Драконья кровь - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надо же, операционная.
Стол под белой простыней сияет. Ни следа ржавчины. Шкаф полон медикаментов, пусть и устаревших. Лука вытащил опиумные капли от кашля. А вот и героин – как средство от бессонницы. За этакую аптечку нынче и сесть можно.
Во втором шкафу стояли колбы, содержимое которых различалось цветом и консистенцией.
Порошок. И тягучая черная жижа. И тоже жижа, но чернее первой и более текучая, живая, словно ртуть. Она собиралась мелкими капельками на стекле, а капли сбегали вниз, спеша сродниться с исходной стихией.
– Вытяжка драконьей крови, – просветила Уна, взяв очередную колбу. В ней было нечто донельзя густое и темно-рубинового цвета. – Выдержка… пару лет минимум. С добавкой корня черноголовника, иначе уже окаменела бы.
Колб с драконьей кровью Лука насчитал пару дюжин.
Богато.
Девчонка смотрела, как Лука открывает шкафы, трогает инструмент – совесть умолкла, ибо инструмент изначально был нестерилен, – и пересчитывает свертки с перевязочным материалом. Следовало признать, что место это, пусть и пугающее, если не сказать больше, содержалось в полном порядке. А не здесь ли… под домом? Не всякий знает о подземельях. Здесь тихо и спокойно. И крика не услышат…
Нет.
Если Милдред права в своей теории, то в комнатушке тесновато. А в зале – пустовато. Ни тебе цепей, ни клеток, куда можно упрятать пленника, ничего, что позволит этого пленника удерживать.
Не говоря уже об исследованиях. Какие исследования, когда здесь ни микроскопа, ни аппаратуры, кроме разве что уродливого вида короба, предназначенного, если Лука не ошибался, для стерилизации перевязочного материала. Нет, то, что они ищут, рядом, он шкурой чувствовал, только вот…
– А спуск где? – спросил он, вернув на место колбу с очередной жидкостью – бледно-золотой оттенок и ощущение легкости, будто в руках лунный свет в банке держишь.
– Здесь. Рядом.
Выбираться из комнатушки не пришлось.
Еще одна дверь, которую так просто не разглядишь. И Луке подумалось, что дело даже не в его невнимательности и не в том, что дверь выкрашена в бурый цвет.
Без магии не обошлось.
Надо будет поинтересоваться у Джонни, он должен быть в курсе про всякие эти штучки с отводом глаз, да…
За дверью темнота.
И луч фонарика вязнет в ней. Запах сырости. Ощущение бездны, что разверзлась под ногами, готовая поглотить наглецов. Страх внезапный и настолько сильный, что Лука пятится, но наталкивается на парня, который вот явно страха не ощущает.
Он сосредоточен. Внимателен. И готов шагнуть в бездну. И шагает, оттеснив Луку. А тот отступает. Иногда и вправду стоит идти последним.
Он был здесь.
Томас точно знает.
Он помнит…
– Приглашаю вас в подземелья. – Мистер Эшби поднимается и чашку с недопитым чаем возвращает на блюдечко.
И Томас копирует его движения, с трудом сдерживая облегченный вздох. Не разбил.
– На кой оно нам надо?
– А сокровище? – Мистер Эшби лукаво улыбается. – Разве вы не мечтали однажды отыскать сокровище?
Мечтали.
Томас любит играть в пиратов. У него и сабля есть, которую он вырезал из старой ветки. Получилось так себе, но для игры сойдет. Он завязывает голову мамкиным платком – она решила, что потеряла его, а Берт не стал выдавать. Но это потому, что Томас тоже не трепался, что видел, как Берт курит папашкины сигареты.
– Ага. – Братец поводит плечами. – Будто там чего осталось. Ищите дурней в другом месте.
И Томас огорчается.
Сейчас их выставят прочь. Точно выставят, вон как мистер Эшби морщится.
– Неужели ты настолько не любопытен?
– Двести баксов – и я посмотрю, что вы там показать хотите. – Берт смотрит с вызовом. – Папашка говорит, что у вас денег – жопой жрать можно.
– Это грубо.
– Зато правда.
Такая правда Томасу не нравится. И за брата ему стыдно. И впервые подумалось, что он, Берт, не так и хорош, что права мисс Уильямс и правила нужно соблюдать. Хотя бы иногда.
– А ты? – Мистер Эшби поворачивается уже к Томасу. – Ты тоже хочешь денег?
Томас качает головой. Деньги – это хорошо, но кто их даст. Да и потом что? Купишь чего, папаша вмиг прознает. Выдерет. А что не потратилось, себе заберет.
Ну их…
– Мне интересно. – Томас решается сказать. – Посмотреть. На сокровища.
– Что ж, тогда идем.
– Двести баксов. И сотка за этого придурка, раз сам не понимает, – Берт засовывает руки в карманы. – Или мы уходим домой.
– Тебя я не держу.
– А его? Или мне рассказать, что мистер Эшби приставал к нам со всякими непристойностями?
Глаза мистера Эшби вдруг сверкнули золотом, пиратским.
– Ты получишь свои двести…
– Триста!
– Ты – двести, а Томас – сто.
– Сейчас.
– Хорошо.
Мистер Эшби вышел, а Томас зашипел:
– Что ты творишь?
– Чего надо, то и творю. Он вообще нам обязан. Да… и мамашка говорит, что нечестно это, что все одному Нику… Ник – мямля и нытик, а мы не такие. Мы возьмем свое. Вот посмотришь.
Томас так ничего и не понял. Он моргнул, пытаясь удержать истончившуюся нить памяти. Это ведь важно? Несомненно. Источник рядом, так сказала Милдред. И неспокоен. Вот память и пробуждается. Что принесет?
Запах этот. Здесь пахло касторкой. И свет горел. Им вручили по фонарю, и тот, что оказался у Томаса, был тяжел. Держать его приходилось обеими руками.
– Здесь когда-то ваши… и мои предки переживали нашествия. Восстание Сидячего Буйвола, которое обернулось многими жертвами среди мирного населения, хотя и тепагов нельзя винить. Они были доведены до края. И во время зачисток, которые начались после того, как восстание было подавлено, здесь скрывались уже айоха. Мой прадед не только сумел уберечь племя от преследования, но и добился запрета на сокращение территорий. Впрочем, земли принадлежали Эшби, а наша семья всегда обладала определенным весом.
На восстание Берту было плевать.
И на семью Эшби. Ему грели душу три сотни баксов – и ту, которую заплатили то ли Томасу, то ли за него, он прибрал. Сунул в карман, а карман застегнул на пуговку, что чудом уцелела.
– В деяниях моих предков было немало как хорошего, так и дурного. И никто не способен сказать, чего больше…
Дверь распахнулась, и бездна заглянула людям в глаза, заставив Берта отступить. А вот Томаса она позвала. Как звала и сейчас.
Звенели в ушах колокольчики.
Смеялись.
Ну же, что ты медлишь? Поспеши, мальчик. Ты же не хочешь опоздать к чуду?
