Сонджу - Вондра Чхан

Она села на диван и закрыла глаза. Подумала о нефритовой заколке матери – символе её унижения и уязвлённого достоинства. Она понимала: мать мечтала прожить свою жизнь заново через дочерей – у Сонджу была похожая мечта в отношении Чинджу. Они обе хотели для своих детей того, чего когда-то желали сами, не в силах желаемое получить, но в случае Сонджу на пути к желаниям встала именно мать. Поймав себя на новом витке злости, Сонджу снова заставила себя думать только о заколке – это всегда помогало ей проникнуться к матери тёплыми чувствами. Так мысли её продолжали ходить по кругу снова и снова.

Она продолжала представлять Чинджу в разном возрасте: это делало её счастливой. Она смотрела, как в саду появляются осенние цветы. Она не застала первый снег в этом году в коттедже. Снова расцвели весенние лилии. Вскоре забор вновь украсился розами, привлекая восхищённых людей. Иногда розы срывали дети.

Чинвон продолжала писать ей. В начале марта она написала, как тяжело ей видеть бабушку в одиночестве, играющую в карты с самой собой. Бабушка больше не вязала, но после весеннего снегопада она навестила хозяйку Большого Дома, которая уже долго болела.

Несколько месяцев спустя Сонджу получила ещё одно письмо.

Дорогая Младшая Тётушка!

Хозяйка Большого Дома скончалась в июне. Я беспокоюсь о бабушке. Она плохо выглядит. Как будто она ожидает смерти, особенно после кончины хозяйки Большого Дома.

Я навещаю Маари с тяжёлым сердцем. Мужчин клана там почти не осталось. После смерти дедушки и хозяина Большого Дома деревня нуждается в молодых мужчинах, но они работают в Сеуле. Маари стало прибежищем для вдов и стариков. Ещё одна деревня, которую забросили молодые.

Урожай стал скуден. Теперь везде используются химические удобрения. Второму Дядюшке трудно найти сезонных работников. Деревенская молодёжь уезжает в город, где они смогут заработать больше денег на заводах. Некоторые уезжают во Вьетнам, чтобы сражаться с коммунистами – им платит американское правительство. Они присылают неплохие деньги домой, как я слышала. Со всеми этими переменами остался лишь намёк на былую роскошь и гордость клана.

Вторая Тётушка сказала, что ферма приносит одни убытки. Она хочет продать часть земель, чтобы вложиться в недвижимость в Сеуле, но её муж не хочет об этом слышать. Он говорит, что это земля его предков, которую следует передать новому поколению. Он тот ещё романтик.

Надеюсь, дела у тебя хорошо.

Чинвон

1 июля 1967 года

Кто бы мог подумать, что именно Чинвон станет хранительницей души Второго Дома? И всё же именно она скорбит теперь о былой славе клана. Сонджу сочувствовала бывшей свекрови: когда-то та была сильным матриархом, но оказалась беспомощна против накрывших нацию стремительных перемен. Сонджу отложила письмо. Из-за быстрой индустриализации фермерские хозяйства больше не являлись источником богатства. Люди стали более гибкими и могли теперь искать работу далеко от дома. В хаосе всех этих перемен репрессии правительства, боровшегося с протестами, становились всё более жестокими.

В октябре от Чинвон пришло ещё одно письмо. Её бабушка скончалась: перед смертью она звала своего погибшего старшего сына. Сонджу тихо сидела какое-то время, затем вышла в сад. Встала на колени перед белыми хризантемами и погладила каждый цветок, как гладила руки свекрови, которую со временем полюбила больше матери.

Сонджу не требовалось даже листать газеты: было и без того очевидно, что Сеул менялся в ускоренном темпе. Всё больше блестящих вещей и бытовых удобств появлялось в магазинах каждый раз, когда она выходила из дома. Всё больше роскошных товаров прибывало из Японии, Европы и Америки. Всё больше заводов строилось в городе. Увеличивался импорт текстильной продукции. Офисные здания заполнялись представителями малого бизнеса из самых разных сфер. Становилось всё больше клерков, студентов и продавцов. На улицах и рынках всегда толпился народ. Автобусы ездили переполненными в час пик. Газеты сообщали о притоке людей из сельской местности и маленьких городов – все стекались в Сеул в поисках работы, что вызывало быстрый рост населения. Процветал рынок недвижимости. Чем меньше домов оставалось, тем меньше простых рабочих могли их себе позволить, а богатые тем временем становились ещё богаче. Поддерживаемые правительством чеболи с их конгломератами владели всё большей долей национального состояния.

Люди теперь лучше одевались, могли себе позволить электрические вентиляторы и утюги и даже телевидение, но они не могли свободно говорить ни о чём, связанном с правительством. Студенты вузов беспокоились о сотрудничестве корейского правительства с японским и продолжали протестовать, даже рискуя быть арестованными. «Никогда не доверяйте японцам. Помните, что они с нами сделали», – говорили и молодые, и старики. Многие были рождены уже после японской оккупации и не испытали того, что испытала Сонджу и другие в её поколении, но для большинства корейцев недоверие и враждебность по отношению к японцам считались чем-то вроде национального наследия, неким коллективным поведением, и они намерены были помнить об уязвлённой национальной гордости.

Письмо матери. 1968 год

Туманным апрельским днём следующего года Сонджу получила телеграмму от сестры, в которой сообщалось, что их мать скончалась от инсульта. Сонджу приняла новость спокойно. Её мать была мертва. Она могла вынести эту потерю. Тишина в доме вдруг стала оглушительной. Смерть всегда приносила с собой тишину.

Затем без предупреждения вдруг нахлынули чувства. Сонджу рыдала, пока не закончились слёзы.

Неделю спустя пришла её сестра с траурной лентой в волосах и вручила ей конверт, адресованный лично Сонджу.

– Я нашла это среди вещей матери.

Сонджу отложила его и спросила:

– Она умерла спокойно?

– Она была без сознания, когда её нашла невестка, и так и не проснулась.

Сонджу кивнула.

Сестра сказала:

– После смерти отца я навещала матушку дважды в месяц. В последний мой визит она получила новости о том, что её сестра скончалась после короткой болезни. Я даже не знала, что у нас была тётя, а ты?

– Когда мне было пятнадцать, я встретила тётю на дне рождения нашего дедушки.

Бедная тётушка, подумала Сонджу. Ей хотелось бы общаться с тётей больше, но это казалось предательством по отношению к матери.

– Ты мне не рассказывала, – заметила сестра с упрёком.

– Матушка не говорила о ней, так что мне казалось, что этот секрет раскрывать не мне.

Сестра не стала развивать тему. Продолжила:

– Матушка была раздавлена этой новостью. Она не плакала,