Тайна французского порошка. Этюд о страхе - Эллери Куин

На третье утро я пришел в ужас от его вида.

— Холмс, ради всего святого! — воскликнул я. — Что с вами случилось?

Пониже правого виска виднелся уродливый багрово-черный синяк, левый рукав сюртука был оторван, а глубокий порез на запястье, несомненно, сильно кровоточил. Он прихрамывал и был так перепачкан, как любой из уличных мальчишек, которых он часто посылал с таинственными заданиями.

— Конфликт в темном переулке, Уотсон.

— Позвольте мне перевязать ваши раны.

Я принес медицинский чемоданчик из своей комнаты. Он мрачно протянул мне руку с окровавленными костяшками пальцев.

— Я пытался выманить нашего противника, Уотсон. Мне это удалось.

Усадив Холмса на стул, я приступил к осмотру.

— Удалось, но я потерпел неудачу.

— Вы подвергаете себя опасности, Холмс.

— Убийцы, двое убийц, клюнули на мою приманку.

— Те же самые, которые уже нападали на нас?

— Да. Моя цель состояла в том, чтобы упрятать одного из них в тюрьму, но мой револьвер дал осечку — такое чертовское невезенье! — и оба удрали.

— Прошу вас, Холмс, успокойтесь. Прилягте. Закройте глаза. Пожалуй, следует дать вам успокоительное.

Он сделал нетерпеливый жест.

— Все это ерунда, простые царапины! Моя неудача — вот отчего мне больно. Если бы мне удалось задержать одного из мерзавцев, я бы очень быстро узнал имя его хозяина!

— Вы предполагаете, что эти скоты совершают все злодейские убийства?

— Господь с вами! Конечно, нет. Это обыкновенные уличные громилы на службе жестокого негодяя, которого мы разыскиваем. — Холмс нервно передернулся. — Еще одного, Уотсон, кровожадного тигра, который рыскает на свободе в джунглях Лондона.

Я вспомнил имя, нагонявшее ужас.

— Профессор Мориарти?

— Мориарти не имеет к этому отношения. Я проверял, чем он занят и где находится. Он далеко отсюда. Нет, это не профессор. Я уверен, что человек, которого мы ищем, — один из четырех.

— Каких четырех вы имеете в виду?

Холмс пожал плечами.

— Какое это имеет значение, если я не могу схватить его!

Холмс откинулся на спинку стула и смотрел на потолок сквозь полуприкрытые, отяжелевшие веки. Но усталость не притупляла его умственной деятельности.

— «Тигр», о котором вы говорите, — спросил я, — какую пользу он извлекает из убийства этих несчастных?

— Дело гораздо более запутано, чем вам представляется, Уотсон. Есть несколько темных нитей, которые вьются и крутятся в этом лабиринте.

— Да еще этот слабоумный в приюте, — пробормотал я.

На лице Холмса появилась безрадостная улыбка.

— Боюсь, мой дорогой Уотсон, что вы ухватились не за ту нить.

— Не могу поверить, что Майкл Осборн никаким образом не замешан.

— Замешан — да. Но…

Он не закончил фразу, потому что внизу раздался звонок. Вскоре мы услышали, как миссис Хадсон отворяет дверь. Холмс сказал:

— Я ожидал посетителя. Он не замедлил явиться. Прошу вас, Уотсон, останьтесь. Мой сюртук, пожалуйста. Я не должен выглядеть как хулиган, участвовавший в уличной потасовке и прибежавший к врачу за помощью.

К тому времени, когда он надел сюртук и раскурил трубку, миссис Хадсон появилась, введя за собой в гостиную высокого, белокурого, красивого молодого человека. На мой взгляд, ему было тридцать с небольшим. Несомненно, это был воспитанный человек. Если не считать первого испуганного взгляда, он не подал виду, что заметил странный вид Холмса.

— Мистер Тимоти Уэнтуорт, не так ли? — спросил Холмс. — Добро пожаловать, сэр. Присаживайтесь к камину. Сегодня утро сырое и холодное. Знакомьтесь, это мой друг и коллега доктор Уотсон.

Мистер Уэнтуорт поклонился и сел на предложенный стул.

— Ваше имя знаменито, — сказал он, — так же, как и имя доктора Уотсона. Для меня большая честь познакомиться с вами. Но я чрезвычайно загружен в Париже и вырвался только ради своего друга Майкла Осборна. Я был крайне озадачен его таинственным исчезновением. Если я могу что-либо сделать, чтобы помочь Майклу, я сочту, что стоило терпеть неудобства переезда через Ла-Манш.

— Редкая преданность, — сказал Холмс. — Быть может, мы сумеем просветить друг друга, мистер Уэнтуорт. Если вы расскажете нам, что вам известно о пребывании Майкла в Париже, я поведаю вам конец этой истории.

— Я познакомился с Майклом, — начал Тимоти, — примерно два года тому назад, когда мы оба поступили в Сорбонну. Полагаю, он привлекал меня потому, что мы полная противоположность. Я человек скромный, мои друзья даже считают меня застенчивым. Майкл, напротив, отличался пылким нравом — был веселым, порой готовым ввязаться в драку, если ему казалось, что его обманывают. Он никогда не скрывал, что думает — по любому поводу. Тем не менее, делая скидку на недостатки друг друга, мы ладили между собой. Майкл был мне по душе.

— И вы ему, сэр, нисколько не сомневаюсь, — сказал Холмс. — Но скажите мне, что вам было известно о его личной жизни?

— Мы были откровенны друг с другом. Вскоре я узнал, что он второй сын английского аристократа.

— Не был ли он озлоблен тем, что ему не повезло и он родился вторым?

Мистер Тимоти Уэнтуорт, нахмурившись, обдумывал ответ.

— Я бы сказал «да», и все-таки «нет». Майкл иногда как бы вырывался из узды и вел буйный образ жизни. А воспитание и происхождение не допускали подобного поведения, и он испытывал чувство вины, которое его тяготило. Так вот, положение второго сына было для него своего рода предлогом попирать каноны и таким образом оправдывать свое буйство. — Наш молодой гость смущенно замолчал. — Боюсь, что я плохо излагаю свою мысль.

— Напротив, — заверил его Холмс. — Вы выражаетесь очень ясно. И я могу предположить, не правда ли, что Майкл не затаил обиды ни на своего отца, ни на старшего брата?

— Уверен, что нет. Но я могу понять также противоположное мнение — герцога Шайрского. Я представляю себе герцога гордым, даже высокомерным: главная забота его — сохранить честь имени.

— Именно таков он на самом деле. Но прошу вас, продолжайте.

— Ну, а потом Майкл связался с этой женщиной. — Неприязнь Тимоти Уэнтуорта явственно сквозила в его тоне. — Майкл познакомился с ней в одном из вертепов на пляс Пигаль. Он рассказал мне о ней на следующий день. Я не придал этому значения, полагая, что это — мимолетное увлечение. Но сейчас я понимаю, что охлаждение дружеских чувств Майкла ко мне началось именно с этого момента. Оно было медленным, если измерять часами и днями, но и достаточно быстрым — с того дня, когда он рассказал о встрече с ней, и до того утра, когда он упаковал свои вещи в нашем обиталище и сообщил мне, что женился на этой женщине.

— Вы, наверное, были шокированы, сэр, — вставил я.

— Шокирован — это не то слово. Я был потрясен! Когда я очнулся и пытался отговорить его, он только рявкнул, чтобы я не совался в чужие дела, и ушел. — Глубокое сожаление отразилось в честных голубых глазах молодого человека. — Это был конец нашей дружбы.

— Вы больше его не видели? — тихо спросил Холмс.

— Я пытался сделать это и видел его мельком еще два раза. Вскоре Майкл был исключен из Сорбонны. Когда я узнал об этом, то решил разыскать его и обнаружил, что он живет в невообразимом убожестве на левом берегу Сены. Он был один, но я предполагаю, что его жена жила вместе с ним. Он был навеселе и принял меня враждебно. Это был как бы совершенно другой человек. Я не мог даже начать разговор, поэтому я положил немного денег на стол и ушел. Две недели спустя я встретил его на улице, близ Сорбонны. Его вид задел меня за живое: он был словно заблудшая душа, с тоской вернувшаяся взглянуть на упущенные возможности. Но вел он себя по-прежнему вызывающе. Когда я попытался заговорить с ним, он огрызнулся и крадучись ускользнул.

— Таким образом, насколько я понимаю, вы ни разу не видели его жену.

— Не видел. Но о ней ходили слухи. Рассказывали по секрету, что у нее был сообщник, человек, с которым она жила как до, так и после замужества. Я, впрочем, не располагаю никакими конкретными фактами на этот счет. — Он замолчал, словно задумался над трагической судьбой своего друга. Затем поднял голову и вновь заговорил, еще более взволнованно. — Я думаю, что в истории с этим гибельным браком Майкла обманули и что он никоим образом не стремился сознательно опозорить родовое имя.

— И я думаю, — сказал Холмс, — что могу успокоить вас в этом отношении. Недавно ко мне попал набор хирургических инструментов Майкла, и, осматривая его, я обнаружил, что он тщательно прикрыл замысловатый герб, который был вытиснен на нем, бархатной подкладкой.

Глаза Тимоти Уэнтуорта расширились.

— Он был вынужден продать свои инструменты?

— Хочу подчеркнуть то обстоятельство, — продолжал Холмс, — что самый акт сокрытия герба свидетельствует не о желании опозорить, а скорее об усилии защитить имя, которое он якобы хотел смешать с грязью.