50 знаменитых загадок Средневековья - Мария Згурская

Те, кто «обращался», заслуживали ненамного лучшего — другие католики обращались с ними, как с людьми второго сорта, и одно неверное движение могло привести их на костер.

В XV веке брак Изабеллы Кастильской и Фердинанда II Арагонского положил начало объединению Испании. Фанатичная католичка Изабелла пожелала сделать страну чисто христианской. Фердинанд и Изабелла как будто забыли, что их брак устроил еврей Авраам Сеньор, королевский казначей. Что крещеный еврей де Сантанель был канцлером Арагона, а Пабло де Санта-Мария — воспитателем наследного принца (который, к несчастью, умер слишком рано, а то как знать, как бы повернулось колесо истории).

Что министр финансов Ицхак Абраванель предлагал им фантастическую сумму — лишь бы они оставили евреев в покое. В это время инквизиция благодаря энтузиазму Торквемады приобрела еще большую силу и власть. Допросы, пытки и жар костров стали визитной карточкой Испании того времени. Но многие евреи не желали отрекаться от веры отцов, несмотря на страшную участь. И инквизиторы поставили евреев перед выбором: крещение или изгнание.

31 марта 1492 года их католические величества подписали эдикт об изгнании евреев из Испании, мотивированный «информацией от инквизиторов и от других лиц». «Депортированным» была предоставлена отсрочка в 4 месяца, чтобы ликвидировать дела и продать имущество; однако было запрещено вывозить деньги и драгоценности. Согласно этому эдикту, 2 августа 1492 года все евреи Испании обязаны были покинуть страну. В пути многие умерли от голода, истощения и отчаяния. Страну покинуло более 100 тысяч евреев (по другим источникам — более 300 тысяч). Хронисты едва затрагивают эту тему: немой страх царил в стране. Четырьмя годами позже один из испанских поэтов писал: «В этом королевстве больше не знают, что такое евреи…»

Итак, в 1492 году евреям надо было решать — либо бежать из страны, бросив все имущество (деньги, драгоценности, золото вывозить было запрещено), либо креститься. Если бежать, то куда? Благословенная Османская империя была далеко на востоке. Там евреев терпели, даже считали полезными, но туда еще надо было добраться. Близкие Алжир и Тунис станут турецкими только лет через тридцать. Марокко? Первых еврейских беженцев, высадившихся в Северной Африке, встретили плохо. И неудивительно. После гранадского разгрома ярость полыхала в сердцах мусульман. Арабские беженцы из Испании призывали местный «хезболлах» к священной войне с неверными. Бороться против испанцев у арабов не хватало стратегических сил, зато евреи — вот они, под рукой. Пострадали даже «свои» евреи, коренные, североафриканские. Что уж говорить о евреях «чужих», пришлых…

Из христианских же стран наибольшая надежда была на Португалию. И одна из еврейских дорог изгнания пролегла туда. Правил Португалией в то время король Жуан II, человек черствый и суровый, ценящий прежде всего экономические интересы, а не благотворительность и гуманистические ценности поздних эпох. Жуан разрешил остаться немногим евреям, в основном нужным специалистам и богачам (кому-то все же удалось кое-что спасти), а финансово несостоятельным и поэтому бесполезным было приказано убираться из Португалии куда глаза глядят — в течение восьми месяцев. Оставшихся продадут в рабство.

Восемь месяцев пролетели как миг, евреи так и не смогли никуда уехать — куда, собственно? Но тут, в который раз, вмешалось

Провидение. Наследный принц, единственный сын короля, внезапно скончался. Вслед за ним приказал долго жить и сам король.

На престол взошел томившийся доселе в тюрьме королевский племянник Мануэль. А этот Мануэль был поразительно удачлив. Он так и вошел в историю как Мануэль I Счастливый. При нем Португалия стала — ровно на одно поколение — великой мировой державой, повелительницей Востока. А почему? Может быть, и потому, что Мануэль проявил к несчастным беженцам добрые чувства. То ли тяжелая школа жизни в опале его так воспитала, то ли сам сообразил, что для великодержавных деяний требуются немалые людские ресурсы, которых в небольшой Португалии совсем мало. Так или иначе, евреям было разрешено остаться.

И все было бы ничего, да задумал Мануэль жениться, а выбор его был весьма ограничен религиозными критериями, его женой могла стать только инфанта испанского королевского дома. И с выбором королевской невесты случилось у евреев настоящее «еврейское счастье».

Изабелла Арагонская, как истинная наследница католических величеств, твердо заявила жениху, что нога ее не ступит в страну, где живут нехристи-евреи. Одним словом — либо евреи, либо испанская принцесса.

Мануэль оказался перед нелегкой дилеммой. С одной стороны, евреи ему были нужны. Колониальные владения росли, людей катастрофически не хватало, и в этих условиях предприимчивый и образованный народ был отнюдь не лишним. С другой стороны — столь блестящие династические перспективы… Нельзя ли найти компромисс? Мануэль вызвал к себе лидеров еврейской общины и предложил следующую сделку: евреи крестятся — так, для соблюдения внешнего приличия (то есть дома, господа, делайте что хотите), а он, Мануэль, за это обязуется в течение 20 лет инквизицию не вводить. А что потом? Потом видно будет. А если не согласятся? Ну, тогда — изгнание.

В общем, все вернулось на круги своя, от чего уехали, к тому и приехали… Хотя на этот раз вставшая перед евреями проблема выглядела менее фатальной. Кое-какой опыт имелся. Было совершенно ясно, что, допустим, в Турции евреям рады. Чтобы понять турецкий подход к проблеме, достаточно процитировать султана, сказавшего по поводу изгнания евреев из Испании примерно следующее: «И вы еще называете Фердинанда мудрым? Да ведь он разоряет свои владения и обогащает мои!» Часть беженцев из Испании успела к тому времени обосноваться в Турции, так что было кому помочь. Короче, можно было сказать «нет» португальскому королю с гораздо большей уверенностью, чем в свое время — испанскому.

И Мануэль услышал это самое «нет». Большинство евреев отказалось креститься и предпочло изгнание. Но король вовсе не хотел

отпускать евреев. Тех, кош не удалось окрестить добром, попытались окрестить силой. Хватали еврейских детей, отнимали от родителей, крестили. И тут Мануэль столкнулся с невероятным еврейским упорством. Дети убегали, взрослые умирали на дыбе — конечно, были и отрекшиеся, но добиться массового крещения так и не удалось. В конце концов Мануэль сдался и отпустил не пожелавших креститься в Турцию.

Однако вернемся в Португалию. Препятствий для брака Мануэля Счастливого больше не существовало, и он благополучно состоялся. На беду. На беду породнилась португальская династия с проклятым судьбой и евреями испанским королевским родом. Впрочем, сам Мануэль до тех несчастий не дожил.

После смерти Мануэля Счастливого для португальских маранов время шуток закончилось. Пришла инквизиция.

Начиная с 1536 года инквизиция вела яростную кампанию, жестокость которой постоянно возрастала. Несчастных преследовали в городах и деревнях, в лесах и горах. Запылали костры, в отчетах об аутодафе часто не указывается, что именно послужило причиной смертного приговора «новым христианам», с какой именно молитвой на устах они умирали… После сожжения 14 октября 1542 года двух десятков еретиков печально знаменитый инквизитор Лиссабона высоко оценил их мужество: «Ничто так не удивило меня, как зрелище того, что Господь вложил столько твердости в слабую плоть; дети присутствовали при сожжении своих родителей, а жены при казни своих мужей, но никто не кричал и не плакал; они прощались и благословляли друг друга, как если бы они расставались, чтобы встретиться на следующий день».

Евреи снова были вынуждены бежать, что называется, куда глаза глядят. Те, у кого на бегство не было денег или энергии, забивались в самые дикие и укромные уголки Португалии, где остатки маранизма сохранились вплоть до нашего времени. В списке кандидатов на «куда глаза глядят» оказались Нидерланды, тогдашний очаг европейской свободы, и другие протестантские страны, территории Южной Америки. Там беженцы мараны здорово подняли экономику, например, наладив производство сахара в торговых масштабах.

Что касается религии маранов, то за маскирующим иудейское содержание христианским фасадом, который отныне был неизбежен, она постепенно изменялась вплоть до своеобразного синкретизма, названного их историком Сесилом Ротом «маранской религией». Рот сообщает нам, что некоторые тайные иудеи Португалии в конце концов сохранили от иудаизма только веру в то, что спасение (понимаемое на христианский манер) возможно, если соблюдать Закон Моисея, а не Закон Христа, и что у них были свои собственные святые, «святая Есфирь» или «святой Товит» (в ортодоксальном иудаизме нет и не может быть понятия, равного христианскому «святому»). Теология большинства из них не была столь синкретической, но, вынужденные подражать христианскому образу жизни, все мараны должны были отказаться от очевидных знаков и осязаемых проявлений иудаизма, в первую очередь от обрезания — самые упорные делали себе обрезание на смертном одре, — а также от еврейских книг. В качестве священной книги им оставалась доступной только христианская Библия; они отбрасывали Новый Завет, но внимательно читали апокрифы, а некоторые даже находили там оправдание своему вероотступничеству, своего рода карт-бланш на демонстративное почитание иностранных богов при том, что в глубине своего сердца они хранили верность Богу Израиля.