Писатели США о литературе. Том 2 - Коллектив авторов

к нам спиной'—не с насмешкой, или даже презрением, или даже (будем надеяться) отчаянием. Она просто отказалась от нас, с тем чтобы, может быть, вернуться, когда с нами что-нибудь случится—несчастье, национальная катастрофа, может быть даже (если ничто другое не поможет) военное поражение; вернуться и научить нас уважать истину и заставить заплатить любую цену, принести любую жертву (а ведь мы достаточно храбры и настойчивы; мы только хотим как можно дольше не пускать эти качества в ход), чтобы вновь обрести истину и хранить ее так, чтобы она уже никогда не покинула нас, хранить на ее собственных бескомпромиссных условиях вкуса и ответственности. Истина—эта длинная, чистая, четкая, неоспоримая, прямая и сверкающая полоса, по одну сторону которой черное — это черное, а по другую белое—это белое,— в наше время стала углом, точкой зрения, чем-то таким, что не имеет ничего общего не только с истиной, но даже и с простым фактом и целиком зависит от того, какую позицию ты занимаешь, глядя на нее. Или—точнее говоря—от того, насколько тебе удастся заставить того, кого ты хочешь обмануть или сбить с толку, занять определенную позицию при взгляде на нее.

Ставка в игре, цена пари—единство трех: истины, свободы и независимости’. Американское небо, бывшее некогда бездонным царством свободы, американский воздух, напоенный некогда живым дыханием независимости, превратились теперь в гигантскую замкнутую атмосферу, подавляющую и то и другое, лишающую человека человеческой индивидуальности, лишающую (следующий шаг) его последнего прибежища—частной жизни, без которой человек не может существовать как личность. Сама архитектура ,наших жилищ служит предостережением. Раньше стены наших домов не позволяли ничего увидеть: ни того, что делается внутри, ни того, что происходит снаружи. Теперь можно увидеть то, что происходит снаружи, хотя стены еще достаточно крепки,, чтобы укрыть то, что происходит внутри. Настанет Звремя, когда будет доступно взору и то и другое. Тогда частная Жйзнь действительно исчезнет; человек, у которого индивидуальное чувство развито хотя бы настолько, чтобы захотеть в одиночестве сменить сорочку или принять ванну, будет заклеймен единым Голосом Америки как личность, подрывающая основы американского образа жизни и несущая угрозу независимости 'американского флага.

"Если, конечно (к этому времени), сами стены, светонепроницаемые' или нет, смогут устоять перед этим яростным взрывом, этой силой, этой мощью, стремящейся, подобно громовому удару, к своему -американскому зениту, мощью многоликой, но объединенной, извергающей устами своих яростных и безразличных Лророков слова и выражения, которые мы давно уже лишили всякого смысла и функции, кроме служебной функции инструмента, слова, служащие дальнейшему подавлению индивидуальной свободы человеческого духа: «безопасность», «подрыв», «антикоммунизм», «христианство», «процветание», «американский образ жизни», «флаг».

С более или менее равнымй шансами (прилагая, конечно, к тому время от времени некоторые усилия) один индивид может защитить свою свободу от свободы другого индивида. Но когда могучие федерации, организации, объединения, подобные издательским концернам и религиозным сектам, политическим партиям и судебным учреждениям, могут освободить хотя бы одно из своих рабочих подразделений от моральной ответственности, используя такие условные обозначения, как «свобода» и «спасение нации», «безопасность» и «демократия», и под покровом этого освобождения и отдельные лица, находящиеся на службе корпораций, тоже освободятся от индивидуальной ответственности и ограничений,—тогда действительно давайте бить тревогу. Тогда даже люди, подобные доктору Оппенгеймеру, полковнику Линдбергу^ и мне (и штатному сотруднику еженедельника тоже, если его действительно заставили выбирать между хорошим вкусом и нищетой), должны в свою очередь объединиться для того, чтобы защитить право на частную жизнь, которая только и обеспечивает художнику, ученому-естественнику и гуманитарию возможность существования.

Или защитить саму жизнь, дыхание; и не только жизнь

художников, ученых и гуманитариев, но также и жизнь родителей и свойственников врачей-хирургов. Я имею в виду, разумеется, врача из Кливленда, осужденного недавно за жестокое убийство жены; трое из его родственников—отец жены и его собственные отец и мать—не пережили судебного процесса, который, по признанию самой печати, до самого конца помещавшей отчеты об этой печальной истории на первых полосах большинства американских газет, освещался далеко не так, как следовало. Я думаю

о трех жертвах. Не об осужденном—он, несомненно, будет еще долго жить,—но о трех родственниках, двое из которых—один, во всяком случае,—умерли из-за того, что, по словам самой печати, «слишком устали от жизни», а третий'—мать—сама себя убила, как будто хотела сказать: «Я не могу этого больше вынести». Быть может, они умерли только потому, что были потрясены преступлением, хотя и удивительно, что их смерть совпала по времени не с совершением преступления, а с публич ным слушанием дела. Ну а если причиной тому, что одна из жертв, по собственным ее словам, «устала от жизни», ..а другая! явно сказала :«Я не могу этого больше вынести», была не только сама трагедия? Если у них было много причин Желать смерти? Тогда какой же средневековой охоте за ведьмами1, приведшей родных преступника к смерти во искупление его .преступления (если человек был действительно виновен, как то признали присяжные), выдала индульгенцию машина, именуемая Свободой Печати, которая в условиях любой высокоразвитой цивилизации, должна быть верным паладином, чья несгибаемая честность способствует торжеству истины, справедливости и милосердия? А если врач был невиновен, как то утверждал он сам, участником какого преступления стал этот паладин—радетель униженных и оскорбленных?

Нет, повторяю, Америке художник не нужен; Америка ещё не нашла для него места—для него, который занимается, только проблемами человеческого духа, вместо того: чтобы употреблять, свою известность на торговлю мылом, или сигаретами, или авторучками, или рекламировать автомобили, морские круизы и курортные отели, или (если, конечно, он восприимчив .к обучению и сможет достаточно быстро приспособиться к • стандартам) выступать по радио и сниматься в кино, где он принесет прибыль», оправдавшую бы внимание, ему уделяемое. Но ученые-естественники и гуманитарии, гуманизм науки, научность гуманизма могут еще спасти ту цивилизацию, которую профессионалы спасители, жиреющие на низменных страстях человека и его глупости и уверенные в своей правоте, политики, наживающие капитал на его жадности и глупости и уверенные в своей правоте, церковники, спекулирующие его страхом и предрассудками и уверенные в своей правоте, спасти уже не могут, что они И доказывают на каждом шагу.

ЭРСКИН КОЛДУЭЛЛ

НАЗОВИТЕ ЭТО ОПЫТОМ