Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры - Владимир Трухановский

Дизраэли смотрел в будущее и понимал, что настоящий лидер одной из двух главных партий должен заниматься всеми сферами политики государства, а не только партийными делами и вопросами внутренней политики. Отсюда и его четко определившийся в эти годы глубокий интерес к сфере внешней политики.

На 50—60-е годы XIX в. приходится расцвет английской промышленности и торговли. В результате завершения промышленного переворота и приобретения огромных колониальных владений Англия превратилась в страну, пользующуюся безусловным преобладанием в мировой экономике. Происходила концентрация и централизация капитала, возникали крупные предприятия, на которых трудились многие тысячи рабочих. Быстро развивалась тяжелая промышленность. В 60-х годах Англия получала более половины общемировой добычи каменного угля; в 70-х годах выплавляла половину всего получаемого в мире чугуна. Сельское хозяйство давало три четверти потребного зерна. Бурно развивалось строительство железных дорог. Английское судостроение уже выпускало металлические суда, бороздившие все моря и океаны. По уровню промышленного производства и внешней торговли Англия была впереди всех других стран. К 1870 г. внешняя торговля страны превосходила взятую вместе торговлю Франции, Германии и Италии; она была в 4 раза больше внешней торговли США. В Англии пробудились к жизни такие промышленные и научные силы, о каких даже подозревать не могла ни одна из предшествовавших эпох истории. Середина века — это наивысшая точка в развитии английского свободного капитализма. Но уже с тех пор в Англии просматривались две крупные отличительные черты империализма: монопольное положение на всемирном рынке и громадные колониальные владения.

Английские правящие круги торжествовали. Они хотели, чтобы их торжество стало всемирным. Для этой цели в Лондоне в 1851 г. была организована Всемирная выставка. Здание для нее было специально построено в Гайд-парке из металла и стекла и с легкой руки разбитного журналиста прозвано Хрустальным дворцом. Выставку с большой помпой открыла 1 мая 1851 г. королева Виктория. Экспозиция была составлена таким образом, чтобы продемонстрировать превосходство Англии над всеми остальными странами. Шумиха вокруг выставки была поднята грандиозная. Выставка была заявкой на ведущую роль Англии в мировых делах. Политики утверждали, что выставка «организована, чтобы продемонстрировать славу Англии, доставить удовольствие и дать указания обеим частям земного шара». Итак, английские правящие круги, у которых от успехов явно возникло головокружение, заявляли претензии на то, чтобы направлять страны обоих полушарий.

Демонстрируя экономический триумф Англии, выставка подчеркивала, что это результат политики свободы торговли. X. Пирсон писал, что Всемирная выставка «была не что иное, как храм, воздвигнутый богине свободы торговли». Монипенни пишет: «Это был храм свободы торговли, и поэтому выставка не была популярной у крайних протекционистов». Но именно поэтому выставка работала на Дизраэли и его «воспитательную политику безнадежности протекционизма».

«Хрустальный дворец» был необычным и впечатляющим, но он не был произведением искусства. Некий английский полковник Ч. Сибторп описывал его как «неуклюжий, плохо спроектированный, бесполезный замок из стекла». Правда, полковник, кажется, был протекционистом. Но вот для истории сохранилось свидетельство беспристрастного человека, русского писателя Ф. М. Достоевского, который посетил Лондон и видел «Хрустальный дворец» летом 1862 г. Он уже был знаком с восторженными отзывами поклонников технократии, восхвалявших дворец как символ будущего планеты. Достоевский писал: «Да, выставка поразительна. Вы чувствуете страшную силу, которая соединила тут всех этих бесчисленных людей, пришедших со всего мира в единое стадо; вы сознаете исполинскую мысль, вы чувствуете, что тут что-то уже достигнуто, что тут победа торжества. Вы даже как будто начинаете бояться чего-то. Как бы вы ни были независимы, но вам отчего-то становится страшно. „Уж не это ли, в самом деле, достигнутый идеал? — думаете вы. — Не конец ли тут? Не это ли уж, и в самом деле, „едино стадо“. Не придется ли принять это, и в самом деле, за полную правду и занеметь окончательно?“ Все это так торжественно, победно и гордо, что вам начинает дух теснить. Вы смотрите на эти сотни тысяч и на эти миллионы людей, покорно текущих сюда со всего земного мира, людей, пришедших с одной мыслью, тихо, упорно и молча толпящихся в этом колоссальном дворце, и вы чувствуете, что тут что-то окончательное совершилось, совершилось и закончилось. Это какая-то библейская картина, что-то о Вавилоне, какое-то пророчество из Апокалипсиса, воочию совершающееся».

Когда английская буржуазия и правящие круги страны явили миру символ британского превосходства в виде Всемирной выставки, они правильно исходили из того, что в это время Англия достигла вершины в своем экономическом развитии. Это было верно для современности и прошлых периодов в развитии страны. Однако многочисленные связанные с этим событием рассуждения свидетельствовали о том, что роль Англии в мире будет возрастать и, следовательно, вслед за достигнутой вершиной последуют в развитии страны новые, более высокие и впечатляющие вершины. Успехи породили эйфорию, которая мешала правильно оценивать сложности и трудности дальнейшего движения страны. Английский историк Д. Томсон выразил эту мысль следующим образом: «Господствующая гордость в связи с материальным прогрессом и процветанием вела к самодовольству и слепой вере в систематическое развитие положения к лучшему».

Вскоре самодовольство английской буржуазии начало разрушаться, во-первых, под воздействием экономических кризисов, поражавших ее промышленное и торговое благосостояние, например кризиса 1857 г., и, во-вторых, в связи с тем, что у нее появились опасные конкуренты, которые вот-вот опередят ее в экономической сфере. Начиная с 1870 г. американская и германская конкуренция положила конец монополии Англии на мировом рынке. Кончался период, когда Англия одна снимала сливки на мировом рынке.

Пока же преобладание Англии на мировых рынках и в колониальных владениях оказывало глубокое воздействие на внутриполитическое положение страны. В период экономических кризисов рабочее движение активизировалось, происходили стачки, иногда многочисленные, но в них не было той революционной тональности, которая наблюдалась в годы чартизма. Казалось, что у английского пролетариата почти совершенно улетучилась революционная энергия и он примирился с господством буржуазии. Не все рабочие и не всегда мирились с ее господством, но более чем вековой исторический опыт в принципе подтвердил эту оценку.