Плутоний для Фиделя. Турецкий гром, карибское эхо - Анна Гранатова

Банди. А вы можете нанести удар по этим SAM прямо сегодня вечером?

Макнамара. Нет, уже слишком поздно — темнеет. Давайте не думать сейчас об ответных мерах.

Тейлор. Это очень опасно, господин министр. Мы должны вести разведку каждый день. А разведка становится трудной.

Макнамара. А если мы собираемся вести разведку каждый день, то нам придется каждый день вести ответный огонь!

Тейлор. Правильно. Будем вести огонь!

Президент Кеннеди. Как мы можем туда посылать завтра снова У-2, если и завтра пилот может быть убит? Ведь так?

Тейлор. Разумеется. И поэтому нужно нанести ответный удар с превосходящими силами.

Макнамара. Я считаю, что на данный момент следует забыть обУ-2. Спонтанное решение об ответном ударе вносит в наши планы мирного урегулирования конфликта полный хаос.

Кеннеди. Я думаю, что нам следует публично объявить о случившемся. Если мы уверены что У-2 сбит советской ракетой, то об этом следует объявить, потому что все равно произойдет утечка информации. Гавана заявит об этом. И мы должны сделать заявление. (.)

И надо завтра провести совещание в НАТО. Они должны чувствовать себя частью всего этого.

Макнамара. Я согласен, но надо подумать, чего мы хотим от НАТО.

Сбитый самолет — не повод собирать совещание НАТО, и мы должны подготовить реальное предложение. (.) Я предлагаю обсудить с ними вопрос насчет турецких ракет. Мы скажем, что в ситуации конфликта с Кубой турецкие «Юпитеры» представляют опасность, а мы можем эту опасность устранить и одновременно даже усилить защиту НАТО. Мы можем сказать, что сейчас мы находимся в такой ситуации, что если мы начнем бомбить Кубу, то русские немедленно атакуют ракетные базы в Турции. (.)

Президент Кеннеди. Давайте сделаем перерыв, чтобы все смогли перекусить, а затем встретимся, скажем, в девять вечера, вернемся сюда и посмотрим, что мы будем делать. Проанализируем наши послания в ООН и Турцию и подумаем над другими вопросами. Да, я считаю, что нам продолжить совещание лучше всего в девять вечера. (.)

В это время президент Кеннеди выходит из комнаты, и разговор продолжается в более неофициальном ключе.

Президент Кеннеди принял решение о том, чтобы его брат и министр юстиции США Роберт Кеннеди встретился с послом СССР в Вашингтоне Анатолием Добрыниным и лично ему передал копию письма для Хрущева. Роберт Кеннеди позвонил Добрынину и договорился о встрече через полчаса. Впоследствии Роберт Кеннеди писал об этом эпизоде в дневнике: «И росло ощущение, что вокруг всех нас, американцев, и вокруг всего человечества стягивается петля, из которой выкарабкаться становится все труднее».

Помощник президента, Макджордж Банди, день «черной субботы», 27 октября, запомнил по хитроумной дипломатической схеме. Он зафиксировал в своих мемуарах: «Кеннеди на моих глазах попросил госсекретаря Дина Раска позвонить президенту Колумбийского университета Эндрю Кордье, который был близок к председателю ООН У Тану. Эндрю мог тайно передать Тану предложение Вашингтона об обмене ракет на Кубе на ракеты в Турции. Если Хрущев отвергнет предложение лично Кеннеди, то пусть он услышит это предложение из уст независимого эксперта. На мнение У Тана, в свою очередь, должен был повлиять директор Колумбийского университета Эндрю Кордье с подачи госсекретаря США Дина Раска».

Миротворец Роберт Кеннеди

В книгах, изданных в США, пишут, что «в субботу, 27 октября, министр юстиции США Роберт Кеннеди встречался с советским послом в США Анатолием Добрыниным». В одних книгах говорится, что их встреча состоялась в советском посольстве, а в других — что она прошла в кабинете министра юстиции. В действительности же Добрынин и Роберт Кеннеди встречались дважды за один этот день.

О первой встрече Анатолия Добрынина и Роберта Кеннеди можно прочитать в мемуарах советского посла в Вашингтоне. Добрынин пишет, что во время этого визита Роберт выглядел очень усталым, глаза у него — красные-красные, было видно, что он ночь не спал, да и сам он потом сказал об этом. Роберт пожаловался Добрынину, что вообще шесть дней не был дома, не видел своих детей и жену, что они с президентом круглыми сутками сидят в Белом доме и бьются над вопросом о советских ракетах. И добавил: «У нас напряжение очень сильное, опасность войны велика, прошу передать вашему правительству и лично Хрущеву, чтобы он учел это. Президент готовит обращение через закрытые каналы и очень просит, чтобы Хрущев принял его предложения». Роберт прямо говорил, что положение угрожающее, что на президента давят военные, они требуют немедленных действий и удара по Кубе, что сдерживать их тяжело, а президент не хочет проливать кровь и надеется на мирное решение проблемы и поэтому написал послание, которое надо как можно скорее отослать Хрущеву.

Вручив письмо, Роберт заявил, что военные все время давят на президента, настаивая прибегнуть к военной акции в отношении Кубы, и у президента очень сложное положение. Он добавил: «Вы должны учесть особенности нашей государственной системы. Президенту трудно. Даже если он не захочет, не пожелает войны, то помимо его воли может свершиться непоправимое. Поэтому президент просит: помогите нам решить эту задачу!»

В своих мемуарах советский кадровый офицер КГБ, разведчик Александр Феклисов об этом эпизоде вспоминает (цит. по: А. Феклисов «Кеннеди и советская агентура», М., 2011):

«По вызову посла Добрынина, около 14 часов дня, я пришел в зал встреч на втором этаже. Он сидел там вместе с Робертом Кеннеди на диване и о чем-то беседовал. Мне показалось издали, что диалог идет трудно. Я приблизился к ним. Добрынин явно нервничал и обратился ко мне за какой-то справкой. Его речь была сбивчивой. Я сразу понял, что мой приход был нужен не Добрынину, а Роберту Кеннеди, он смотрел на меня осуждающе и одновременно изучающе, исподлобья. Роберт, видимо, захотел лично взглянуть на Феклисова-Фомина, чтобы удостовериться в том, передал ли он личное предложение от Джона Кеннеди, озвученное через Скали, советскому послу Добрынину. Роберт Кеннеди не мог предполагать, что проблема отнюдь не во мне, а в самом после и что едва вступивший в свою посольскую должность Добрынин будет до такой степени запуган правилами субординации и настолько растеряется в дни кризиса, что откажется сам принять у Фомина-Феклисова личное письмо Кеннеди для Хрущева! Посол Анатолий Добрынин, бывший на хорошем счету у Громыко, покажет себя не на высоте. Он откажется телеграмму с важнейшей информацией отправлять в советское посольство лишь на том основании, что Феклисов не является сотрудником МИДа! Добрынин будет потом оправдываться, что, мол, советский МИД не давал никаких санкций на контакты с разведчиками и тем более на неофициальные каналы связи и встречи с приближенными к Белому дому журналистами! Идиотский бюрократизм — когда мир висел на волоске от войны! Как вам это понравится?!»

Вторая встреча между Робертом Кеннеди и Добрыниным состоялась в тот же самый день, но уже вечером. До четверти восьмого от Никиты Хрущева не поступало никакого ответа, и атмосфера была раскалена до предела. Президент Джон Кеннеди вновь поручил своему брату Роберту поговорить с советским послом Анатолием Добрыниным. На этот раз встреча состоялась в Министерстве юстиции, Роберт Кеннеди вызвал советского посла в свой кабинет. Здесь Роберт Кеннеди уже сменил интонацию с просящей на требовательную и жестко заявил послу:

— Мы должны получить заверение, что не позже завтрашнего дня ракетные базы начнут демонтироваться. Москва должна наконец понять, что если эти базы не снесет она, то это сделаем мы сами.

Со своей стороны Добрынин, действуя в соответствии с последним письмом Хрущева, направленным Кеннеди, настаивал, чтобы США согласились в обмен на вывоз советских ракет с Кубы убрать американские ракеты «Юпитер» из Турции. Доводы посла, исходившие из принципа равной безопасности, были весьма убедительными. Роберт Кеннеди после консультации по телефону с Белым домом заявил, что президент Кеннеди согласен с этим при условии, что, во-первых «Юпитеры» будут убраны через три-пять месяцев после вывоза советских ракет с Кубы и, во-вторых, эта договоренность будет храниться в строгой тайне, и ее не включат в официальный текст соглашения о ликвидации Карибского кризиса. Роберт Кеннеди объяснил это сложной обстановкой в США и необходимостью проведения соответствующих переговоров с Турцией и другими членами НАТО.

Роберт писал: «Мы встретились с Добрыниным в моем кабинете. И я ему сказал, что мы обнаружили, что по нашим самолетам, летающим над Кубой, ведется огонь и один из пилотов, работавший на самолете-разведчике У-2, погиб. Я сказал Добрынину, что это очень серьезный поворот событий, ведь наши пилотируемые самолеты не имели оружия, а по ним стреляют. Нам придется принять определенные меры. Наши военные настаивают, что и мы должны стрелять в ответ». Добрынин возразил, что кубинцы протестуют против нарушения американскими самолетами-разведчиками их воздушного пространства. Я ответил, что если бы мы не нарушали их воздушное пространство, то мы все еще верили бы словам Хрущева о том, что советских ракет на Кубе не существует. Ведь лидер Советов Хрущев ввел нас в заблуждение, тайно разместив на Кубе ракетные базы и утверждая в публичных заявлениях, что этого никогда не будет сделано. И я сказал, что эти базы должны быть немедленно демонтированы, а в противном случае это сделаем мы.