«Если», 2010 № 11 - Журнал «Если»

Но если у тебя любящая семья и безупречная репутация, разве ты пожелаешь себе такой жизни?

Он сидел у меня на виду — и вдруг исчез в мгновение ока. У него просто-напросто не было времени, чтобы спрятаться.

Мимо меня не проходил. Такое трудно не заметить, когда на тебе скафандр и ты сидишь в столь тесном помещении, как комнатушка отшельника на Темной стороне. Центральный проход узок, и я перегораживала его почти полностью. Беллу пришлось бы отодвинуть меня в сторону или повалить.

Применив бритву Оккама, я сделала вывод: шансы найти объяснение тем выше, чем ближе к кровати будет вестись поиск. Поэтому я приступила к осмотру спального места.

Белл ночевал на матрасе из полиуретановой пены; она поступала из ниши в полу, где хранился резервуар с жидкостью. Матрас не приходилось чистить и поправлять, поскольку за день испарялся верхний слой, и взамен насос выдавал свежую порцию пены. Сама я таким никогда не пользовалась, но слышала, что это стоящая вещь для тех, у кого проблемы с поясничным отделом позвоночника. Я погладила ее ладонью и завистливо вздохнула, хоть и была сама не своя от тревог и забот. Вот бы ночь на такой лежанке провести, пусть даже без сна, — это ж райское блаженство…

Но присутствие матраса означает, что под кроватью Белл спрятаться не мог — там место занято баком с жидкостью и насосом.

Столь же бесполезными для меня выглядят и перегородки с трех сторон от кровати. Прочный металл, холодный на ощупь и без видимых щелей, даже на стыках. Ни перемещаемых панелей, ни потайных дверей, ни участков, где на стук гулко отзывается пустота. Сняв правую перчатку и приложив к стене ладонь, я ощутила слабую вибрацию, такую приятную для нашего брата, лунного жителя, — стало быть, исправно действует механика, не надо беспокоиться за свой следующий вздох.

Ладно, я убедилась, что за стеной находятся машины. Один ответ найден, но остается еще приличный список вопросов.

Я возвратилась к своему стулу и уселась, не сводя глаз с ямки, оставленной в пене человеческим телом. Будь в комнате ковер, подняла бы его в надежде обнаружить ведущую вниз, во мрак, вертикальную шахту с лестницей. Окажись на стенах украшения, поискала бы скрытые за ними ходы. Найди я холодильник, а не только два крана, отодвинула бы его. В любом месте, испытавшем на себе прикосновение человеческой личности, нашлось бы сколько угодно «ниточек», пусть даже никуда не ведущих. Но только не в этой жестяной коробке, что раньше содержала в себе старика, потом старика и меня, а теперь только меня. Во всем жилище лишь одна принадлежащая Беллу вещь имела, возможно, некое предназначение сверх сугубо практического, и это была нетипично яркая ваза. Ну что ж, за неимением лучшего займемся ею.

Я взяла вазу в руки. Холодная посудина, словно только что из морозильника. На ощупь как стекло, но мягче. Пальцы мои оставляли вмятины, которые исчезали, стоило сместить руку. Я наклонила вазу, потом наклонила в другую сторону: содержимое смещалось на манер почвы, каковой, по моему предположению, оно и являлось. Сунув нос в узкое отверстие, я состроила гримасу. Что за запах? Не то чтобы дурной, но совершенно незнакомый, даже сравнить не с чем. Поколебавшись, я еще сильнее накренила сосуд и высыпала совсем немножко, не больше объема столовой ложки, на безупречно чистый стол.

Нет, это не лунная почва.

Но что бы это ни было, оно такое же фиолетовое, как вмещавшая его ваза, и так же дивно отражает верхний свет. Большей частью это тончайшая пыль вроде талька, но в ней виднеются поблескивающие кристаллы. «Неужели древний стиральный порошок?» — такой была моя первая и самая безнадежная догадка. Но зачем он нужен в доме, где вся чистка осуществляется ультразвуком?

Я потыкала в крошечную горку указательным пальцем, а затем без конкретной причины, просто в беспомощных гаданиях, на что же это я смотрю, пропахала бороздку. Палец мой превратил холмик в две гряды примерно одинаковой протяженности. Помню, я тогда подумала: ерундой же занимаюсь.

Но тут вдруг обе гряды сместились, будто по собственной воле. Сделанный мною промежуток затянулся порошком, и вот уже нет равнины, а есть седловина.

Что за чертовщина?! Холмику о двух вершинах понадобилось лишь мгновение, чтобы еще более сузиться, образовать неправильный конус, неотличимый от того, что создала я, когда высыпала порошок.

Да-да, я имею в виду именно тот самый конус, один в один! Голову бы дала на отсечение, что ни одна порошинка не осталась лежать особняком.

Опять разрезав кучку надвое, я половину отодвинула, насколько позволяла столешница, влево, а вторую — максимально вправо. Обе вытянула и изогнула буквой S. Теперь подождем и посмотрим, как они себя поведут.

Две порошковые змейки так змейками и остались, но поползли друг к другу, извиваясь доподлинными гадами, и свились в причудливых объятиях точно посередке того расстояния, на которое я их разнесла. Сразу же расползлась их форма, смешалось содержание, и снова передо мной тупой конус. Похоже, именно в таком состоянии загадочное вещество чувствовало себя наиболее комфортно.

Игрушка? Вроде пластилина, только с кнопкой перезагрузки?

Я подсыпала порошка, увеличив кучку вдвое, и снова ее располовинила, на сей раз создав барьер, а проще говоря, оставив между частями руку. Теперь эта чертовщина проявила сообразительность — половинки двинулись друг к другу, обнаружили, что их счастливому воссоединению мешает моя конечность, и спустя миг, который я могла расценить исключительно как период раздумий, дружно устремились вдоль руки к тому месту, где я предусмотрительно оставила сантиметр между кончиком пальца и стенкой. Там части встретились и срослись. Как же это напоминало двух давно заплутавших восходителей, пробирающихся по разным склонам горы к вершине, где их ждет восторженная встреча!

За моей спиной Малькольм Белл подтвердил:

— Да, оно живое.

Я повернулась как ошпаренная и увидела его — на той же кровати, где он сидел перед исчезновением. В точности тот самый человек, что и несколькими минутами раньше, вот только сохранившиеся пряди волос выглядят так, словно побывали на ветру, да и в морщинах на лице поблескивает испарина. Белл улыбался от уха до уха, мое смятение его явно забавляло.

— И смышленое, — добавил он.

У меня перед глазами поплыла комната.

Я воззрилась на порошок, который теперь кружил у основания вазы, как будто искал дверку в родной дом, и ухитрилась выговорить слабеньким голосом:

— Что вы сказали?

Он ухмыльнулся.

— Вы достаточно умны, чтобы это переварить. Надо только из головы мусор кое-какой выкинуть, место освободить.