч изображений».

Гумбум лежит на высоте 8855 футов [2700 м] над уровнем моря, в тридцати пяти верстах от Синина, в горах, сопровождающих с запада долину Нань-чуань-коу. Выбор места для основания обители объясняется историческим прошлым страны, тесно связанным с рождением и жизнью великого реформатора буддизма, основателя желтой секты – Цзонхавы. Об этом высокочтимом святом в хрониках монастыря сохранилось много преданий, из которых я приведу два наиболее, по моему мнению, достойных внимания.

Первая легенда гласит следующее: «У самого подножья гор, на том самом месте, где теперь стоит Гумбум, в середине XIV столетия жили тибетец Ломбо-Моке и его жена Шингтза Тсио – уроженцы Амдо. Невдалеке от ручья, бегущего в сторону Ло-цэра, находился колодезь, а рядом – небольшая молитвенная мельница, построенная этой боголюбивой четой. Бедные люди не имели никакого хозяйства, за исключением нескольких голов скота. Не было у них также и семьи, несмотря на то что они горячо молились будде, чтобы он послал им на утешение ребенка. Но вот однажды, когда Шингтза Тсио стояла над колодцем и черпала воду, вдруг увидела в глубине на зеркальной поверхности воды образ неизвестного ей мужчины и в ту же минуту почувствовала в себе зачатие. В том же, 1357 году Шингтза родила здорового сильного мальчика с длинными волосами и белой бородой. Ребенку дали имя Цзонхава, имя, принадлежавшее горе дикого лука, у подножья которой жили его родители.

Когда Цзонхаве исполнилось три года, мать остригла ему волосы и выбросила их за палатку просто на землю; на том самом месте вскоре появилось маленькое нежное растение, постепенно превратившееся в сильное дерево, на листьях которого с самого начала видна была надпись ом-ма-ни-па-дмэ-хум.

Цзонхава с раннего детства обнаружил замечательно острый ум и блестящие способности. Уже подростком он начал проявлять свою самостоятельность и любил уединяться в пустынные окрестности, предаваясь посту и созерцанию. Однажды мальчик познакомился с каким-то длинноносым ламою[186], пришедшим с далекого запада. Обладавший глубокими религиозно-философскими знаниями, лама этот обратил внимание на вдумчивого способного юношу и вскоре сделал его своим учеником и другом. Преподав Цзонхаве основы своих религиозных верований и посвятив его во все тайны религиозного культа Запада, незнакомец умер. С этого дня вдохновенный юноша стал всей душой стремиться на Запад, чтобы там, на родине своего незабвенного учителя, еще полнее воспринять новую веру.

На пути своего далекого странствования Цзонхава совершенно случайно забрел в Лхасу; здесь ему явился дух и внушил, что именно в этом городе ему нужно остановиться и проповедовать свою новую религию, так как отсюда ей суждено распространяться по всей стране. Цзонхаве удалось в самое короткое время привлечь к себе многочисленных друзей и последователей. Учение его нашло отклик даже при дворе самого Далай-ламы, и только тогда в Лхасе началась оппозиция. Решено было во что бы то ни стало избавиться от странствующего ламы, влияние которого с каждым днем росло и крепло. С этой целью, одевшись простым монахом, сам Далай-лама отправился к Цзонхаве на свидание и в личной беседе на религиозные темы путем ловко поставленных вопросов, хотел принудить великого реформатора к противоречию и сделать его всеобщим посмешищем.

Цзонхава принял незнакомого ламу очень холодно и, даже не взглянув на него, продолжал сидеть посередине своей палатки и усердно молиться. Далай-лама пробовал окликать его, задавал разные вопросы, но великий учитель, казалось, ничего не слышал и неутомимо перебирал свои четки. Вдруг Далай-лама невольно схватился за свою шею: он почувствовал укус маленького неприятного насекомого, тут же поймал его и нечаянно раздавил своими пальцами. Цзонхава тотчас поднял голову, грозно взглянул на монаха, в котором он давно узнал Далай-ламу, и начал громогласно упрекать его в попрании заповеди буддизма, запрещающего убивать каких бы то не было животных – во имя веры в переселение душ. «Этим поступком, – закончил реформатор, – ты сам произнес над собою суд!». Пристыженный и униженный Далай-лама направился к выходу, но в дверях палатки зацепился своей высокой шапкой за край полога и уронил ее. Это послужило тибетцам знаком, что прежняя, старая вера закончила свое существование и что теперь наступило время настоящей праведной религии, проповедуемой Цзонхавой.

Так оно и случилось: красная шапка, упавшая с головы Далай-ламы, заменилась желтой – символом «гелюгна» реформированной религии». Символ крови сменился символом солнца, энергией которого существует жизнь нашей планеты – Земли».