Теория бесконечных обезьян - Екатерина Звонцова

– Отстань от демона! Только что сам сказал, что я мона-ах, монах! – Увернувшись, он затягивается еще раз. – И вообще, Паш. Права Варька, нельзя быть таким собственником…

– Ревнивцем, – вяло поправляю я. – Собственничество и ревность мы четко разграничили. И сейчас я ревную.

– Ага-ага. – Он взмахивает сигаретой и хмыкает. – И вообще ты… ну, можешь быть спокоен насчет нее. Паш, проблема всяких там измен ведь не в том, что «Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает из-за их природы», это миф. Не в природе дело, в мозгах. Некоторые мужчины просто не умеют и не хотят учиться дружить с теми, кому можно еще и вставить. Ну и у женщин в этом плане бывают заморочки, такой рефлекс самки богомола. Дружба – это вообще целое искусство. И оно, кстати, внегендерное.

Хорошо увиливает от темы собственных пошлостей. Пожав плечами и никак не прокомментировав всю эту философскую тираду, я обещаю:

– Ну что ж, вот и повысишь квалификацию. Следующую книгу твою отдам делать Динке. Она у нас девочка приличная, голову не откус…

– Этому радужному пони с глазенками Бэмби? Нет! Я с Даночкой дружу!

Джуд аж давится дымом, а я вдруг слышу себя со стороны. «Я отдам». Значит, я вернусь. Наши глаза встречаются над дымящимися кружками, и по улыбке-невидимке в чужом взгляде я понимаю: все это был еще один небольшой спектакль с элементами реанимации. Как там?.. Шок-терапия. Вот и все. И даже вряд ли он что-то там такое вытворял с фотографиями.

– В общем, он вроде не делал ничего, а довольно быстро помог мне прийти в норму. Арзамасов. – Кажется, Джуд о своем профессоре может болтать бесконечно. Как минимум, пока не кончится печенье. – А утром назвал это «должком». Смешно, правда?

Ладно… Пощажу его и себя, не буду больше думать про день барсуков.

– Должком?.. А за что он тебе должен? Если, конечно, это не информация 18+, которую мне лучше почерпнуть из «Горбатой горы».

Подкол за подкол, Жень. И не надо тут строить зверские рожи.

– Вот и я не знал, чуть не подавился. – Зверская рожа потихоньку сменяется рассеянной усмешкой. – И я не буду тебе передавать, что он мне сказал, это личное. Но… он снова ездить от Центра начал, силы на это нашел, именно когда среди его «любимых долбоебов» (это я цитирую) завелся я. Прикинь!

– Вот оно что. Ну гордись. Пионер…

Мне и не нужно повторять, что именно нездешний сказал на своей наверняка чистой, по-военному пустой и залитой холодным мартовским светом кухне. Я примерно догадываюсь. С Женей интересно говорить – он рубит сплеча, но каждый удар по делу. Женю хорошо читать, что книги, что посты, – все наполняется спокойным смыслом. На него даже просто приятно смотреть – трезвый он или не совсем, пишет роман или читает лекцию, катается на стуле или чешет за ухом свою отвратительную собаку. Он действительно похож на того самого монаха: рыжая хламида – его удивительное умение быть для других по-доброму мудрым, а пакет из «Бургер Кинга» – его такое же удивительное, острое и, может, лишь слегка перенасыщенное быстрыми углеводами умение любить жизнь.

– Слушай, Паш.

Я отвожу взгляд от конфорок, где горят васильки.

– Знаешь, что еще я узнал в процессе обучения, когда мы затрагивали суицид? Делали разные доклады, очень много, а мне уже тогда было интересно копнуть именно… вглубь, что ли? Я хотел понять, действительно ли этот тезис – будто на самоубийство всегда идут те, кто теряет смысл жизни, – оправдан. И я копнул. И увидел интересное. И на твоем примере опять вижу.

– Что же?..

– Иногда смысла жить остается слишком мало. А иногда его становится слишком много. И от этого не проще. Он не спасает, а давит. Вечно давит.

– А потом, с потерей какой-то маленькой опоры, может и похоронить.

Дракон. Под золотом. Без принцессы.

– Вот! – Он докуривает, гасит сигарету, заталкивает в пепельницу. – Вот именно! С такими случаями трудно разбираться постфактум, записывают их обычно в разряд «слишком много работал», «слишком старался», «надорвался», «выгорел». А ведь это разное. Надорваться – это Дана может или Дмитрий. Выгореть, слишком стараясь, – Дина. А ты…

– А я уже.

– Ах да. Я же снял тебя с подоконника.

Барабанная дробь по столу – оказывается, я сам стучу пальцами.

– Не смей никому описывать это такими словами. Ты меня в случае чего даже не поднимешь.

Он ржет. Как и обычно. В глазах удовлетворенное: «Стыдно? Значит, живой».

– Я вообще никому ничего не опишу. Уж извини. А если серьезно… – Мягкое движение: через стол придвигает ко мне красную флешку и подается ближе. – Если серьезно, я хочу добавить тебе еще немного смысла. Варька вам не все книги кидала. Тут есть две старые, которые она переработала, очень круто. И… «Волков» она тоже дописала, дописала за часик до твоего приезда. Идеальная книга в этот ваш «Свет во тьме». Идеальная… прощальная книга. – Всего на секунду, но его голос падает, а ресницы смыкаются так судорожно, будто в глаза попала пыль. – Если ты не выпустишь, никто не выпустит. Дай ей попрощаться, а?

Это шок. Просто удивительно, сколько всего Варька, оказывается, успевала. Но если вспомнить… порой на вопрос «Над чем вы сейчас работаете?» она улыбалась слишком загадочно, а в ее соцсетях мелькали незнакомые мне цитаты и имена под красивыми картинками. Ах да. Сейчас ведь именно там, в инстаграме и вконтакте, а не под стеклом в песке люди прячут секретики.

– Откуда ты знаешь? – Невольно я тоже подаюсь ближе. Джуд открывает сухие глаза.

– Со мной она делилась всеми. Я же не редактор. У меня намного больше времени читать.

Не упрек. Констатация. Времена, когда редактор был «человеком, который получает зарплату за то, что читает», давно прошли. Штатные далеко не всегда вообще успевают прочесть очередную готовящуюся книгу: пока доводится до ума текст, им нужно думать и о дизайне, и о расчетах, и о рекламе, и о десятке параллельных проектов. Ну а то, что с книгой вынуждены порой делать редакторы специализированные, литературные, сродни не чтению, а высокоточным хирургическим операциям. Разве что оплачивается дешевле.

– И… что там?

– Увидишь. Волки очень мощные получились, премиальные. Ну и остальные классные, неординарные. Темное историческое фэнтези даже есть, про Наполеона. А в нем чел, похожий на меня. Он бродячий духовный учитель с придурью.

– Надо же… – Я усмехаюсь, просто чтобы он выдохнул. – Демон, монах или сатир?

– Пошел в жопу, ты сам сатир, понял?! Саму Ариадну ведь окрутил…

И уже оба мы вдруг смеемся. Так, будто не смеялись всю зиму.

Он поднимается, гасит последние голубые цветки,