Избранное. Том третий. Никогда не хочется ставить точку - Олег Куваев

Если ты не числишься в какой-то группе, компании — тебя не вредно лягнуть. По моему в «Литературной России» была статья «Требуется ЧП», где группа авторов разносила мою вытащенную из забвения повесть «Весенняя охота на гусей». За то, что там люди гибли на трудной работе, за то, что там нет истоков, нет этой пресловутой народности. Я как раз писал о мире, где каждый человек пришлый, где работа трудна и где гибнут. Это не гладко. Но мое поколение выросло и воспитывалось на двух книгах — «Как закалялась сталь» и «Повесть о настоящем человеке». Эти книги можно определить как «непрерывное ЧП», и я не хочу от них отрекаться. И я твердо знаю, что этот обетованный деревенский житель, простой колхозник гораздо мудрее, сложнее и, если угодно, современнее, чем его «липовый» прототип в потоке «деревенской прозы.

И получается результат — ты слоняешься по редакционным коридорам, и тебя не признают, ибо ты не в группе, ибо ты не входишь в какое-то магическое число. Рукопись моего романа „Территория“ пролежала четыре месяца в журнале „Молодая гвардия“. Там даже не прочли, хотя единственный раз в жизни я попросил „походатайствовать“ доброго человека Ивана Григорьевича Падерина. И он сделал это, ибо читал рукопись. Не помогло. Нет худа без добра — я попал в редакцию журнала „Наш современник“ и вдруг натолкнулся на людей, которые думают не о чиновном величии или сорте „обоймы“, в коей я числюсь, а о том, что будет на страницах их журнала. Они со мной не цацкались, по головке не гладили. Мы провели жесткую и бескомпромиссную работу над рукописью.

К чему я излагаю все это? Постараюсь ответить. Одиннадцать лет назад по выходе первой книги мне прилепили звание „молодой писатель“; число книг, изданных мной, скоро дойдет до десятка, и все — „молодой писатель“, и привык к этому амплуа. Когда мы приходим в литературу, мы имеем в багаже какой-то талант, какой-то набор идей, а главное — бескомпромиссность и, прощу извинить за банальность, горящее сердце. Но у нас нет простого литературного умения. Идут годы, и приобретаешь это профессиональное умение. Но однажды ночью ты вдруг видишь, что где-то в редакционных коридорах ты уже приобрел осторожность, „некую ловкость общения. Талант твой не-то что потускнел“, а как-то пригладился, бескомпромиссность воспринимаешь ты с иронией, и сердце твое не горит, а так уютно дымит, и дым твой никого не раздражает. И вдруг приходит сознание, что ты, того гляди, уже перестал быть писателем в лучшем смысле этого слова.

А тогда на кой черт было начинать?

И не пора ли тебе вместо того, чтобы глушить кофе и биться головой о пишущую машинку в поисках точного слова, не пора ли тебе рассказывать пионерам о творческих планах, а летом в составе десанта рвануть к нефтяникам Тюмени и там стыдливо скрывать, что ты инженер геолог и изменил этой любимой до сих пор профессии, ибо поверил в святое искусство прозы. И ты получишь минимум житейских благ, ибо ты в „составе“, тебя знают секретарши литературных генералов и не заставляют долго сидеть в приемной с шапочкой на коленях. Все у тебя будет путем, все как у людей. Но зачем?

Ты вдруг вспоминаешь сверстников и коллег, которые громко и хорошо» начали в силу таланта и молодости, но затем ушли как-то «вбок». Вспоминаешь других! которые на твоих глазах округлились и обрели умение выступать, и докладывать в манере любой, кроме прямого и честного разговора, глядя в глаза. И о тех, кто обрел прописку в буфетах ЦДЛ.

Моя литературная судьба сложилась за истекшие десять лет счастливо. Мне везло на умных редакторов; везло на знакомство и личные отношения со старшими коллегами, у которых есть чему поучиться. Я подчеркиваю личные знакомства. Московская писательская организация, моя «команда» тут ни при чем. Но я думаю о следующих молодых, которые приедут в следующее десятилетие из провинции на профессиональную литературную работу. Я не желаю им, чтобы их охватывали той «работой с молодыми», какой охватили меня.

И я думаю, что честнее и проще до конца своей литературной работы числиться в молодых и начинающих, чем вместе с титулом «известный» обрести науку гладкой жизни в существующих руслах.

О так называемом «молодом писателе»[17]

(Набросок выступления).

1. Начинающий литератор приходит, как правило, все же не из литературного института и не из журналистики. Скажем так, что он приходит с производства. Я окончил технический вуз (геологоразведочный) и достаточно долго работал в геологии в Арктике. Наверное, главное, что потрясло меня — буквально — при столкновении с миром профессиональной писательской организации (московской), — это рутинность. В качестве начинающего я ходил, на заседания комиссии по приключенческой литературе. Я привык к техсоветам, многочасовым, заседаниям. Но как инженер я привык к разговорам о деле, к экономии времени и конечной цели, к которой ведет трата его. Контраст с тратой «заседательного» технического времени и такового же писательского — потрясающ. Конечный вывод: от того, что в данный момент сидишь в данной точке, на заданном стуле, толку ни малейшего. И я перестал ходить на любые литературные заседания. Горький парадокс. — все бесцельно заседающие люди в частном общений оказывались милыми, умными и знающими людьми и в частном общении я много от них взял в качестве литературной школы.

2. Кстати, о школе. Традицией русской литературы является традиция ученичества. Возьмем хотя бы пример А. М. Горького. Но кто из нынешних молодых может сказать: «Я ученик такого то?» Я сплошь и рядом слышу, как молодые кинематографисты говорят с гордостью: «Я ученик такого-то и такого-то». Но я не слышал этого от литераторов. Крупные наши писатели прочно замуровались в неких своих хуторах и лишь изредка «благословляют» кого-либо, кто понастырнее. Но школы, живой передачи опыта нет.

3. Но вот молодой литератор стал профессионалом, членом Союза писателей. Он должен достаточно много писать, чтобы жить. Запас юных впечатлений, приведший его благополучно в литературу, быстро иссякает. И ты сплошь и рядом видишь результат просто пугающий. Коллега и сверстник, за которым ты внимательно следишь, ибо знаешь его талант, вдруг выдает сочинение, в котором учебная схема прорисована красным карандашом.

4. Идет большой социальный спрос на роман производственный, роман, допустим, о рабочем классе. Ты получаешь его в журнале и без труда можешь рассматривать, его как злую и не очень умную пародию на производственный роман. Почему? Да потому, что уже нет знания предмета. В писательской поездке на завод или в парадном налете к нефтяникам производства ты всего не узнаешь. А пойти на производство работягой третьего разряда, приехать к нефтяникам не на обкомовской «Волге», а в кузове грузовичка, в рабочей одежде — уже нет смелости, уже возник жирок.