Вернуть мужа. Стратегия и Тактика (СИ) - Володина Жанна

Меня буквально сносит его открытый любящий взгляд. И это такая огромная любовь, что меня начинает трясти крупной дрожью, словно я замерзла и не могу согреться. Господи! Все еще сложнее. Это не детская влюбленность. Не дружба, переросшая в любовь. Не привычка находиться рядом. Не отголоски былого чувства, подогретые алкоголем, обстановкой и воспоминаниями. Это не ностальгия по школе. Это она. Любовь мужчины к женщине. Крепкая. Зрелая. Выдержанная, как коллекционный коньяк. Любовь, от которой не отказываются. Любовь, из-за которой от всего отказываются.

- Я прошу тебя, - начинаю умолять я. - Мы должны как-то это выдержать. Как-то пережить. Но по отдельности. Не вместе.

- Не вместе, - эхом повторяет Вовка.

- Я понимаю, - бормочу я и тяну его за руки сама, складываю их ладонями друг к другу и прижимаю к себе. - Я понимаю. Мы расстались с Максимом, и ты подумал... Ты решил... Но даже если Максим меня больше не любит. Даже если он никогда меня не любил... Я могу любить только его. Я это поняла сейчас, когда ушла от него. Прости меня, прости, пожалуйста!

Вдруг всплывает картинка из прошлого. Мне лет десять. К нам на воскресный обед приходит Михаил Аронович. Какой-то торжественно строгий и взволнованный. В костюме с галстуком. После обеда, на котором наш гость напряжен и неразговорчив, баба Лиза отправляет меня в свою комнату читать. Они долго разговаривают, и, когда я возвращаюсь, слышу бабушкины слова:

- Миша! Не надо. Вспомни своего любимого Ремарка. Любовь не пятнают дружбой. Конец есть конец.

Михаил Аронович уходит. Поникший, раздавленный, потерянный. Уходит, чтобы наутро вернуться веселым, бодрым и насмешливым:

- Девочки! Георгоша испек вам кекс!

- Максим любит тебя, - хриплый и какой-то чужой голос Вовки давит на перепонки, хотя он говорит тихо. - Он тебя не отдаст. Никому и никогда. Пока ты сама не захочешь от него уйти. Но и после этого он будет тебя любить. Я это понимаю. Потому что он мой друг. Потому что ты мой... друг. Потому что я тоже никогда и никому бы тебя не отдал. Если бы имел на тебя права.

- Ты понимаешь, ЧТО ты сейчас делаешь? - почти плачу я. - Остановись, и мы удержим все это. Справимся. Я боюсь тебя потерять. Ты уедешь опять? Ты сможешь не уехать?

- Я боюсь тебя потерять, - медленно повторил он мои слова. - Как я ждал этих слов... Контекст не тот.

Мы снова молчим. Меня потряхивает. Хочется прижаться к нему, но я не могу себе этого позволить.

- Варька, - горько шепчет Вовка. - Варька! Ты так его любишь! Я это чувствую.

Слышен звук хлопающей двери. Но я продолжаю удерживать и его руки, и его глаза, и его душу своими руками, глазами, душой. Он прав, слова могут быть одинаковыми - контекст разным. Мне ли не знать, как звучат слова, вырванные из контекста.

- Вова! - я вкладываю в свои слова силу, которую умножаю стократ, чтобы он понял. Понял и отступился. - Да. Ты прав. Люблю. Не буду подбирать слова, чтобы объяснить, как сильно. Услышь меня! Я боюсь тебя потерять!

Я так боюсь его уничтожить своим признанием любви к Максиму, что притягиваю к себе его доброе родное лицо и крепко целую. В лоб, в щеки, в нос, в подбородок.

Вовка смотрит за мое плечо, сжимает челюсти и отнимает мои руки от своего лица. Он обнимает меня за плечи и медленно разворачивает.

Перед нами Максим. Спокойный. Твердый. Волнение выдают только сжатые в кулаки руки в карманах брюк. Он тяжело дышит и выглядит безнадежно, как адвокат, проигравший свой самый важный в жизни процесс, стоивший ему репутации.

Отголосками сознания, я понимаю, КАК все это должно выглядеть, и ужасаюсь. Нет! Я не хочу! Я говорила о любви к нему. К нему! Не к Вовке, Даже если муж уйдет от меня к другой, он не должен подумать то, что мог бы подумать после того, что...

Тараканы злобно ухмыляются, глумятся над моей попыткой подобрать слова для самой себя. А мне еще вслух надо что-то говорить.

Максим проглатывает меня взглядом и тут же перемещает его на Вовку:

- Amicus Plato, sed magis amica veritas? Платон мне друг, но истина дороже?

Вовка грустно усмехается и встает передо мной, словно боится, что спрятанные в карманы кулаки Максима предназначены для меня:

- Ты тоже увлекся латынью? Хорошо. Прояви свою знаменитую адвокатскую выдержку. Amicos res secundae parant, adversae probant. (Счастье дает друзей, несчастье испытывает их).

Максим не делает попытки позвать меня. Я сама вылезаю перед Вовкой, и он, секунду помедлив, отступает на шаг назад. Максим, мазнув по мне взглядом, разворачивается и уходит.

Глава 32. Настоящее. Вторник. Ночь.

Я бы отдал весь свой гений и все свои книги за то,

чтобы где-нибудь была женщина,

которую беспокоила бы мысль,

опоздаю я или нет к обеду.

Иван Тургенев

Он скрылся, а мы затеяли

неформальные дебаты,

в которых надежда в общем-то

блистала своим отсутствием.

Пэлем Грэнвил Вудхаус "Радость поутру"

- Очнись, Варька! - Вовка трясет меня, пытаясь привести в чувство. - Послушай, Варька!

Он разворачивает меня к себе и поднимает мое лицо, нежно взяв за подбородок:

- Не отчаивайся! Он поймет. Вы должны поговорить - и все разъяснится.

Я прикладываю холодные пальцы к вискам: раскалывается голова. Я так не хотела "говорить" с Максимом о НЕЙ, что теперь, возможно, упустила шанс поговорить о НАС.

- Он подумал, что я... - шепчу Вовке, с надеждой глядя в его печальные, сочувствующие глаза. - Скажи, что он не так подумал, ну, скажи...

"Да. Ты прав. Люблю. Не буду подбирать слова, чтобы объяснить, как сильно. Услышь меня! Я боюсь тебя потерять!"

- Если бы это был не я, а твой баскетболист, - начал Вовка объяснять, - или еще кто-нибудь, боюсь, закончилось бы... мордобоем.

- Максим не стал бы, - возражаю я.

- Максим?! - Вовка трясет меня снова, теперь крепко взяв за плечи. - Максим? Да он из-за тебя любому голову свернет. Кроме меня. Это еще в школе понятно было. Хотя насчет себя я уже не уверен.

- Не тряси, - прошу я. У меня на плечах точно останутся синяки. Вовка не понимает, что сжал пальцы настолько сильно, что плечи уже немеют. - Почему кроме тебя?

Вовка пристально смотрит мне в глаза и нехотя отвечает:

- Он знает, что я тебя... Он думает, что ты любишь... меня.

- Конечно, я тебя люблю! - нервно восклицаю я. - Ты мой лучший друг. А он... он мой мужчина, муж. Ты человек, которого я тоже люблю, но по-другому.

- Стоп, Варвара! - командую сама себе, начинает работать внутренняя словомешалка. - Что я сказала? "Люблю, но по-другому?" Опять теоретически появляется вариант: Максим по-особенному относится к этой самой Насте, "любит по-другому", не так, как меня? Тогда почему я не знала о ее существовании? Почему?

- Если хочешь совет старого друга, - Вовка усаживает меня на диванчик, - то вот он: встречайся с Максом, объясняйся сама, выслушивай его. И еще... Я не верю, что он тебе изменил, изменяет или станет изменять в будущем. Только если в тебя, Варьку Дымову, вселится кто-то другой. Но мне трудно представить, что есть что-то, что может изменить в тебе главное.

- А что во мне главное? - замираю я и жду ответа.

- Если бы я знал! - смеется Вовка. - Я сам на этот вопрос ответить столько лет не могу. Просто знаю, что люблю...

Слова эти вырываются у моего лучшего друга неожиданно не только для меня, но и для него самого.

- Не так себе представлял, - вздыхает Вовка, садится на корточки возле меня и сцепляет свой мизинец с моим. - Ты простишь меня за то, что я тебя люблю?

- За любовь не извиняются, - устало говорю я. - Я так цеплялась за надежду, что мне все это показалось.

- А я так хотел и так боялся, что ты увидишь это раньше, - так же устало усмехнулся он.

- Хотел и боялся? - переспросила я. - Почему не поговорил со мной тогда, раньше, когда почувствовал?