Грот танцующих оленей - Клиффорд Саймак

Он вскочил со стула и принялся мерить каюту шагами: три туда, три обратно, беспрестанно взвешивая в уме возможные шансы.

Да, подумал он, должно быть, неплохо иметь такой корабль. Скорее всего, ничто во вселенной не сможет сравниться с ним в скорости и маневренности. Никто не сможет догнать его, если Шервуду когда-нибудь придется спасаться бегством. Судя по всему, посадить его можно где угодно. Вероятно, он сам себя ремонтирует: Корабль упоминал о том, что он вносил изменения в свою конструкцию и сам себя перестраивал. Памятуя свое недавнее бедственное положение, Шервуд счел это очень удобным.

Должен быть какой-то способ заполучить этот Корабль, сказал он себе. Не может не быть. Этот Корабль — именно то, что ему нужно.

Разумеется, он может купить другой корабль; с таким запасом алмазов можно купить хоть целый флот. Но ему хотелось именно этот.

Пожалуй, ему откровенно повезло, что его спас именно этот Корабль. Потому что любое другое законопослушное судно, вероятнее всего, сдало бы его властям в первом же порту захода, а этот Корабль, похоже, совершенно не волновали ни его личность, ни его прошлое. Любое другое не вполне законопослушное судно завладело бы не только теми алмазами, которые он захватил с собой, но и правом на открытое им месторождение. Но именно этот Корабль алмазы не интересовали.

Ну и история, подумал он. Человеческий мозг и космический корабль, объединенные друг с другом, связанные так тесно, что между ними стерлись всякие границы. Он поежился при одной только мысли: было в этом что-то отвратительное.

Хотя, пожалуй, для старика, сходящего в могилу, все это не имело такого уж большого значения. Взамен дряхлого, уже отмеченного печатью смерти тела он получил многие годы жизни. Наверное, жить как часть странствующей в космосе машины лучше, чем не жить совсем.

Интересно, задумался Шервуд, сколько лет прошло с тех пор, как старик превратил себя в нечто не вполне человеческое? Сто? Пятьсот? Может, и больше.

Где он побывал и что видел за эти годы?

И, что самое существенное, какие мысли пробегали, кристаллизовались и рождались в его мозгу? Что за жизнь у него была? Жизнь, разумеется, не человеческая, и взгляд не с человеческой точки зрения, а нечто совершенно иное.

Шервуд попытался вообразить, на что это может быть похоже, но тут же в смятении бросил свои попытки. Такая жизнь означала неизбежный отказ от всего, ради чего он жил: от всех чувственных удовольствий, от мечтаний о наживе и славе, от всех уютных привычек, которыми он обзавелся, от всех установленных им самим правил поведения и от совести.

Чудо, подумал он. Собственно говоря, чудес было целых два. Первое произошло, когда ему удалось благополучно посадить корабль, после того как вышла из строя лампа. Он снизился к самой поверхности планеты, чтобы найти место для приземления, когда вдруг сгорела лампа, двигатель отказал и его корабль понесло над гористой местностью. И тут он внезапно заметил крохотный пятачок, едва пригодный для посадки, и принялся отчаянно маневрировать, чтобы попасть на этот пятачок, и в конце концов все-таки попал — целый и невредимый.

Приземление воистину удалось ему каким-то чудом; появление Корабля, который спас его, стало вторым чудом.

Откидная койка вдруг повисла вдоль стены, и мешочек с алмазами полетел на пол.

— Эй, что происходит? — завопил Шервуд.

И тут же пожалел об этом, поскольку все было совершенно понятно и без объяснений. Опора, на которой держалась койка, была плохо закреплена, и койка сложилась.

— Что-то не так, мистер Шервуд? — поинтересовался Корабль.

— Нет-нет, все в порядке, — уверил его Шервуд. — У меня упала койка. Она меня напугала.

Он наклонился, чтобы поднять алмазы. В ту же секунду стул ловко и бесшумно отъехал к стене, сложился и нырнул в небольшое углубление, в точности совпадавшее с ним по размерам.

Шервуд, который, сидя на корточках, собирал алмазы, как завороженный, с ужасом проводил стул глазами, потом стремительно обернулся. Койка тоже больше не висела вдоль стены, а убралась в другую нишу.

Холодный страх пронзил Шервуда. Он поспешно поднялся на ноги и принялся оглядываться, как загнанный в клетку зверь. Он стоял посреди голой каюты. Теперь, когда койка и стул исчезли, его окружали четыре голые стены.

Он бросился к двери, но ее там не оказалось. На месте двери была стена.

Шервуд шарахнулся назад и принялся озираться, оглядывая каждую стену по очереди. Ни в одной из них двери не было. От пола до потолка простирался гладкий металл.

Стены ожили и начали надвигаться на него.

Шервуд остолбенел, не веря своим глазам, думая, что движущиеся стены — плод его воображения.

Но воображение было ни при чем. Медленно, неумолимо стены надвигались на него. Если бы он развел руки в стороны, то мог бы коснуться их кончиками пальцев.

— Корабль! — произнес он, пытаясь говорить спокойным голосом.

— Да, мистер Шервуд.

— Ты неисправен. Стены съезжаются.

— Все механические системы корабля находятся в полной исправности. Но мне нужен новый мозг. Мой собственный слабеет и угасает с каждым днем. Не только тело, но и мозг тоже имеет свои пределы. Я подозревал это, однако наверняка знать не мог. Разумеется, существовала вероятность, что, изолированный от пагубного влияния тела, он сможет существовать в питательном растворе вечно.

— Нет, — прохрипел Шервуд сдавленным голосом. — Нет, только не меня!

— А кого тогда? — осведомился Корабль, — Я искал долгие годы, и вы стали первым, кто подошел.

— Подошел?! — в ярости переспросил Шервуд.

— Ну да, — как ни в чем не бывало радостно подтвердил Корабль. — Нужен был человек, которого никто не хватится. Никто не знает, где вы. Никто вас не ищет. Никто не будет по вам тосковать. Я очень долго искал подходящую кандидатуру и уже отчаялся найти. Я ведь не зверь какой-нибудь. Я никому не хочу причинять горе.

Стены продолжали надвигаться.

Корабль, казалось, вздохнул с металлическим удовлетворением.

— Поверьте, мистер Шервуд, — сказал он, — то, что я нашел вас, поистине чудо.

ДЕНЬ ПЕРЕМИРИЯ

Все тихо. Нигде ни признака панков. Над голой истерзанной землей повисла гнетущая тишина. Не было заметно ни малейшего движения — даже стаи бродячих собак и те исчезли.

Слишком уж спокойно, заключил Макс Хейл.

Обычно хоть что-нибудь да двигалось и время от времени доносились звуки. Казалось, все затаилось перед какой-то страшной опасностью — скорее всего, очередным нападением. Хотя теперь атака может быть направлена только против одной цели. А какое дело остальным, подумал Макс, ведь они давным-давно сдались, чего им прятаться за дверями и ставнями?