Царство юбок. Трагедия королевы - Эмма Орци
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да здравствует королева! Да здравствует Мария Антуанетта! Да здравствуют красавица-мать и прекрасные дети Франции!
Эти крики, эти радостные лица и горящие глаза в свою очередь воодушевляли королеву. К ее щекам также прилила кровь, ее глаза также засверкали. Она встала в экипаже и движением, полным невыразимой грации, взяв у кормилицы ребенка, подняла его высоко кверху, чтобы показать его парижанам. При этом маленькая шляпка, приколотая сбоку к ее напудренной прическе, съехала ей на затылок, а прекрасные руки, высоко державшие ребенка, обнажились до локтей, так как кружевные рукава спустились на плечи. Тогда восторг толпы обратился в настоящий фанатизм.
— Что за женщина, какова красавица! — послышались отдельные голоса, — какие чудные руки, прелестный затылок!
Яркая краска залила лицо Марии Антуанетты. Похвалы женщин пробудили в ней королеву; она поспешно передала дитя кормилице и, опустившись на подушки экипажа, поправила шляпку и кружевную мантилью, после чего приказала кормилице:
— Скажите кучеру, чтобы он ехал скорее!
Та поспешила дернуть за шнурок и передать приказание.
— Ну, Тереза, — с улыбкой обратилась королева к дочери, — разве не отрадно, что наш добрый народ так радостно приветствует нас?
Семилетняя принцесса, с недовольным видом покачав гордой головкой, воскликнула:
— Мама, эти люди кажутся такими грязными и гадкими… Я не люблю их…
— Молчи, дитя, молчи! — прошептала королева, страшась, как бы толпа, тесно обступавшая коляску, не услыхала неосторожных слов ребенка.
Ее опасения были не напрасны: какой-то блузник с красным лицом и маленькими пронзительными черными глазками понял слова юной принцессы и, бросив на нее злобный и угрожающий взгляд, произнес:
— Мадам нас не жалует, потому что мы грязны и некрасивы; но и мы, вероятно, казались бы чистенькими и хорошенькими, если бы могли разрядиться и разъезжать в важных каретах. Но мы должны работать и мучиться, чтобы платить подати; а если бы мы не платили их, то нашему королю и его семье не приходилось бы гордиться блеском да богатством. Мы бедны потому, что работаем на него!
— Прошу вас, — кротко сказала ему королева, — простить мою дочь: она — еще дитя и не понимает, что говорит. Родители научат ее любить добрый, трудолюбивый народ и быть ему благодарным за его любовь, мосье.
— Я вовсе не мосье, — грубо возразил блузник, — я просто бедный мастер, сапожник Симон, и больше ничего!
— В таком случае, мессир Симон, я прошу вас принять от моей дочери изображение ее отца и выпить за наше здоровье, — сказала королева, кладя в руку дочери луидор, причем шепнула ей: — Дай ему!
Принцесса поторопилась исполнить приказание матери и положила блестящий золотой в протянутую к ней широкую, грязную руку. Толстые, костлявые пальцы сапожника сжали ее ручку и не выпускали.
— Вот так маленькая ручка, — насмешливо сказал он, — а что стало бы из таких пальчиков, если бы им пришлось работать?
— Мама! — испуганно вскрикнула принцесса, — Вели этому человеку отпустить мою руку, мне больно!
Сапожник громко расхохотался и, выпустив руку, злобно сказал:
— Ага, принцессе больно уже от одного прикосновения рабочей руки! Вам лучше бы держаться подальше от нас и никогда не являться среди народа!
— Поезжайте же скорее! — громко и повелительно сказала кучеру королева.
Он ударил по лошадям, и народ, толпившийся у самого экипажа и, затаив дыхание, слушавший разговор королевы с сапожником, с боязливыми криками и визгом бросился в разные стороны от взвившихся на дыбы коней.
Экипаж поехал крупной рысью, и королева снова улыбалась и ласково кивала народу, который уже снова с энтузиазмом приветствовал ее, восторгался ее красотой и миловидностью ее детей.
А сапожник Симон все стоял на прежнем месте, насмешливо скалясь, и смотрел вслед королевскому экипажу.
Чья-то рука опустилась на его плечо, и язвительный, дрожащий голос спросил его:
— Вы любите эту австриячку, мессир Симон?
Сапожник быстро обернулся. Пред ним стоял какой-то странно искривленный и сгорбившийся человек с неестественно большой головой, плохо подходившей к узким плечам; весь его вид произвел такое впечатление на Симона, что он громко расхохотался.
— Вы находите меня безобразным, не так ли? — спросил незнакомец, стараясь также засмеяться, но вместо смеха получилась гримаса, растянувшая его неестественно огромный рот с толстыми, бесцветными губами от уха до уха и показавшая два ряда отвратительных, длинных зеленоватых зубов. — Вы находите меня страшно безобразным? — повторил он, так как хохот сапожника стал еще громче.
— Я нахожу вас очень странным, — сказал Симон, — если бы я не слышал, что вы говорите по-французски и не видел, что вы ходите на двух ногах, как все мы, то я подумал бы, что вы — та громадная жаба, о которой я недавно читал в сказке.
— Да я и есть та самая жаба из