«Русская освободительная армия» против Сталина - Иоахим Гофман

Впредь со стороны американских военных властей заметно стремление лишить директиву Объединенного комитета начальников штабов от 20 декабря 1944 г. хотя бы части ее остроты. В этом отношении начало проявляться и влияние кругов старых русских эмигрантов, прежде всего Зарубежной православной церкви, на ведущих офицеров американской армии. Представители русского православного духовенства, например, секретарь Синода, протоиерей граф Граббе, а также архиепископ Автономов, уполномоченный папы Римского по делам католиков восточного обряда, и другие получили доступ в штаб-квартиру вооруженных сил США на европейском театре во Франкфурте и в штаб-квартиру 3-й армии в Мюнхене и могли здесь вступаться за своих находящихся под угрозой соотечественников [692]. Уже 25 августа 1945 г., вскоре после событий в Кемптене, митрополит Анастасий выразил протест генералу Эйзенхауэру и тем самым наверняка способствовал принятию решения о временном прекращении выдачи. После депортации подразделения капитана Протодьяконова из Дахау 19 января 1946 г. владыка Николай посетил командующего 3-й армией и начальника военной администрации в Баварии генерал-лейтенанта Траскотта. Тот и не скрывал своего негативного отношения к насильственным мерам и хотел использовать заявления Николая как повод для новых ходатайств. Кроме того, 31 января 1946 г. уже находившийся на свободе полковник Кромиади был вместе с архиепископом Автономовым принят Траскоттом, который таким образом еще раз получил детальную информацию о Власове и Русском освободительном движении [693]. В своих высказываниях полковник Кромиади отрицал моральное право советского правительства требовать выдачи солдат РОА, поскольку, как он подчеркнул, Советский Союз в союзе с Германией напал на Польшу, поскольку его правительство несет ответственность за убийство многих миллионов безвинных русских и еще 10 миллионов держит в заключении в концлагерях и поскольку оно в 1941 г. официально отвергло миллионы своих военнопленных и бросило их на произвол судьбы. При этих обстоятельствах Кромиади мог объяснить себе события в Дахау, выдачу военнопленных, которые доверяли американцам и были готовы следовать приказам даже о самой тяжелой работе, только как досадное недоразумение.

Генерал-лейтенант Траскотт, слушавший внимательно и с симпатией, заявил напрямик, что если бы это зависело от него, то он бы в тот же день дал указание об освобождении всех русских военнопленных в Платтлинге и других лагерях. Но, к несчастью, у него самого есть приказ передавать их советским властям. Правда, тот метод выполнения этого приказа, который он теперь стал практиковать, позволяет заметить, что он пытался спасти от выдачи, по крайней мере, часть солдат РОА. Так, он согласился на временную отсрочку, чтобы дать русскому православному духовенству возможность обратиться к папе Пию XII и президенту Трумэну [694]. Еще большее значение имело создание следственных комиссий, так называемых репатриационных советов, задача которых должна была состоять в выявлении тех, кто был лишен при советском режиме важных прав, а потому не считался полноценным советским гражданином. То, что генерал-лейтенант Траскотт открыто говорил Автономову и Кромиади о том, что не хочет выдавать преследовавшихся по политическим мотивам и что он одновременно разрешил своим собеседникам посетить лагеря военнопленных на участке 3-й армии, следует расценивать как явную подсказку. Кромиади, получивший в результате возможность посетить Меандрова и других генералов в Ландсхуте, а также своих соотечественников в Платтлинге, стремился давать рекомендации о поведении в духе негласно полученных обещаний, но вынужден был убедиться в скептической позиции солдат. Эти сомнения стали для многих из них роковыми. Ведь 3-я армия разработала ряд вопросов, которые по американским представлениям и на основе американских законов служили критерием того, являлся ли опрошенный полноправным гражданином или представителем преследуемых и потому не подлежащих выдаче групп [695]. Такие вопросы касались «права носить оружие», права участвовать в «свободных выборах», «права занимать государственную должность». В конечном итоге американскими комиссиями было признано, что представители групп «кулаков», «белых русских» и политических «диссидентов» не обладали полными «гражданскими правами», а потому они и не были отнесены к советским гражданам. Тем временем, многие военнопленные не сумели разглядеть «лазейку к спасению», которая здесь приоткрывалась. Когда следственные комиссии 3-й армии начали свою деятельность в Платтлинге, те не рискнули признать, что подвергались на своей родине репрессиям. А кто утверждал, что вступил в РОА по принуждению, а не добровольно, тот подвергался угрозе оказаться в числе 1590 из 3220 военнопленных, которые были выданы советским властям первыми.

В феврале 1946 г. папа Пий XII в ответ на мольбы о помощи от Зарубежной православной церкви выразил протест против «репатриации людей вопреки их воле и отказа в праве на политическое убежище» [696]. Накануне выдачи, 23 февраля 1946 г., протоиерей граф Граббе и полковник Кромиади по поручению Синода побывали в Ставке во Франкфурте с бесперспективным намерением добиться отмены приказа. Их отослали к правительству в Вашингтоне, которое, однако, ответило на соответствующее письмо Синода лишь 25 мая 1946 г. Теперь развитие событий больше невозможно было удержать. 21 и 22 февраля 1946 г. семьям еще раз разрешили встретиться в Платтлинге; затем обитателями лагеря стала овладевать глубокая депрессия.

23 февраля в доступе было отказано даже священнику отцу Сергию. Платтлинг, лагерь военнопленных № 431, в это время был оцеплен на 15 километров вокруг усиленным войсковым нарядом – двумя полками со всем оружием. В ранние утренние часы 24 февраля 1946 г. на территорию лагеря бесшумно проникли несколько батальонов американских солдат – около 3000 человек [697]. Еще спящих военнопленных по сигналу молниеносно выгнали из бараков – мера предосторожности, которая, правда, не смогла полностью предотвратить самоубийства и их попытки, но все же позволила ограничить их немногими случаями. Путем переклички военнопленных разделили на две группы, 1590 из них затащили на грузовики, на вокзале в Платтлинге погрузили в заготовленные эшелоны для пленных и вскоре передали в Хофе советским властям. Но и из оставшихся пока нетронутыми 1630 власовских солдат, которые заявили, что были лишены гражданских прав и потому вступили в РОА добровольно, большая часть не избежала той же участи. Следственные комиссии объявили эту категорию не подлежащей выдаче. Американские офицеры из лучших побуждений давали успокоительные обещания. Командующий оккупационными силами США в Германии и вооруженными силами США в Европе генерал Макнарни тоже считал, что этих пленных в соответствии со строго американской дефиницией гражданства следует освободить, и вновь запросил 19 и 27 апреля Военное министерство о подтверждении своей интерпретации. [698] Следствием этого стала новая директива Объединенного комитета начальников штабов от 7 июня 1946 г., которая отвергла введенную 3-й армией практику следственных комиссий и еще раз констатировала, что исключительно советские власти компетентны решать, кто является и кто не является советским гражданином [699]. Выдача была прервана на несколько месяцев. На основании новой ситуации она теперь нашла свое завершение. Из лагерей Деггендорф и Бад-Айблинг от 600 до 900 перемещенных сюда тем временем военнопленных вновь были несколькими партиями отправлены в советскую оккупационную зону. В итоге оказалось, что лишь несколько сот бывших солдат РОА были обязаны своим спасением тайным усилиям американской армии. Но и это стало возможно лишь потому, что генерал-лейтенант Траскотт – очевидно, при определенном прикрытии генералом Макнарни – существенно превысил свои полномочия.

Непосредственно перед депортацией остатков армейского штаба, 2-й дивизии РОА и прочих подразделений из Платтлинга американцы передали советским властям и содержавшихся в плену в Ландсхуте генералов Меандрова, Ассберга и Севастьянова. В присутствии американских офицеров 5 февраля 1946 г. все трое еще раз категорически отвергли добровольное возвращение в Советский Союз перед советской комиссией во главе с полковником Фроменковым. Хотя их затем перевели на строгий одиночный режим, генерал-майор Меандров 6 февраля 1946 г. все же попытался воплотить свои слова в реальность и лишить себя жизни, нанеся себе осколком стекла глубокие порезы на горле [700]. Американские охранники воспрепятствовали завершению попытки, а также ее последующему повторению в лазарете. 14 февраля 1946 г. в Ландсхуте появились советские офицеры, чтобы увезти Меандрова, Ассберга и Севастьянова. Старых эмигрантов Бородина, Ангелеева и Белогорцева пощадили. Другие высокопоставленные офицеры, например, начальник главного организационного управления КОНР генерал-майор Малышкин, начальник главного управления пропаганды генерал-лейтенант Жиленков, полковники Кабанов-Риль и Кардаков из армейского штаба находились в это время вместе с видными немецкими военнопленными и интернированными гражданскими лицами в лагере Мангейм-Зеккенхайм [701]. Главная ставка в случае с Жиленковым, находившимся под домашним арестом в Тироле с другими членами КОНР и военнослужащими РОА, запросила в Вашингтоне указаний по его содержанию, но 11 июля 1945 г. получила ответ от заместителя госсекретаря Грева, что «генерал Жиленков и генерал Власов или любые их заместители» признаны, как он выразился, «предателями одного из наших союзников» и «военными преступниками» и потому будут переданы советским властям. Подобно Меандрову в Ландау, Малышкин и Жиленков тоже использовали время в Мангейме, чтобы попытаться разъяснить американцам возникновение и политические цели Русского освободительного движения. Как заверял лагерный комендант, подготовленные ими памятные записки были переправлены Ставкой в Вашингтон, чтобы оттуда получить на них ответ. Объяснялось ли это данными документами или значимостью их авторов, но во всяком случае в октябре 1945 г. военнопленных русских перевели в следственный лагерь Оберурзель, где представитель Военного министерства (или службы контрразведки США) г-н Сандерс дал им возможность письменно изложить свои познания о Советском Союзе. Тем самым генерал-лейтенант Жиленков смог написать то, что он знал о партии и правительстве, генерал-майор Малышкин и полковники написали о сухопутных войсках, капитан Лапин – о внутренних войсках, капитан Денисов – о военно-морском флоте. Одновременно была дана детальная информация об Освободительном движении. Но его судьба была решена. По решительному требованию советских властей 1 мая 1946 г. был выдан Жиленков, а затем Малышкин [703]. Полковник Риль и другие последовали за ними немного погодя.