Экзотические птицы - Ирина Степановская

— Когда появляются дети, родители отходят на второй план, — как-то неопределенно ответил Филипп Иванович. Он задумался о чем-то своем. Таня приподнялась на локте и посмотрела ему в глаза.

— А если меня выгонят из лаборатории, мы поедем в Москву вместе?

Филипп Иванович повернул к ней голову.

— Ты неглупая девушка, — сказал он, внимательно глядя на нее и перебирая ее волосы, будто ощупывал товар. — Красивая, хотя совершенно непохожа на мою дочь. — Он сделал паузу. Таня напряглась. — Успокойся, — сказал он. — Мы поедем вместе. Только быстрее собирай свои документы. Я должен быть в Москве через три дня.

Он повернулся на бок, положил полную волосатую руку на грудь и быстро, спокойно заснул с таким видом, будто он уже давно все решил. А Таня еще долго не выключала свет и невидящими глазами рассматривала люстру на потолке.

«Что же мне делать? — думала она. — Что делать?»

Внутренним профессиональным взором врача она, не глядя на мужчину, лежавшего рядом, тоже оценивала его. Теперь спавший иногда всхрапывал — свидетельство того, что спит он спокойно и глубоко. Всхрапывал он, впрочем, не очень громко и не очень фигуристо.

«Ему лет пятьдесят или около того, — думала Татьяна. — Полные мужчины такого возраста почти все храпят. Он, наверное, ровесник моего отца. Хотя папа еще не храпел, когда я уезжала. Папа держит форму за счет того, что занимается спортом. Интересно, сильно ли он сейчас изменился? Наверное, тоже постарел. А мама? г — Таня вздохнула. — А у этого, — она повернулась к спящему лицом, — наверняка есть проблемы со здоровьем. — Она оценила широкий плотный череп спящего; прямой, ничем не выдающийся нос; твердый рот, который не расслабился, не растекся мышцами даже во сне; подбородок, бывший в молодости, вероятно, квадратным, а ныне плавно переходящий в жирок на шее, спускающийся на грудь. — Холерик, — определила Татьяна, — со склонностью к апоплексии. Несмотря на высокий рост, масса тела превышает норму минимум на тридцать килограммов. — Она вспомнила, как давил на нее, мешая дышать, его живот несколько минут назад. Как ей хотелось, уже не думая ни о каком удовольствии, хотя она не была с мужчиной целых два года, поскорее выбраться из-под этой пахнущей дорогим парфюмом огромной, тяжелой массы. — Но в этом направлении в будущем, наверное, что-нибудь можно будет и изменить. Сейчас надо отметить и недостатки, и достоинства. Характер у него замкнутый, но то, что он не болтун, — хорошо. И к тому же он, по-видимому, не пьет. — Таня еле удержалась, чтобы не протянуть руку и не пощупать у мужчины печень. — И не окончательный эгоист», — заключила она, вспомнив, как Филипп Иванович спросил ее:

— Тебе было хорошо?

— Я еще не привыкла, — уклончиво ответила она.

— Мне нравится, что ты не притворяешься, — спокойно отреагировал он. — Но, я заметил, ты и не морщилась?

«У меня хорошая школа работы в реанимации», — подумала Таня, но ничего не сказала. Она не знала, что именно уместно будет сказать в этом случае.

— Вы интересны мне как человек, — наконец решилась она, чем в общем-то не погрешила против истины. Филипп Иванович действительно был ей интересен. К тому же она до сих пор почти ничего не знала о нем, кроме того, что дела у него идут по всей Европе и Америке, а в Москве живет незамужняя дочь, по возрасту примерно ровесница Тани. Ни каким именно бизнесом он занимается, ни есть ли у него жена, Филипп Иванович не сказал, а Таня не стала спрашивать. «Можно, конечно, порыться в карманах, — подумала она, — посмотреть фамилию и есть ли штамп в паспорте, но если он заметит, будет некрасиво. Что я — проститутка? Еще решит, что я хочу что-нибудь у него украсть! Ничего, узнает меня поближе, расскажет сам, — решила она и продолжила свои размышления. — Какого же мужчину мне еще ждать? Молодые — все эгоисты и сопляки, на них надежды мало. Свободные художники? Один такой был вон у Янушки. Такие, как мой отец? — Она почему-то подумала об Ашоте. — Ашот исчез, наверное, навсегда. Два года прошло. Его уж в Америке-то небось женили, а я, дурочка, все думала о нем. Шарф какой-то дурацкий купила. — Таня вздохнула. — Шарф надо будет папе отдать. А с этим… Даже если не выйдет ничего серьезного, все равно пожить на Ванд омской площади — что-нибудь да значит!»

Она тихонько выскользнула из постели, накинула на плечи махровый банный халат, принадлежность гостиницы, и подошла к окну. Блестящий пол у нее под ногами совершенно не был холодным и приятно ласкал ступни. В ночном волшебном свете фонарей лежала перед Таней, как скатерть, расстеленная Парижем, Вандомская площадь. Ее освещали витрины роскошных магазинов, сверху светила луна. Из самого сердца площади тянулась ввысь колонна Наполеона, окруженная натыканными вокруг нелепыми современными статуями. И Тане показалось, что она попала в какой-то другой, незнакомый ей, фантастический и прекрасный мир, который давно уже притягивал и манил ее.

— Что ты полуночничаешь? Ложись и спи! — Мерный негромкий храп на вздохе прервался, и она увидела, как Филипп Иванович показывает ей рукой на кровать. — Утро вечера мудренее.

И Таня послушалась. Легко скользнула она под волшебное, нежаркое, невесомое одеяло и почувствовала, как рука Филиппа Ивановича собственнически легла на ее бедро. Вскоре в спальне опять раздался мерный, солидный храп, и под его мелодию Таня заснула.

Через несколько дней, уже сидя в самолете «Эр Франс», летящем в Москву, рядом с Филиппом Ивановичем и потягивая кампари, Таня не без удовольствия вспоминала удивленное лицо мадам Гийяр, когда она услышала Танину просьбу предоставить ей ежегодный отпуск сейчас же, с тем чтобы сразу по его истечении она могла вернуться на родину.

— Мне очень жаль, — сказала ей мадам Гийяр, снимая с носа и протирая свои дорогие очки. — Мне казалось, вы претендуете на то, чтобы остаться работать у нас. Я как раз на днях собиралась предложить вам подписать контракт!

— Мои планы изменились, — коротко сказала Татьяна.

— Что ж, я была рада работать с вами! — Мадам Гийяр встала и протянула руку. Таня пожала ее спокойно, без удовольствия и без неприязни. Она почему-то чувствовала теперь внутри себя какую-то странную силу.

— Я хотела вам сказать… — Татьяна остановилась уже у самого выхода из-за прозрачной перегородки.

— Да? — Мадам Гийяр сняла очки и вопросительно посмотрела на нее.

— Али-Абу роется в чужих компьютерах!

Мадам Гийяр надела опять свои очки и еле заметно усмехнулась.

— Мерси, — сказала она. — А я, доктор Танья, в свою очередь, тоже давно хотела вам сказать, — мадам Гийяр сделала паузу, и Таня напряглась, — что буква J перед моей фамилией на карточке означает имя — Женевьева. Меня зовут Женевьева. И моя задача организовать работу так, чтобы исследователи работали на фирму, а не на себя.