Индийская страсть - Хавьер Моро

Сценарий церемонии был впечатляющим. За столом в форме подковы, стоявшим в зеркальной галерее, сидели трое грандов: Вильсон, президент Соединенных Штатов, Клемансо, герой Франции, и Ллойд Джордж, премьер-министр Англии. Когда-то в этом огромном зале — семьдесят три метра в длину и десять метров в ширину — король Людовик XIV, «король-солнце», которым так восхищался махараджа, имел обыкновение принимать послов. Приглашенные сидели на табуретах.

— Введите немцев, — торжественно произнес Клемансо.

Наступило полное молчание. Два офицера германской армии в толстых очках в металлической оправе вошли в сопровождении привратников. Никто не встал, чтобы поприветствовать их. За столом, над которым висел штандарт Людовика XIV с вышитыми на нем словами «Государство — это я», немцы подписали мир, черкнув в толстых книгах. После них свои подписи поставили представители союзных держав. Церемония продлилась недолго, и по окончании все пространство заполнили грохот орудий и гул самолетов, низко летавших над дворцом. Клемансо, Вильсон и Ллойд Джордж вышли вместе на террасу, где неистовая толпа устроила им овации. Впервые с начала войны в парижских садах и парках снова заработали фонтаны.

41

Махараджа был счастлив, оттого что имел честь беседовать с президентом и государственными деятелями во время празднования подписания мира сначала в Париже, а потом в Лондоне. «Апартаменты махараджи, находившиеся на десятом этаже гостиницы «Савойя», отличались восточным великолепием и американским комфортом, — писал один английский журналист. — Когда его спросили о подъеме националистического движения в Индии, махараджа ответил, что ему не нравится говорить о политике». Джагатджит Сингх предпочитал перечислять награды, полученные его военными, упоминать о присвоении его сыну Амарджиту звания капитана и особенно подчеркивал чрезвычайное признание его заслуг, которое выражалось в позволении императора увеличить официальный салют в честь Капурталы на два залпа. Таким образом, государство Его Высочества перешло в другую, более высокую категорию, и отныне ему полагалось пятнадцать залпов. Вот так честь! Однако именно этот факт доставлял махарадже, вложившему в войну огромные деньги, самое большое удовлетворение. Ведь эти залпы были утвержденным на века символом превосходства его статуса среди индийской знати.

Тем временем Анита находилась в Малаге вместе со своими родителями и своим горем. Она изменилась и уже не была такой, как прежде. До сих пор смерть воспринималась ею как беда, случавшаяся с другими — с чужими сестрами, с детьми и родителями других людей, а не с ее близкими. Это внезапное откровение вкупе с болью, вызванной потерей сестры, и при отсутствии того, кто мог бы снять груз с ее души, привели Аниту в состояние крайней меланхолии. Возможно, таковой была жизнь, которая сопровождалась постоянной потерей тех, кого ты любишь, пока не предстанешь перед собственной смертью. Постоянные терзания и мысли о войне, повлекшей за собой столько смертей и разрушений, впервые заставили Аниту задуматься о непрочности и скоротечности жизни. Она даже не могла отблагодарить Бенигно Масиаса за помощь, оказанную Виктории, потому что он тоже скончался: его сбил военный грузовик, и инфекция попала ему в ноги. Этот несчастный случай, глупый, как и все несчастные случаи, произошел совсем близко от дома Виктории, когда он, вероятно, навещал ее в последний раз. Это известие пришло к ней из Лондона от махараджи. Отчаявшись, Анита стала искать утешения в вере. Она закрылась в своей комнате и часами стояла перед маленьким импровизированным алтарем, над которым висели изображение Святой Девы Победоносной, фотография ее сестры с племянниками, а также картинки сикхских гуру и связка благовонных палочек. Она молилась всем богам, пытаясь вновь обрести смысл жизни. Оставаясь без движения с четками между пальцев и смежив веки, Анита отрешилась от всего, что ее окружало. Среди всего того, что ей довелось выслушать от священников, пандитов, мулл и монахов, с которыми она встречалась за всю свою жизнь, Анита искала слова утешения.

Она оставалась в Испании столько времени, сколько потребовалось для организации ухода за ее двумя осиротевшими племянниками. Ей хотелось забрать их с собой в Индию, но она знала, что не должна этого делать. Ее положение в далекой стране было настолько запутанным, что усложнять его еще больше не имело смысла. Поэтому Анита оставила их на своих родителей, пообещав взять на себя все расходы. Из-за ощущения собственной беспомощности и осознания, что она уже ничего не сделает для своей сестры, Анита не могла оставаться в Испании дольше, чем ей хотелось бы. Чувство вины словно подгоняло ее. Как бы ей ни хотелось выбросить из головы горестные мысли, она все время возвращалась к ним, считая себя виноватой в смерти Виктории. Это причиняло ей еще большую боль, особенно когда она находилась рядом с родителями и племянниками. Кроме того, махараджа требовал, чтобы она приехала в Лондон.

Первое, что сделала Анита, прибыв в Англию, была поездках сыну в Харроу. Мальчик, как выяснилось, предпочитал учебе игру на саксофоне и джаз. Он сдал экзамены через пень колоду, и махараджа пригрозил перевести его в другой колледж. Аджит яростно сопротивлялся, поскольку знал, что в другом колледже будет еще тяжелее. Он тосковал по безмятежной и приятной жизни в Индии, потому что английские зимы казались ему бесконечными и унылыми. Анита часами успокаивала и утешала его, но при расставании едва сдержала слезы, чувствуя, как у нее разрывается сердце. «Что же это за жизнь, — спрашивала она себя, — если никто из членов семьи не может сказать, что он по-настоящему счастлив? Все мы разделены и чувствуем себя одинокими…» Анита все чаще задумывалась о том, что она лишена обычной семейной жизни — такой, как у ее родителей, когда они с Викторией были маленькими. Ей нравилось представлять, какой могла быть ее жизнь с другим человеком, например с Ансельмо Ньето… Возможно, менее интересной, но зато более счастливой. У каждого своя карма, любила повторять Далима. «Куда заведет меня моя карма?» — спрашивала себя Анита, предчувствуя появление темных туч на горизонте своей жизни.

Странно, но сейчас она думала только о том, чтобы побыстрее вернуться в Капурталу. Раньше с ней никогда такого не происходило, да и вряд ли могло произойти. Анита всегда чувствовала, что жила жизнью, взятой взаймы у своего мужа, как будто он был владыкой огромной империи счастья, созданной для него и только для него. Она так и не нашла своего места. И все же сегодня ей хотелось вернуться в Индию.

Во время своего пребывания в Англии Анита стала путаться прожорливости огня, который она сама разожгла в своем сердце. Дело в том, что у нее из головы не выходил Каран. Она желала находиться с ним не ради удовольствия, а по простой и чистой необходимости. Он превратился для нее в наркотик. Любовь, которую она испытывала к своему мужу, стала уменьшаться из-за излишне отеческого отношения с его стороны, которое привело к тому, что между ними образовалась дистанция, непреодолимая для обоих. Каран был прямодушным и настолько близким по духу человеком, что она чувствовала его на расстоянии. «Возможно, я не умею быть счастливой, — говорила она себе. — Я отвергаю то, что имею, и предпочитаю то, чего у меня нет. А если это просто каприз?»

Нет, о капризе не могло быть и речи, это была любовь, призналась она себе, испугавшись грандиозности своего открытия и не желая думать о последствиях. Эта всепоглощающая сила, которую она всегда мечтала познать, взяла ее в плен, заставляя терять рассудок. «Безумная! — мысленно восклицала Анита в моменты просветления. — Я не могу позволить себе увлечься. Неужели я потеряла голову?» Но потом, забывая обо всем на свете, она погружалась в сладостные мечтания и соглашалась с принцессой Гобинд Каур, чья тоскливая жизнь с богатым мужем закончилась благодаря отваге и любви капитана Варьяма Сингха. Какими счастливыми и свободными от мирских пут казались эти люди, живущие в лачуге, но любящие друг друга! Она увлекалась безумной мечтой, убеждая себя, что Каран мог бы сделать то же самое и что для любящих людей всегда есть выход. Недопустимая любовь, торжествующая во враждебном окружении… Разве они не свободны и разве индийские песни не полны подобных историй?..

Да, но в ее случае все не так. Каран не посторонний, он сын махараджи. Этого вполне достаточно, чтобы заставить себя отказаться от столь опасного искушения. Когда Анита задумывалась над этим, она пыталась убедить себя, что своей любовью не только оскорбляет Господа, давшего ей жизнь, но и предает мужа. И, что еще хуже, предает маленького Аджита. Тогда она выбрасывала из головы мысли о Каране, понимая, что эта любовь кровосмесительная, недопустимая и обреченная на провал. Источник несчастий, позора и бесчестья.