Мир тесен - Дэвид Лодж

— Извините, я не понимаю, — говорит Перс. — Они не могут спеть «Эй, Джуд»? Ничего — пусть споют «Вечер трудного дня», — он указывает на песню под номером 78.

Официантка снова что-то кричит бармену, Перс возвращает ей альбом, но она снова сует его Персу.

— Извините, я не понимаю, — смутившись, повторяет он.

Официантка жестами просит его сесть, расслабиться и не волноваться, а сама подходит к группе посетителей, сидящих в противоположном углу зала. Возвращается она с молодым мужчиной в модной спортивной рубашке и с маленьким стаканчиком чего-то крепкого. Улыбаясь во весь рот, он кланяется Персу.

— Вы американец? Англичанин? — спрашивает он. — Ирландец.

— Ирландец? Это очень интересно. Можно я буду вашим переводчиком? Какую песню вы хотите спеть?

— Да не хочу я петь! — сопротивляется Перс. — Я просто пришел сюда выпить пивка.

Японец, с улыбкой до ушей, присаживается рядом.

— Но вы пришли в караоке-бар, — говорит он. — Здесь все поют.

Перс неуверенно повторяет незнакомое слово: — Караоке — что это значит?

— Буквально «караоке» означает «пустой оркестр». Оркестр у нас обеспечивает бармен, — он жестом указывает на стойку бара, и Перс видит над ней полку с магнитофонными кассетами. — А вы обеспечиваете голос, — он показывает на микрофон.

— Понятно! — смеется Перс, хлопая себя по ляжке. Японец тоже смеется, потом что-то говорит своим соседям по столику, и все смеются.

— Пожалуйста, какую песню вы будете петь? — снова обращается он к Персу.

— Прежде чем я осмелюсь взять в руки микрофон, мне нужно основательно заправиться пивом, — говорит он.

— Я вам подпою, — говорит японец, который явно пропустил уже не один стаканчик. — Мне тоже нравятся песни «Битлз». Пожалуйста, как вас зовут?

— Перс МакГарригл. А вас?

— Акира Саказаки. — Он вынимает из нагрудного кармана визитную карточку и вручает ее Персу. На одной ее стороне написано по-японски, а на другой по-английски. Под именем стоят два адреса, один из них — английской кафедры Токийского университета.

— Теперь понятно, почему вы так хорошо говорите по-английски, — говорит Перс. — Я тоже преподаю в университете.

— Да? — улыбается японец, показывая все свои зубы. — И где вы преподаете?

— В Лимерике. К сожалению, визитной карточки у меня нет.

— Пожалуйста, напишите здесь, — говорит Акира, вынимая ручку и кладя перед Персом бумажную салфетку. — Ваше имя для японца очень трудное.

Перс пишет свое имя, японец забирает у него салфетку, идет с ней к микрофону и объявляет:

— Дамы и господа, профессор Перс МакГарригл из Университетского колледжа в Лимерике сейчас нам споет «Эй, Джуд!»

— Нет, не споет, — говорит Перс, подавая бармену знак принести еще пива.

Акира переводит слова Перса на японский, зал разражается аплодисментами, и все смотрят на Перса, подбадривая его улыбками. Он сдается.

— В этом альбоме есть песни Боба Дилана? — спрашивает он.

В альбоме оказываются три самые популярные песни: «Барабанщик», «На ветру» и «Леди». Альбом Персу не нужен: он знает песни наизусть и часто поет их под душем, однако под музыку его исполнение заметно выигрывает. Начинает он, слегка нервничая, с «Барабанщика», но потом входит во вкус, весьма похоже имитируя носовой выговор Боба Дилана. Его награждают восторженными аплодисментами. На бис он поет «На ветру» и «Леди»; затем, уступив настойчивым просьбам Акиры, исполняет с ним дуэтом «Эй, Джуд!». Закончив, они передают микрофон молодой японочке, которая поет песню Дайаны Росс «Маленькая любовь», сильно смущаясь, но точно соблюдая ритм.

Акира знакомит Перса со своими друзьями; все они переводчики и раз в месяц собираются в баре, чтобы «наложить за воротник» и «прославиться» — щеголяет фразеологией улыбчивый японец. Переводчики, за исключением одного, который дремлет в углу, вручают Персу свои визитные карточки. Их ремесло — в основном технический и коммерческий перевод, однако узнав, что Перс преподает литературу, они переходят на соответствующие темы. Японец, сидящий слева от Перса, — он переводит руководства по ремонту и обслуживанию мотоциклов «Хонда» — затевает разговор о том, что недавно видел в театре пьесу Шекспира под названием «Плоть с сердцем не в ладу».

— К сожалению, я такой пьесы у Шекспира не знаю, — вежливо говорит Перс.

— На самом деле это «Венецианский купец», — поясняет Акира.

— Значит, так эта пьеса называется по-японски? — радостно спрашивает Перс.

— Ранние переводы Шекспира были чуточку вольные, — говорит Акира извиняющимся тоном.

— А что хорошего вы еще можете вспомнить?

— Хорошего? — Акира удивленно сморит на Перса.

— Ну, то есть, забавного.

— А! — Акира расплывается в улыбке: он только сейчас понял, что название «Плоть с сердцем не в ладу» кому-то может показаться забавным. Он задумывается. — Ну, есть еще «Мечты и страсти преходящей жизни», — говорит он, — это на самом деле…

— Подождите, не подсказывайте, я попробую отгадать, — говорит Перс. — «Антоний и Клеопатра»?

— «Ромео и Джульетта», — говорит Акира. — Или вот: «Меч свободы»…

— «Юлий Цезарь»?

— Правильно.

— Вы знаете, на этом можно построить салонную игру, — говорит Перс. — Можно придумать и другие названия, например… «Тайна пропавшего носового платка» — это «Отелло», или «Грустная история о досрочной отставке» — это «Король Лир». — Он просит официантку повторить заказ.

— Когда я перевожу английские книги, — говорит Акира, — то стараюсь придумать название как можно ближе к оригиналу. Но иногда мне это не удается, особенно если оно похоже на идиому. Например, «Дорога без начала и конца» Рональда Фробишера…

— Вы переводили Рональда Фробишера? — Сейчас я работаю над его романом «Мало постарались». Вы его знаете?

— Знаю! Я имею в виду — писателя.

— Да что вы! Вы знаете мистера Фробишера? Но это замечательно! Расскажите мне о нем! Что он за человек?

— Ну, — говорит Перс, — он очень милый. Хотя довольно вспыльчивый.

— Вспыльчивый? Я такого слова не знаю!

— Это значит, что его легко рассердить.

— Ну конечно! Ведь он когда-то был «сердитым молодым человеком»! — Акира восторженно кивает головой и сообщает друзьям, что его собеседник знаком со знаменитым английским писателем, чью книгу Акира переводит на японский. Перс рассказывает им, как Фробишер отправил в плаванье по Темзе компанию лондонских литераторов, — слушатели слегка разочарованы тем, что корабль не вышел в открытое море и не затонул.

— Вы, наверное, знаете многих английских писателей? — спрашивает Акира.

— Нет, только Фробишера, — отвечает Перс. — А вы, наверное, многих переводите?

— Нет, только Фробишера, — говорит Акира.

— Что ж, говорит Перс, — мир тесен. У вас в японском есть такое выражение?

— Мир узок, — говорит Акира, — мы говорим: мир узок.

В эту минуту пробуждается спавший в углу японец, и его представляют Персу: профессор Мотокацу Умеда, коллега Акиры.

— Он переводит Филипа Сидни, — говорит Акира, — спросите у него другие названия шекспировских пьес.

Профессор Умеда зевает, протирает глаза, выпивает стаканчик виски и по просьбе Перса приводит еще несколько примеров: «Зеркало честности» («Перикл»), «Весло, привыкшее к волне» («Конец — делу венец») и «Цветок в зеркале и Луна на воде» («Комедия ошибок»).

— Последнее название даст сто очков вперед всем прочим! — восклицает Перс. — Оно самое красивое.

— Это устойчивое выражение, — объясняет Акира. — Означает то, что можно видеть, но нельзя поймать.

— Да… — говорит Перс с горечью, вдруг вспомнив об Анжелике. То, что можно видеть, но нельзя поймать. Его веселость быстро исчезает.

— Пожалуйста, — говорит профессор Мотокацу Умеда, предлагая Персу свою визитную карточку, на одной стороне которой написано по-японски, а на другой по-английски. Перс всматривается в его имя: оно ему смутно о чем-то напоминает.

— Вы случайно не были недавно на конференции в Гонолулу? — спрашивает он.

— Моррис позвонил мне сразу, как только вернулся на виллу, — говорит Дезире. — Сначала он прямо зашелся от благодарности — знаешь, как собачка, которая облизывает хозяина, когда он возвращается домой, — я буквально видела, как он на том конце провода машет хвостиком. Потом, когда он уразумел, что я не платила за него никаких денег, стал говорить гадости (это больше на него похоже), обвинил меня в скупости, черствости и в том, что из-за меня он чуть не лишился жизни.

— Ц-ц-ц, — говорит Элис Кауфман в телефонную трубку, то ли сочувствуя Дезире, то ли облизывая вымазанные шоколадом губы.

— Я ему сказала, что за его освобождение была согласна заплатить сорок тысяч долларов — я даже начала собирать банкноты и складировать их в гостиничном сейфе, и разве я виновата, что похитители вдруг решили освободить его задаром?