Тай-Пэн - Джеймс Клавелл

– Что он имел в виду, Робб?

Робб рассказал ей.

– Я все равно уезжаю, – устало произнесла она. – Сразу, как только буду в состоянии. Как только родится малыш.

– Да. Так будет лучше всего.

– Я молю Бога, чтобы ты не нашел ее.

– О, не надо опять об этом, Сара. Пожалуйста, прошу тебя. Сегодня такой необыкновенный день. Мы снова богаты. Теперь ты сможешь иметь все, что только пожелаешь.

– Может быть, мне ничего другого и не нужно, кроме настоящего мужчины в семье. – Сара тяжело двинулась к баркасу и, когда Робб повернулся следом, чтобы проводить ее, резко бросила: – Спасибо, как-нибудь сама управлюсь. Карен, дорогая, пойдем-ка.

– Как тебе будет угодно, – ответил Робб и направился вдоль берега в противоположную сторону. Некоторое время он не мог разыскать Струана в толпе. Потом, подойдя почти к самому помосту, он наконец увидел его. Дирк весело болтал с Аристотелем Квэнсом. Робб присоединился к ним.

– Приветствую тебя, Робб, дружище, – экспансивно обратился к нему Квэнс. – Прими мои поздравления. Это был восхитительный жест. Я как раз говорил об этом Тай-Пэну. Великолепный. Во всем достойный «Благородного Дома». – Он повернулся к Струану, его уродливое лицо лучилось от радости. – Кстати, ты должен мне пятьдесят гиней.

– Ничего подобного!

– Портрет Кулума. Он уже готов. Ты, конечно, забыл о нем.

– Мы сошлись на тридцати гинеях, и ты уже получил десять в задаток, клянусь Господом!

– В самом деле? Черт меня возьми совсем! Ты уверен?

– Где сейчас Шевон?

– Она, как я слышал, больна, бедняжка. – Квэнс взял понюшку табаку. – Королевские у тебя манеры, мой мальчик, поистине королевские. Могу я получить ссуду? Говорю сразу, деньги нужны для благого дела.

– Чем же она больна?

Квэнс огляделся и сказал, понизив голос:

– Сохнет от любви.

– К кому?

Квэнс нерешительно помолчал мгновение.

– К тебе, приятель.

– О, катись ты к черту, Аристотель! – сердито бросил Струан.

– Хочешь верь, хочешь нет. Я-то знаю. Она уже несколько раз о тебе справлялась.

– Во время сеансов?

– Каких сеансов? – переспросил Квэнс с невинным видом.

– Сам знаешь каких.

– Сохнет от любви, мой мальчик. – Старичок расхохотался. – А теперь, когда ты снова богат, держи ухо востро: налетит, как ураган, снесет тебя с ног – да прямо на сено! Клянусь бессмертной мошонкой Юпитера, на сене она должна быть восхитительна! Всего пятьдесят гиней, и я оставлю тебя в покое на целый месяц.

– Что это за «благое дело», о котором ты говорил?

– Я говорил о себе, мой мальчик. Мне нужно лекарство. Последнее время я, знаешь ли, стал прихварывать.

– Ага, и я догадываюсь, в чем тут дело. Седина в бороду, а бес в ребро. Для человека твоего возраста это просто отвратительно!

– Ах, как ты, должно быть, счастлив, мой милый. Должен признать, я великолепен. Пятьдесят монет на поддержание обедневшего гения – это не сумма.

– Получишь свои двадцать гиней, когда картина будет у меня. – Струан наклонился к нему и со значением прошептал: – Аристотель, хочешь получить заказ? Скажем, фунтов на сто? Золотом?

Квэнс тут же протянул руку ладонью вверх.

– Я твой человек. Вот моя рука. Кого я должен бить?

Струан рассмеялся и рассказал ему о бале, о конкурсе и о судействе.

– Черт меня возьми, да никогда в жизни! – взорвался Квэнс. – Я что, похож на круглого идиота? Ты хочешь, чтобы меня оскопили? Загнали в гроб в расцвете лет? Хочешь, чтобы на меня устроили охоту все красотки Азии? Превратили в парию? Подвергли остракизму? Ни за что!

– Только человек твоих знаний и достоинств, твоего…

– Никогда, клянусь Богом! И это предлагаешь мне ты, кого я бывало называл своим другом, – ты за жалкую сотню фунтов готов подвергнуть меня смертельной опасности. Да, клянусь Богом! Именно смертельной опасности! Быть всеми ненавидимым изгоем, погубить свою жизнь, умереть до срока… две сотни даешь?

– По рукам! – кивнул Струан.

Квэнс запустил шляпу в воздух, подпрыгнул, щелкнув каблуками, и любовно стиснул свое брюшко. Потом одернул пурпурный шелковый жилет, поднял шляпу с земли и насадил ее себе на голову, лихо заломив на затылок.

– Ай, Тай-Пэн, ты и вправду князь. Кто, кроме меня, Аристотеля Квэнса, отважился бы на такое? Кто, кроме меня, был бы самой подходящей кандидатурой? Идеальной! О, изумительный Квэнс! Король всех художников! Две сотни. Деньги вперед.

– После конкурса.

– Ты что, не доверяешь мне?

– Нет. Ты можешь удрать. Или тебя одолеют ваперы.

– Да я со смертного одра слезу, чтобы быть судьей в таком конкурсе. Если уж на то пошло, я бы даже вызвался добровольцем. Да, клянусь кровью Рембрандта, я бы сам с радостью заплатил… я бы заплатил сто гиней, чтобы добиться этой привилегии, даже если бы мне пришлось на коленях ползти к Броку и клянчить их у него взаймы.

– Что?

Квэнс опять подбросил шляпу в воздух.

– О, счастливый, счастливый день! О, неповторимый Квэнс, бессмертный Квэнс! Ты обеспечил себе место в истории. Бессмертный, непревзойденный Квэнс!

– Я что-то совсем перестал понимать тебя, Аристотель, – удивленно проговорил Робб. – Ты действительно хочешь судить этот конкурс?

Квэнс подобрал шляпу и стряхнул с нее песок. Его глаза сияли.

– А вы подумали о тех преимуществах, которые дает мне это назначение? А? Господи, да теперь любая красотка в Азии будет – как бы поудачнее выразиться? – будет готова склонить судью на свою сторону, а? Причем заранее.

– А ты только того и ждешь, когда тебя начнут склонять, – вставил Струан.

– Ну, конечно. Но выбор будет честным. Безукоризненным. Я уже знаю, кто победит.

– Кто?

– Еще сто фунтов? Сегодня?

– Куда ты деваешь все эти деньги? Взять Робба, Купера и меня, так мы отвалили тебе целое состояние за эти годы!

– Отвалили! Ха! Отвалили? Да это ваша первая привилегия – не дать угаснуть бессмертному гению. Слышите, привилегия, клянусь седалищем Люцифера! Кстати, в этих бочонках еще осталось бренди? У меня сильнейшая жажда.

– Они пусты. Тут нет ни капли.

– Как это неприлично! Отвратительно – Квэнс взял очередную понюшку и тут заметил приближающегося к ним Лонгстаффа. – Ну что же, я, пожалуй, пойду. Желаю здравствовать, ребятки. – Он удалился, насвистывая. Проходя мимо Лонгстаффа, он с серьезным лицом приподнял шляпу.

– О, Дирк, – приветствовал Струана Лонгстафф с широкой улыбкой на лице. – С чего это Аристотель в таком хорошем настроении?

– Он, как и вы, просто радуется, что мы по-прежнему «Благородный Дом».

– И правильно, ну? – Лонгстафф был общителен и преисполнен уважения. – Я и не подозревал, что в Азии может найтись столько серебра. Это было великолепно – расплатиться вот так. Кстати, не хотите ли отужинать со мной сегодня вечером? Тут есть несколько дел, мне бы хотелось услышать ваше мнение на их счет.

– Боюсь, что сегодня вечером я занят, Уилл. Может быть, завтра? Почему бы вам не приехать к нам на «Отдыхающее Облако»? В полдень.

– Полдень подойдет. Изумительно. Я так рад…

– Кстати, Уилл, раз уж мы встретились… Я думаю, вам стоит отменить приказ, посылающий наш флот на север.

Лонгстафф нахмурился:

– Но эти дьяволы нагло отвергли наш договор, ну?

– Маньчжурский император отверг его, да. Но сейчас сезон тайфунов. Разумнее не дробить наши силы. К тому же здесь флот всегда у вас под присмотром.

Лонгстафф взял понюшку табаку и обмахнул кружевные манжеты своего великолепного камзола. – Погода адмирала не смущает. Но раз вы так считаете… – Он чихнул. – Если мы не пойдем на север, то что же нам тогда делать?

– Давайте поговорим об этом завтра, если вы не против?

– Очень разумно. Утро вечера мудренее. Это то, что нужно, ну? Я буду рад вновь обрести в вас советника. Ага, похоже, мы готовы начать. Кстати, я нахожу этот ваш другой жест столь же восхитительным. – Лонгстафф удалился в превосходнейшем настроении.

– О чем это он? – спросил Робб.

– Не знаю. О серебре, надо полагать. Послушай, Робб, завтра на корабле его примешь ты, – сказал Струан. – И сам скажешь ему, что нужно делать.

– А что нужно делать? – Лицо Робба растянулось в улыбке.

– Захватить форты Бог. Затем подойти к Кантону. Немедленно. Потребовать с города выкуп. Шесть миллионов тэйлов серебром. Потом, когда установится нужный ветер, – на север. Как в прошлый раз.

– Но он захочет говорить с тобой.

– Теперь им можно вертеть, как угодно. Он видел слитки.

– Он не станет доверять мне так же, как доверяет тебе.

– Через пять месяцев у него не будет другого выхода. Как восприняла новость Сара?

– Как ты и предсказывал. Она уедет в любом случае – Толпа возбужденно зашевелилась, и Робб посмотрел на помост. Лонгстафф поднимался по ступенькам. – Ты с ним так любезен, Дирк, даже после того, как он повел себя так оскорбительно. И все же я знаю, что теперь у тебя с ним свои счеты. Верно?

– Он первый губернатор Гонконга. Губернаторов назначают на четыре года. Так что времени впереди много, дойдет очередь и до Лонгстаффа.