Все мы врём. Как ложь, жульничество и самообман делают нас людьми - Бор Стенвик

— Нет, это не лучший способ. Все эти манипулятивные техники насквозь фальшивые, и поэтому мы от них отказались. — Он на минуту задумался, потом продолжил: — Из тех приемов, что мы используем, больше всего на манипуляцию похожа ситуация, когда мы «раскалываем» девушку и заставляем ее рассказать о себе. Она говорит, а я сижу, слушаю и осознаю, что чем больше она рассказывает, тем сильнее ко мне привязывается. Я знаю, какие темы для этого надо затронуть. Если я с ней флиртую, то о работе заговаривать не стоит, лучше поговорить о событиях, вызывающих определенные эмоции. Секс, путешествия, всякие курьезные случаи и ситуации. Постарайтесь исключить из разговора всяческую логику и рассуждения и не бойтесь шутить.

Пока Кошвик говорил, меня вдруг осенило: да ведь как раз по таким принципам работают писатели и актеры-импровизаторы. Удивляй, делай неожиданные повороты, слушай, отвечай, не молчи, расслабься, веди себя естественно, держи ситуацию под контролем — все это способы научиться владеть неопределенностью. В своем лучшем проявлении пикап — это искусство создавать занимательные ситуации с открытым финалом. В худшем смысле пикапера можно сравнить с водителем, который, судорожно вцепившись в руль, гонит машину к намеченной цели, ни на сантиметр не отклоняясь от курса.

В нашей культуре историю любви можно толковать как непрерывную борьбу двух противоречащих друг другу принципов: с одной стороны, это желание постоянства, определенности и надежности, с другой — непредсказуемость, которая нередко становится движущей силой любви. Борьба между этими силами породила такие понятия, как страсть, романтика и верность. В разных традициях отдельные аспекты любви называются истинными, а на другие ставится клеймо ложных. В некоторых мифах прославляется безудержная страсть, а в иных — покорная верность. Так что же важнее — страсть или упорство? И если последнее все же важнее, то кому суждено быть упорным? Кое-кто утверждает, что призвание женщины — служить мужчине, но есть и те, кто считает мужчину рыцарем, который обязан на руках носить свою королеву.

Кошвику современная концепция любви не нравится.

— В нашем обществе сформировалось совершенно неверное представление о мужчинах, — сказал он. — В голливудских фильмах показано, как парень бегает за девушкой с цветами, а та его отвергает, и вот он садится и хнычет. Но девушек не привлекают парни, которые за ними бегают. Так уж оно сложилось — и так всегда будет. А наша цель и основной смысл нашей работы — заставить девушку добиваться парня. Принято считать, что девушка выше, а мужчина вот здесь, внизу, — для наглядности он показал это жестом, — и получается, что она недостижима, верно? Но такое распределение сил ошибочно, и наша задача — перераспределить их правильно.

Нил Стросс, чья книга «Игра» сделала принципы пикапа достоянием широкой общественности, тоже сравнивает пикап с борьбой за своеобразное социальное уравнивание. В детстве у мальчиков формируется коммуникативная неполноценность: хобби у них связаны в основном с техникой или спортом, а вот девочки играют в дочки-матери и учатся налаживать общение. Из-за этого во взрослой жизни возникает явный перекос: мужчины не умеют считывать сигналы и не понимают, что им следует сказать или сделать, чтобы женщины посчитали их привлекательными. Чтобы хотя бы немного наверстать упущенное, в пикаперские техники включен краткий курс общения.

Получается, что пикаперы — вовсе не обманщики, а, наоборот, жертвы манипуляций, ведь мальчиков с детства учат быть добрыми и воспитанными, но никто не учит их расшифровывать скрытые социальные коды, которые женщины тренируются разгадывать с самого детства. И чтобы «нагнать материал», бедняги обращаются к книгам и интернет-форумам — и разве можно их в этом обвинять? Неужели они правы, и лживая романтическая идеология действительно разрушает общество?

В мечтаниях о рыцаре

В стародавние времена «настоящая любовь» вовсе не предполагала брак, а любовь не была основой супружества. Основную роль в браке играли здоровье, социальная принадлежность и достаток супругов. Если супруга оказывалась бесплодной или производила на свет только девочек, то муж чувствовал себя обманутым. А жена считала мужа лжецом, если его состояние или доходы не оправдывали ее ожиданий. Нет, не то чтобы любовь вообще была явлением неизвестным: песни о любви слагали в Древнем Египте, страсть была одной из основных тем древнегреческой поэтессы Сапфо и древнеримского поэта Овидия. Поэму Овидия «Наука любви» сочли настолько вольной, что автору пришлось удалиться в изгнание, а в 1599 году архиепископ Кентерберийский добился публичного сожжения английского перевода этой поэмы. Страсть — явление, известное не только на Западе: антропологи установили, что представители примитивных обществ первобытного типа тоже подвержены чарам любви.

Однако западное понимание любви в определенный момент резко изменилось, и произошло это в эпоху Средневековья. Страсть и влюбленность начали противопоставлять браку и считать явлением дурманящим и опасным. Однако в тот же период сформировалась новая идея — идея романтической любви, противоречивого понятия, в котором эротическая страсть сочетается с духовным единением. Такой любви не суждено стать плотской, и от этого она лишь становилась сильнее. Современным пониманием романтической любви мы обязаны французским трубадурам Средневековья, воспевавшим целомудренную любовь между рыцарем и его дамой. Рыцарю полагалось защищать честь своей избранницы и служить ей до последнего вздоха, при этом не мечтая о физической близости или браке с ней. Романтические отношения между супругами исключались: в те времена брак определялся политикой и семейными доходами и подобной бескорыстной любви в нем не нашлось бы места. Возможно, именно поэтому романтические идеалы и нашли отражение в поэзии. Иначе говоря, настоящая любовь — порождение выдумки.

В эссе «Миф о куртуазной любви» (The Myth of Courtly Love) профессор Талбот Дональдсон утверждает, что сюжеты лирики трубадуров выдуманы, а современные им реалии авторы описывают весьма вольно. Хотя в истории имеются примеры высокородных могущественных дам, большинство женщин в ту эпоху считались товаром или показателем статуса. Замуж их выдавали в подростковом возрасте, причем целью брака часто было наладить отношения между семьями жениха и невесты, укрепить при помощи приданого семейный бюджет и произвести на свет наследников. В интерпретации трубадуров женщины превращаются во властительниц мужских сердец, а рыцарь согласен пройти через любые испытания ради того, чтобы дама одарила его ничтожным знаком внимания — например, показала свое лицо или тайком взмахнула рукой. Удивительно, но эти романтические отношения никак не отражены в законах и судебных делах того времени — ведь подобные отношения вполне можно считать внебрачными связями между представителями разных сословий. В действительности же трубадуры чаще всего воспевали красоту супруги хозяина, исполняя баллады во время торжеств и услаждая ими слух гостей, поэтому сами тексты были построены таким образом, чтобы у супруга не зародилось ни малейшего подозрения.

С другой стороны, почему бы таким отношениям не быть тайной, намеренно скрытой от любопытных современников и потомков? Некоторые полагают, что фантазия о целомудренной куртуазной любви мало-помалу дала корни в реальной жизни, и люди начали копировать ее — подобно Дон Кихоту, который сделал идеологию рыцарских романов основой собственной жизни. Другой вопрос заключается в том, насколько иносказательными были трубадуры. Когда читаешь некоторые из баллад, создается впечатление, что в них описывается супружеская измена, хотя вполне возможно, что это всего лишь метафорическое описание духовной близости, то есть основного понятия куртуазной любви. Трактовать старые художественные тексты с позиций современного восприятия чувств следует с осторожностью, хотя наивно полагать, будто представители прежних эпох не испытывали сексуального возбуждения. Итак, об историческом развитии понятия «любовь» однозначно сказать можно лишь одно: все сложно.

Надлежащие меры

В песне «My old man»[41]1 Джони Митчелл поет: «We don’t need no piece of paper from the City Hall, keeping us tight and true»[42]. Для поколения моих родителей эта фраза отражала вполне разумную идею: старомодный институт брака не имеет ничего общего с любовью. Эта идея еще не вышла из моды: я слышал ее из уст своих ровесников. Чего греха таить, прежде я и сам нередко вспоминал ее, оправдывая свое нежелание жениться и осуждающе качая головой, когда мои с виду вполне разумные друзья становились вдруг жертвами этого пережитка прежних времен.