Город живых - Антон Ледовских

Начались его бесконечные паломничества в столицу и обратно. С каждым разом все более чужим в родную деревню возвращался. Зарплаты понемногу зажимать стал. А то ж на поездки да на рестораны столичные, почитай, вся прибыль уходить и стала. Пытались его односельчане образумить, только не стал он никого слушать. Разругался с половиной деревни да опять в столицу укатил.

А когда снова вернулся, народ чуть в пляс от радости не кинулся. Только из машины успел выйти, как давай народ собирать на гулянье. И опять столы на улице накрывались, и вино с дорогими коньяками рекой лилось. Согласилась, оказывается, столичная барышня, наконец, за Митьку замуж выйти. Видно, ей там, в столице, не так уж тепло житься стало, а тут жених пропадает. Вся деревня спокойно вздохнула, думали, что по-прежнему заживем, а может, и еще лучше. Что успокоится душа у парня, и дела коммерческие на лад пойдут. Да только зря радовались, как оказалось.

Отгремели три дня гулянки по поводу удачного Митькиного сватовства. Поехал Митенька в столицу. Там свадьбу и справил. Из деревни на ней только шофер его Николай был. Рассказывал потом, что таких блюд и напитков он даже и по телевизору не видал. А сколько гостей было, что в трех соседних деревнях столько народу не соберется. Всем свадьбам свадьба была.

Думали в деревне, Митька по обычаю и дома пир горой закатит, подарками запаслись, к встрече готовились. Да только вышло все иначе. Приехали молодые в деревню, и тишина. Подарки-то, конечно, Митьке во двор снесли, не пропадать же добру. Да только Митька с тех пор, как жену в новый дом привел, снова стал злым да нелюдимым. Бабы местные поначалу к столичной барышне все в подруги набивались, да без толку. Та их и со двора не гнала, и при встрече вроде улыбалась, да только глаза ее выдавали. Глянешь в них, и как будто в прорубь студеную с головой окунулся. Это я и сам подтвердить могу. Не раз Виолетту, так Митькину жену величают, на улице встречал.

Бывает, идешь навстречу, а ноги аж подкашиваются, все боишься, что взглядом своим змеиным одарит.

И стал с тех пор, как жену из столицы привез, Митька с каждым днем жадней да прижимистей. Зарплату сразу же всем вдвое урезал. И к работникам по любому поводу придираться стал. Штрафов понапридумывал да правил всяких. Стали люди от него разбегаться. Где это видано, чтобы парень, которого сызмальства вся деревня знала, вдруг барином-самодуром стал. Вскоре на Митьку из местных уже никто и не работал. Тот, правда, недолго горевал. Поехал в город да набрал себе там работников. В основном алкашей да заключенных бывших. Правда, и из местных кое-кого все же прикормил. Надо ж над этой бандой и надсмотр кому-то вести. И стал он с тех пор для всей деревни Митькой Буржуем. Старики с ним здороваться перестали, да и молодежь только вслед плюет. А он отстроил себе дом новый. Забор вокруг него поставил здоровенный и живет в нем со своей Виолеттой припеваючи и в ус не дует. Плевать им на всю деревню.

Ну, про Митьку вроде все уже, хотя я к его персоне еще в своем рассказе вернусь. Придется уж. Немаловажную роль он в моей судьбе сыграл.

Осень

Узнали-то мы в деревне о катастрофе почти одновременно со всем остальным миром. Да только вот первые ее отголоски до нас только к самому концу лета долетели. Начиналось все потихоньку, незаметно. Сначала магазин как-то опустел. Он и в нормальное-то время изобилием не славился, а ближе к осени и вообще закрылся. В деревне по этому поводу никто особенно не переживал. У всех свои запасы были – кормились-то в основном огородами, да тем, что скотину держали.

Я же вообще, почитай, один из самых последних в деревне про эпидемию узнал. Мы с дедом Павло в тайгу почти на два месяца ушли. Старик меня охотничьим премудростям учил, а я ему помогал грибы заготавливать. Он обычно по осени сушеными грибами в город торговать ездил. Ну, конечно, и мехами приторговывал, не без того. Но сильно не браконьерничал и меня учил тому же. Когда мы с дедом Павло с заимки вернулись, то сначала и не поверили, что в мире такие дела творятся. Но тут постепенно все и завертелось, так что в верю-не верю особенно времени играть не было.

Началось все с того, что в деревне официальная власть в один день пропала. Уехали в райцентр местный полицейский дядька Федька и голова деревенский. Хотели в ситуации разобраться, что там в райцентре происходит. Телефон неделю как замолчал, и ни одной машины за это время не приехало, вот они на разведку и решились. В общем, поехали и сгинули оба.

Люди потом говорили, что не доехали они ни до какого райцентра. Мол, браконьеры местные их за сопкой из двустволок и карабинов расстреляли. Да только неправда это. Я потом уже позже их машину в райцентре нашел и их самих тоже…

Просто сошлось все так, что без слухов не обошлось.

В аккурат через пару дней после того, как «власть» наша деревню покинула, из тайги браконьеры вернулись. И сразу народ на сход созывать стали. Главный средь них Серега Рябой – отец Васьки, обидчика моего наипервейшего, залез на крыльцо и слово держать стал.

– Граждане разлюбезные, односельчане. Пора нам за безопасность свою озаботиться. Были мы в селе соседнем, так к ним уже мертвяки нагрянули пару раз. Если бы мужики ополчение не организовали, то не было бы Марьевки.

Бабы встревоженно зашептались. Васька, чувствуя поддержку, приободрился.

– А что, спрашивается, наша «власть» делает? Катается неизвестно где? Вместо того, чтобы думать, как людей спасти. И скажу я вам, и не собирается она думать.

Тут народ уж загудел громче. У нас принято власть хаять, особенно-то местную. В принципе и столичную можно, но неинтересно. Во-первых, далеко до столицы, а во-вторых, страшно. Причем чего боятся, не знают, а так, по привычке опасаются.

– Нам, мужики, тоже ополчение собирать надо, пока нас спящих по домам умруны не загрызли.

– Ополчение, это хорошо, – подал голос дед Павло, вместе с которым я пришел на площадь. – Да только кто этим ополчением командовать будет? Уж не ты ли?

В свое время дед Павло до пенсии был в нашей деревне лесничим. И ни для кого не секрет, что отношения у него с Серегой Рябым складывались давно и непросто. Что уж там у них было в тайге, никому теперь уж не узнать. Да только не раз возвращался в ту пору Рябой без ружья да без добычи из лесу. Но тем не менее в милицию дед Павло на него ни разу заявление не писал.

Так что теперь, услышав хорошо знакомый голос, Рябой сморщился, как от зубной боли.

– А хоть и я, тебе, старый, какое до этого дело?

Дед недовольно закряхтел.

– Больно ты, Рябой, бедокурный парень, как бы с твоего правления деревне хуже не вышло.

– А я сильно не напрашиваюсь в командиры. Только вы потом не пожалейте и не проситесь мне под крыло, когда вас живьем тут поедать станут.