Мюнхгаузен, История в арабесках - Карл Иммерман

При сих затруднительных обстоятельствах услышал я однажды из уст Кернбейсера весьма странные слова. Я сидел, спрятавшись под бузиной за выступом городской стены, и караулил подле своей духоловки. Кернбейсер вошел в сад, зашагал взад и вперед и наконец воскликнул:

- Я говорю и всегда говорил, что она приведет нас к погибели. Она во всем доходит до крайностей!

Тут он меня заметил, страшно испугался и спросил, понял ли я его слова. Когда я ответил отрицательно, он вздохнул с облегчением и объяснил, что ему вспомнился анекдот.

ШЕСТАЯ ГЛАВА

Узкогрудая швея

Когда я с духоловкой в кармане направлялся по улицам к воротам города, я замечал у маленького домика, обвитого диким виноградом, женщину, которая, если только мало-мальски позволяла погода, сидела у дверей и шила на вольном воздухе. Она выглядела очень бледной и держалась скрючившись, даже когда поднимала взгляд от работы. Глаза ее сияли своеобразной синевой, и во всем ее существе было какое-то увядание, как бывает у цветов, предназначенных для солнца, но принужденных распуститься в тени. Я завязал с ней разговор и узнал, что она бедная швея, которая с детства больна эпилепсией и, кроме того, довольно давно страдает одышкой. А так как ей душно в комнате, то она по возможности работает на воздухе.

В ответах этой особы по временам проскальзывала какая-то боязливость, не оправданная никакими внешними причинами. Когда я однажды настойчиво попросил ее сказать мне, почему она так часто вздыхает без всяких оснований и вкладывает такой страдальческий тон в самые обыкновенные слова, то она сначала уклонялась, но затем открыла мне, что не может найти покоя с тех пор, как в кернбейсеровском доме усилились разные явления. Россказни ее друзей и кумушек о тамошних делах вселили в нее страх, как бы и с ней не случилось нечто подобное. Мысль об этом не дает ей покоя ни днем, ни ночью, и она беспрестанно молится, чтобы господь не довел ее до такой беды.

- Разве вы чувствуете какие-нибудь такие приступы? - спросил я.

- Ах, нет, - отвечала она. - За исключением моих болезней, у меня все в порядке, и я знаю, где нужна ажурная кромка, а где двойной рубец. Но у нас столько говорят об этом, и они будто бы витают здесь повсюду, а потому возможно, что они как-нибудь усядутся и на бедную швею, раз ей приходится так много работать на воздухе. Они могут налететь и сама не знаешь как, в особенности если у вас был отец, который не очень чтил слово божие. Поэтому, чтобы уберечься, я на досуге всегда читаю Библию. Будь у меня деньги и возможность найти работу в Рейтлингене, я бы уехала к тетке и совсем бы покинула эту местность.

Около этого времени, когда больная швея доверилась мне, я как-то зашел в сарай навестить магического портного. Он был на этот раз трезв и восседал на соломе.

- Учитель, - сказал я ему, - неужели вы никак не могли бы провести несколько дней подряд... в опорожненном состоянии?

- То есть без мухи? - спросил он.

- Вы угадали мою мысль, - ответствовал я.

- Если бы дело шло о царствии небесном, то я бы попробовал. Разумеется, при условии, чтобы меня после этого оставили совсем в покое на долгое время, - сказал он.

Я изложил ему тяжкое положение, в котором мы находились, и объяснил, что он один может нам помочь.

Его честолюбие было задето. Он встал, держась довольно устойчиво на ногах, помахал изо всей силы кулаком и воскликнул:

- Уж я разыщу вам этого стервеца! Разве только сам черт вмешается! Я отрекусь от выпивки, пока мы его не изловим и не узнаем, как взяться за обращение. За царствие небесное я все могу, только я ставлю условие: пусть мне пока что дадут столько, сколько требуется, чтобы собрать силы и чтобы соки не свернулись. Поднесите мне полуштоф старенького, г-н фон Мюнхгаузен.

Я побежал в дом, сказал Кернбейсеру и Эшенмихелю, что нам засветила звезда надежды, но что они должны для этого предоставить мне магического. Затем я принес последнему требуемый полуштоф, который он осушил единым духом.

После этого к нему вернулись все его способности.

- Пусть никто не следует за мной! - крикнул он. - Прежде всего я обыщу Вейнсберг и посмотрю, не запрятался ли тут какой-нибудь незнакомый бес.

Кернбейсер и Эшенмихель вошли в сарай.

- Дайте на выпивку, - заявил магический портной.

Кернбейсер дал ему гульден и сказал:

- О, Дюр, удивительный человек, не напейся только опять и не упусти великого дела, раз уж оно должно свершиться по желанию моего друга.

- Что вы обо мне думаете! - воскликнул магический сердито. - Клянусь царствием небесным: или вы меня больше не увидите, или я вернусь с демоном.

Он собрался уходить, но Эшенмихель стал осыпать его мироточивыми благословениями.

- Бросьте болтовню! - крикнул магический портной. - Здесь нужны кулаки, а не словесность.

После его ухода мы остались в сарае, объединившись в искренней молитве за счастливый исход этой миссии. Я молился на праязыке, Эшенмихель вставлял в свою молитву проклятия по адресу противников, а Кернбейсер закончил свое обращение к богу следующими словами: "Анафемски любопытный казус: вся надежда высшего мира опирается на одного портного".

- Твой юмор, твой кощунственный юмор погубит нас! - напал на него Эшенмихель.

- Что нас погубит, это покажут последствия, - возразил Кернбейсер. - Я сказал и остаюсь при своем: не надо перебарщивать. Срединное царство было в полном порядке и превосходно управлялось, а теперь на него легло непосильное бремя. Посмотрим, что из этого выйдет и кто будет платить за разбитую посуду.

- Замолчи! - крикнул Эшенмихель.

- Я уже замолчал, - возразил Кернбейсер.

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

Кузнец или магистр? - вопрос, обращенный к вам, о небесные силы!

Прошло три дня, в течение которых мы ничего не слыхали о магическом, кроме того, что нам рассказывали люди, время от времени заходившие в заведение. Они передавали, что он суется во все дыры и норы, но, побыв там немного, выползает на свет божий и порою бормочет про себя: "Нет ни черта!"

На четвертый день он исчез из Вейнсберга и, согласно сообщению странствующего эгингенского торговца, продававшего в городе кружева, его видели шествующим по направлению к горам. Мы должны были, таким образом, положиться в дальнейшем на небеса, и я часто шатался по улицам городка, так как за прекращением деятельности духов мне там больше нечего было делать.

В одну из таких прогулок я обратил внимание на то, что страдавшая одышкой швея не сидит больше перед своим домом.

- Девица Шноттербаум больна? - спросил я соседа.

- Нет, - ответил тот. - Но у нее, вероятно, какое-то горе, так как мы слышим, что она весь день вздыхает в своей комнате и сама с собой разговаривает.

- В таком случае я пойду к ней, чтобы ее утешить, - сказал я.

- Это невозможно, - возразил сосед. - Она заперлась и даже заткнула замочную скважину.

В это мгновение швея подошла к окошку, посмотрела на нас жутким взглядом и бросилась в самый отдаленный угол комнаты.

- С ней что-то случилось, - сказал я. - Надо постараться ей помочь.

Я вошел в дом.

- Откройте, девица Шноттербаум, - сказал я после того, как несколько раз тщетно нажал ручку двери.

- Нет! - крикнула она. - А то он тоже войдет и сядет на меня.

- Кто - он? - спросил я.

- Мой отец, магистр, - ответила она. - Сейчас он не может проникнуть, так как окна и двери заперты, а замочная скважина заткнута пробкой. Но как только я чуть-чуть открою, так он сейчас и влезет.

- А вы его видели? - спросил я.

- Нет, - воскликнула она. - Но Дюр его видел. Каждый раз, как этот противный урод проходил мимо дома, он бросал на меня такие страшные взгляды, что у меня душа в пятки уходила. А вчера он рявкнул на меня: "К тебе приближается! Берегись!" А тут еще мои прежние страхи... Нет, несомненно, он бродит кругом и сядет на меня, и тогда могут открыться тайны, которые сделают меня несчастной на всю жизнь. О, бедная ты, Анна Катарина Шноттербаум! Чем ты это заслужила?

Так как все мои попытки войти оказались тщетными, я вернулся к соседу и попросил его объяснить эти непонятные речи. Он не мог мне сказать, что именно произошло между портным и швеей. По его словам, этот магический дядя (как он его называл) может взглянуть на человека так, что у того в глазах помутится.

- Истинное несчастье, что здесь развелась эта нечисть, - сказал он. Нельзя быть спокойным, что у тебя в семье не заведется какой-нибудь дух, который возьмет и выболтает сдуру такие вещи, которые публике и знать не следует. Раз уж тебя похоронили, то и всему делу конец. Если же после этого опять всплывают старые истории, то от этого не бывает ничего, кроме процессов, беспорядка и вражды. Вот я, к примеру, бакалейщик, и получал от своего дела дозволенный коммерческий прибыток. Вдруг на том свете, где делать-то нечего, меня охватывают всякие сомнения и я начинаю шуметь на складе и в лавке, сбрасываю ящики, раскрываю ставни, так что дождь соль подмачивает, делаю своим наследникам неприятности и вызываю угрызения совести - что же тут хорошего? Правительству следовало бы обратить на это внимание и выгнать отсюда все срединное царство, вместе взятое.