Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений - Бенно Тешке
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разногласия относительно прав на наследство обычно решались войной. После меркантилистских торговых войн войны за престолонаследие и вообще за наследство стали господствующей формой международного конфликта. Однако поскольку споры династий, опосредуемые сетью междинастических отношений, автоматически затрагивали почти все европейские государства, любой кризис, связанный с наследством, легко мог превратиться в многосторонний, общеевропейский конфликт. Война за польский престол (1733–1738 гг.) накануне смерти польско-саксонского короля по большей части не относилась к вопросам Польши, а была инициирована Францией, стремившейся вернуть свои владения, существовавшие у нее до Утрехтского договора. Смерть не имевшего сыновей императора Карла IV вызвала Войну за австрийское наследство (1740–1748 гг.) несмотря на Прагматическую санкцию. Смерть не имевшего наследников Баварского электора Макса Йозефа в 1777 г. вызвала войну за баварское наследство (1778–1789 гг.), в которой Пруссия и Австрия боролись за территорию, лишенную короля. В 1700 г. смерть бездетного испанского короля Карла II и решение Людовика XIV отдать Испанскую империю своему внуку Филиппу Анжуйскому стало причиной войны за испанский престол (1702–1713/1714), в которой участвовали все крупные западно- и центральноевропейские державы. С современной точки зрения иронией всемирной истории может показаться то, что болезнь ребенка Карла II Испанского, а также его последующее выздоровление и выживание отсрочили разделение мира на тридцать лет. Однако эти «безумства» были жестко вписаны в собственническую структуру династической системы государств. Пока собственническое королевство оставалось доминирующим в Европе политическим режимом, международные отношения структурировались главным образом междинастическими семейными отношениями.
Династические правила престолонаследия как международное публичное право
Из-за превратностей отношений династических семей фиксация правил престолонаследия и передачи наследства стала вопросом международного значения; их кодификация, признаваемая на международном уровне, была формой предупредительного действия. Но, вопреки конструктивизму, исчерпывающее понимание этих конститутивных правил требует вначале распознать общественные условия династического суверенитета. В этом контексте «частное» семейное право стало неотъемлемой частью не только конституционного права, но и международного публичного права, то есть крайне важным для европейских правителей вопросом. Конституционные правоведы больше изучали династические генеалогии, а не положительные принципы конституционного и международного права. В самом деле, последнее может быть прочитано в качестве каталога первого[193]. То есть пристальное внимание правящих домов к принципам регулирования престолонаследия включалось в сознательную стратегию разрешения структурно воспроизводимых конфликтов по поводу собственности. Наследственное право стало осью абсолютистского государственного интереса и вообще абсолютистской системы государств [Kunisch. 1979, 1982] (см. также: [Czempiel. 1980. S. 447; Grewe. 1984. S. 48-339]).
Наведение порядка в этих деликатных вопросах требовало, однако, того, чтобы монархи были лишены контроля над собственным завещанием и отдали его кодифицированной системе права и законов о престолонаследии, образующих корпус так называемых «фундаментальных законов» (loix fondamentaux). В Дании после опасных для государства Северных войн (1655–1660 гг.) Lex regia[194]1665 г. стал основанием для принципа мужского первородства и неделимости территориальных владений. Непрерывность династии, а не случайная воля монарха должна была гарантировать целостность территории, как и политическую стабильность. С этой точки зрения суверенитет обеспечивается династией, а не отдельным монархом. Здесь мы видим, таким образом, попытку подчинить причуды частного семейного права более устойчивым принципам raison d’État – lex fundamentalis et immutabilis[195]. Таково было намерение, а реальность, конечно, от него сильно отличалась именно потому, что собственнический характер королевства не был преодолен, и ни один институт не был достаточно могущественным для того, чтобы карать за нарушения закона, после того, как сословия предоставили королю абсолютный суверенитет. Конституционная семантика стабильности, определяющая суверенитет в качестве неотчуждаемого, неограниченного, неотзываемого, неделимого и не погашаемого сроком давности, снова и снова сталкивалась с внутренне неустойчивой династической практикой.
Я позволю себе проиллюстрировать провал правил династического престолонаследия, сославшись на знаменитую австрийскую Прагматическую санкцию 1713 г. [Kunsich. 1979. S. 41–74; McKay, Scott. 1983. Р. 118–177; Duchhardt. 1997. Р. 79]. Монархия Габсбургов, в отличие от Франции, была монархическим союзом, который объединял три различных территориальных комплекса с разными законами престолонаследия. После истории Испанской войны за престол, разделения Испанской империи и отсутствия наследника мужского пола у Карла IV Прагматическая санкция унифицировала и зафиксировала новые правила престолонаследия по женской линии. Женское престолонаследие должно было обезопасить огромные территориальные приобретения Карла IV. К принятию Прагматической санкции стремились не только австрийские сословия и германский имперский рейхстаг, но и крупные европейские династии, желавшие дипломатически гарантировать собственность дома Габсбургов. Международное признание было достигнуто благодаря серии двусторонних договоренностей, которые в действительности включили Прагматическую санкцию в Ius Publicum Еигораеит. Согласуясь с собственническим характером публичной власти, эти двусторонние соглашения в случае их принятия странами-контрагентами предполагали компенсацию со стороны Австрии – серию территориальных «обменов», предоставление прав на управление отдельными территориями и гарантийных обязательств.
Пруссия признала Прагматическую санкцию в 1728 г. в ответ на принятие Австрией Прусских правил престолонаследия и поддержку Австрией притязаний Пруссии в споре о территориях Юлих-Берга против претензий баварского дома Виттельсбахов. Дания-Норвегия (в 1732 г.), Испания (в 1731 г.) и Россия (в 1732 г.) последовали этому примеру в ответ на то, что Австрия признала правила престолонаследия, принятые в каждой из этих стран. В 1731–1732 гг. морские державы Британия и Голландские Генеральные Штаты – согласились гарантировать неприкосновенность Прагматической санкции, подписав Второй Венский договор под теми условиями, что (1) дочь австрийского императора Мария Терезия не выйдет замуж за принца-Бурбона, (2) ни один австрийский подданный не будет торговать с Восточной Азией и (3) австрийская Остендская компания будет распущена. В 1732 г. германский имперский рейхстаг признал австрийские законы престолонаследия вопреки голосам Баварии и Саксонии. Франция, вероятно, более активно сопротивлялась Прагматической санкции, пока в 1738 г. не признала ее в обмен на то, что бывшие ранее австрийскими королевства Неаполь и Сицилия отошли Испании.
Однако после смерти Карла VI в 1740 г. сложнейшая дипломатическая и территориальная конструкция, постройкой которой руководил Уолпол, пошатнулась, предчувствуя кризис престолонаследия, возникший между двумя линиями дома Габсбургов. Образовавшийся вакуум власти был заполнен прусским Фридрихом II, который, представив ситуацию в качестве «conjoncture favorable»[196], вторгся в австрийскую Силезию зимой 1740/1741 гг., не предъявляя, однако, династических претензий на австрийский трон, а просто из недовольства решением Карла VI лишить Пруссию права на трон Юлих-Берга. Испания потребовала Тосканию и Парму. Бавария снова возобновила свою претензию на имперский титул и совершила попытку завоевать Богемию, тогда как Франция начала игру с Австрийскими Нидерландами. Фактически, все австрийские земли рассматривались европейскими династиями как собственные семейные владения. Были мобилизованы самые сомнительные права на эти земли, и распад Австрии стал казаться неминуемым. В отсутствие международного суда по семейному праву борьба за наследство превратилась в общеевропейский вооруженный конфликт. Несмотря на название, Война за австрийское наследство была главным
