Секретная битва - Андрей Семенов

«Ну же, ну!» — мысленно подбадривал фон Гетца Головин.

Генерал во все глаза смотрел на происходящее под днищем бомбардировщика. Его лысина взмокла.

Майор еще не успел понять, что происходит, как фон Гетц поднял его с земли за шиворот. Чиркунов было трепыхнулся, пытаясь нащупать почву и твердо встать на ноги, но немец не дал ему этого сделать. Одной рукой продолжая удерживать майора за шиворот, а другой подталкивая в спину, Конрад направил майора туда, где со свистом рассекали воздух металлические лопасти пропеллера.

Глухой удар, фонтанчик крови — и пропеллер отбросил рассеченное тело майора на траву.

Фон Гетц, не оглядываясь, подобрал с земли пакет и стремительней дикой кошки вскарабкался в люк. Через секунду тот за ним захлопнулся. Еще через пару секунд взревели оба мотора, «Петляков» качнул крыльями, дернулся и побежал по взлетке.

Головин облегченно вздохнул. Пусть теперь Гитлер попробует не поверить в подлинность документов!

На генерала навалилась какая-то непонятная усталость и полное равнодушие ко всему происходящему. Главное было сделано — фон Гетц повез «липу» немецкому командованию. До всего остального генералу сейчас не было дела. Он посмотрел в сторону берез, где несколько минут назад они стояли с фон Гетцем.

— Господи! Хорошо-то как! — вслух произнес Филипп Ильич. — И березки уже выпустили листочки. Весна! Пахнет-то как! Даже в Москву неохота возвращаться! Прилечь бы сейчас на травушку… Как же мы многое забыли за время войны!

— Товарищ генерал! Товарищ генерал! — Волокушин бежал на него с бешеными глазами, за ним едва поспевали шесть караульных с винтовками с примкнутыми штыками. — Убег! Убег немец-то!

«Да, хватит лирики. О хорошем помечтать не дадут», — подумал генерал, а вслух сказал, обращаясь к Волокушину и наигрывая удивление:

— Да ну?

— Ей-богу, товарищ генерал! Как есть убег! Еще и Чиркунова убил, — жаловался комендант.

— Он еще, кажется, и самолет с собой прихватил? — заметил генерал.

— Вот и я говорю. Убил Чиркунова и улетел на самолете, — Волокушин верещал так, будто искал управы на распоясавшегося фашиста.

Генерал на глазах у коменданта и караульных из человека превратился в монумент. Лицо его сделалось будто отлитым из чугуна, взгляд — каменным, глаза метнули пару молний.

— А вы, товарищ подполковник куда смотрели, так вашу мать?! Вы что, вашу мать, сюда поставлены паек летный жрать или службу нести?!

— Так вы же, товарищ генерал, сами приказали… — попытался оправдаться несчастный подполковник.

— Вы! Я! Головка от ружья! — перебил его Головин. — Вы что же, гражданин подполковник, всем пленным немцам будете бомбардировщики на память раздаривать?!

— Я… — открыл рот Волокушин.

— Молчать! — заткнул его Головин. — Караул! Арестовать.

Волокушин непослушными руками стал расстегивать ремень с кобурой и портупею.

Караул, подчиненный ему еще минуту назад, стал теперь его конвоем.

Головин отвернулся от арестованного коменданта, посмотрел в весеннее чистое небо, услышал хлопотливый щебет невидимой пичуги и подумал: «А все-таки он улетел! Я не ошибся в нем. Хорошо-то как!»

Генерал потянулся, расправляя могучие плечи, развел руки в стороны, широко и сладко зевнул и повернулся к Волокушину.

— Слушай, Волокушин, у тебя закурить есть?

Начальнику *** Отдела

Главного разведывательного управления

Генерального штаба Советской Армии

Генерал-майору Головину Ф. И.

СПРАВКА

Настоящим сообщаю, что 27 апреля с. г. в 11 час. 37 мин. в четырех километрах севернее деревни Просекино пресек линию фронта бомбардировщик «Пе-2», бортовой **, летевший со стороны Н-ского аэродрома. В соответствии с полученным ранее приказом за № 0***/**** от 26.04.42 г. зенитный огонь по указанному бомбардировщику не открывался, истребители на перехват не высылались.

Головин садился в машину в отличном расположении духа. Все у него сегодня получилось как нельзя лучше. Надо немедленно ехать в Москву и информировать Василевского о том, что все прошло по плану. Не могут немцы не поверить в «липу». Весь побег фон Гетца был обставлен так, будто это решение он принял самостоятельно и внезапно. В жертву успеха оперативной комбинации были принесены Герой Советского Союза майор Чиркунов и подполковник ВВС Волокушин, который теперь пойдет под трибунал и погибнет где-нибудь в штрафном батальоне. Даже бомбардировщик пришлось подарить немцам, лишь бы документы с подлинной подписью Сталина легли прямиком на стол Гитлеру.

Головин даже что-то напевал себе под нос, чем очень удивил своего сержанта-водителя. Сегодня впервые за два года генерал вспомнил, как пахнет трава, и испытывал сейчас такое чувство, какое испытывает старшеклассник, впервые «по-взрослому» поцеловавшийся с девчонкой.

Внезапно хорошее настроение куда-то исчезло. Так посреди тишины на безоблачное минуту назад небо злой хулиган-ветер из-за горизонта приносит чернильно-черную тучу. И непонятно еще, откуда она тут взялась, а уже нарастают раскаты грома и первые молнии, приближаясь, вонзаются в землю.

Головин вспомнил о танке.

Около года назад он поручал своим агентам за рубежом собрать сведения о нем. Они были собраны, но не полностью. Цельного представления о новейшем немецком танке «Тигр» не получалось. Докладывать было не о чем, хвастаться и гордиться нечем. Можно было сказать, что у Головина не было точных сведений о «Тигре». Ну, например, знал Головин, что на него будет установлена 88-миллиметровая пушка. Эка невидаль! Эта пушка — наверняка модифицированная немецкая зенитка. А как устроена башня, на которую установят пушку? Ответа не было. Кое-какие неточные и обрывочные сведения имелись о ходовой части. Но где чертежи двигателя и трансмиссии? Их тоже не было. У «Тигра» какая-то чудесная, непробиваемая броня. Где формула этой брони? Какой у нее состав? Какова технология ее изготовления? Опять нет ответа. А кто отвечает за сведения по броне? Тиму Неминен? Он же капитан Саранцев. Он же Николай Осипов.

С танком ситуация случилась не то что некрасивая, а неприятная, ударившая по профессиональному самолюбию Филиппа Ильича.

16 января 1943 года на Волховском фронте был подбит один «Тигр». У него была перебита гусеница, и он стоял на нейтральной полосе, огрызаясь огнем. Немцы пытались отбить этот танк. Жуков, как только узнал об этом, немедленно вылетел на этот участок фронта, как всегда, положил роту бойцов, но танк вытянули на нашу сторону. И он, новенький, пахнущий заводской краской, совсем целый был отдан в распоряжение наших ученых и конструкторов.

Вот только генерал Головин и его сотрудники тут были ни при чем. Это не они заблаговременно доложили командованию полные и достоверные сведения о танке, а простая пехота подбила и вытянула его с поля боя. То, что можно было бы поставить в заслугу Жукову, шло в минус при оценке работы Головина. Зачем тогда вообще нужна разведка, если все необходимые сведения может добыть пехота в открытом бою?

Головин очень тяжело переживал эту свою неудачу. «Ну что ж, Коля, — подумал Головин, — второго прокола я тебе не прощу. Черт с ней, с этой рудой. Война все равно идет к нашей победе. Засиделся ты, дружок, в Стокгольме».

Утреннее сообщение 1 мая

В течение ночи на 1 мая на фронтах существенных изменений не произошло.

Вечернее сообщение 1 мая

В течение 1 мая на фронтах существенных изменений не произошло.

30 апреля частями нашей авиации на различных участках фронта уничтожено или повреждено не менее 20 немецких автомашин с войсками и грузами, взорвано 2 склада боеприпасов, подавлен огонь 6 артиллерийских батарей, рассеяно и частью уничтожено до роты пехоты противника.

1 мая 1943 года. Стокгольм, Швеция

Коля тосковал.

Три месяца назад он снова соприкоснулся с настоящей войной. Не той, что велась в высоких кабинетах на картах и за дипломатической перепиской, а «в поле», то есть в самом откровенном и мерзком ее проявлении.

С трупным смрадом, гноем ран и стонами угасающих людей.

Одно дело — стоять возле своих артбатарейг посылающих снаряды за горизонт, когда каждый залп восторгом отдается в груди. «Еще один шаг к победе!» Совсем другое — наблюдать, какое действие производят эти снаряды за горизонтом.

Коля был там, под Сталинградом. Больше того, он был окружен вместе с Шестой армией. Видел голодающих, слабеющих немцев, сам голодал и слабел вместе с ними, но хотел он и сейчас и тогда только одного.

Он хотел идти в составе танковой колонны на Калач. Хотел быть в группе прорыва. Ну, пусть его не пустили бы на танк. Он был согласен тянуть связь вслед за наступающими войсками, лишь бы не сидеть тут, в тишине и уюте, а своими руками приближать разгром немцев. Его товарищи по дивизии, наверное, уже полками командуют. Сарафанов — тот вообще поди целой армией, а он, капитан Осипов, в Стокгольме бока пролеживает. Кому вообще нужна эта руда? Не сегодня-завтра наши танки войдут в Берлин, а он остается на обочине глотать пыль, поднимаемую гусеницами танков и сапогами пехоты.