Однажды в СССР - Андрей Михайлович Марченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Здорово, Вертолет, – сказал Карпеко.
– Будь здрав, сыщик, – кивнул самородок.
В доме пахло канифолью и горелой изоляцией. На полках вместо книг стояли пластинки. Два бобинных магнитофона мотали пленку – вероятно, Вертолет что-то переписывал, чтоб потом продать, сменять или просто подарить, хотя последнее – вряд ли. Под столом стояла целая коробка с бобинами, а на столе лежало с полдюжины компакт-кассет, которые в провинциальном Жданове были, пожалуй, в новинку.
Домик был небогат, но из окна открывался неплохой вид на пойму и шлаковую гору. В красном углу, там, где старухи вешали иконы, висел портрет какого-то мужчины.
– Что это за Святой Канифолий?– спросил Сергей, и наугад бросил. – Резерфорд что ли?..
– Сам ты Резерфорд… Это Шокли. Изобретатель транзистора. Зачем пришел? Ты из-за ограбления?
– Ага.
– Это не я.
– Знаю. Но ты знал Лефтерова?..
– Близко – нет, а так – да… Пересекались.
– И что о нем думаешь?..
Вертолет задумался. Но ненадолго. Он отвел взгляд от работы, посмотрел на Карпеко, произнес:
– Иногда даже хорошему человеку нужны деньги.
И снова уткнулся в работу.
– А как думаешь, между Лефтеровым и младшим Легушевым могла быть дружба?
– Да ну что ты! Легушев Аркашу два раза с карьерой надул. Раз – когда сам на его место стал, а после – когда на место заместителя начальника цеха своего дружка протащил.
– Но их многое объединяло. Верней, было общим. Например, одна девушка, к тиру оба были неравнодушны. Я у Лефтерова нашел блокнот депутата – такие только в Москве, во Дворце Съездов продают.
– Насчет блокнота не знаю. Но у нас на заводе ведь как. Иногда бывает, что человек – это сам по себе должность. Связи там, возможности, знания… Неважно, в каком кабинете человек сидит, на какой должности – он всегда будет одни и те же дела делать. А порой иначе: должность – это кабинет. Туда одни и те же нити ведут. И хоть обезьяну с инструкцией туда посади, а итог будет один.
– Место красит человека?..
– Что-то наподобие.
Карпеко задумчиво прошелся по комнатенке.
В углу стояла та самая «шарманка», которая уж много лет сводила с ума ждановскую милицию. Но фокус был не в самом передатчике, а в антенне. Костя-Вертолет как-то объяснял принцип Сергею, но тот, будучи далек от физики и электроники понял мало. Костя, де, изобрел какую-то хитрую передающую антенну, которая слала узкий и, следовательно, труднообнаружимый сигнал на шлаковую гору. А уж та работала как резонатор, как антенна. Правда, этот фокус проходил только в сухую погоду.
Сергея привлек другой предмет, стоящий тут же. Представлял он коробку с громкоговорителем. На верхней стороне коробки было две антенны: одна вертикальная штыревая высотой где-то в треть метра, вторая – в виде кольца того же диаметра.
– Чего это ты тут напедалил? – спросил Сергей.
– Это терменвокс. Музыкальный инструмент.
– А как на нем играют?
– Это как ласкать женщину… Только без женщины.
Включив прибор, Вертолет действительно принялся на нем играть: одну руку поместил в середину кольца, вторую поднес к антенне. Раздался звук, похожий на комариный писк. И по мере того, как Вертолет убирал и приближал руку, поворачивал ее, распрямлял или сжимал в кулак, менялось и звучание. Что-то в этом было от волшебства: человек совершал пассы и выколдовывал музыку, извлекал ее из воздуха.
Однако под такую музыку думалось плохо, шарада не складывалась. Положим, Лефтеров сжег двигатель на вытяжке. Но из тира сообщили о поломке Легушеву. Тогда как Лефтеров узнал, что путь открыт? Каждый день ходил проверять окно?..
Об этом Карпеко спросил хозяина дома.
– Да нет же, все проще. Ты ничего не понял. Кабинет с должностью – это вроде машинки. За одну ниточку подергали на входе, значит, на выходе какие-то другие натянутся. В тире, наверное, был телефон заместителя – они по нему и позвонили. А уж кто там трубку поднимет – дело десятое. А кому мог Легушев приказать двигатель поменять? Только Лефтерову, поскольку тот знает, как это делается, какие документы оформлять на вывоз. Ну а с тиром Легушев и раньше общался. Вызывал оттуда стрелков, чтоб собак отстреливали.
– А Лефтеров не вызывал?..
– И Лефтеров вызывал. Но он как вызывал: сперва своих предупредит, а после чужих позовет. А собак, тем временем, прятали.
И тут Карпеко озарило: Легушев и Лефтеров не были сообщниками. Просто второй использовал первого вслепую, словно марионетку.
– Я пойду, пожалуй, – сказал Карпеко. – Дай что-то послушать из свежего?..
Глава 56
В Красноярске, имея рекомендации Ювелира, удалось сделать новые паспорта за пятьдесят рублей каждый. Ксивы были старого, дореформенного образца с зеленой обложкой. Уже подделывали новые красные паспорта, стоили те на четвертной дороже, но Валентина от них отказалась, поскольку качество еще хромало, да и бросалась красная обложка в глаза больше.
В фальшивых паспортах они стали супружеской парой.
Затем опять явились на вокзал. Следовало определиться, куда ехать. Ювелир был прав: в Приморье или на Камчатке их бы быстро вычислили. Финская и турецкая границы были на замке.
Проще пареной репы перейти границу с Монголией, или, скажем, с Китаем. Но что толку? За теми кордонами лежал тот же совдеп, только с желтым цветом кожи и узким разрезом глаз. Стало быть, затеряться невозможно.
Приблизительно это распространялось на западные рубежи Советского Союза. Можно было бежать, скажем, в Чехословакию. А потом без знания языка и местности как бежать, скажем, в Австрию.
Наконец, выпив дрянного кофе в вокзальном буфете, Валентина сообщила:
– Я видела фотографии из Ирана. Там довольно мило – словно в Сен-Тропе. Их хан определенно душка. А граница – длинная, вряд ли ее охраняют так сурово. Рядом Афганистан. Страна, конечно, нищая, но оттуда можно перебраться в Пакистан, а там уже полно американцев.
–
На подъезде к Абакану без видимых причин Валентина вдруг всполошилась. Велела собираться и готовиться к выходу. И, хотя выходить раньше окончания плацкарты могло показаться подозрительным, Валька махнула рукой. Проводнице она соврала, что нашла знакомых в другом вагоне, и они доедут до станции назначения с ними. Проводница была пьяна и лишь кивнула в ответ.
Вышли на какой-то забытой станции, где поезд стоял не более минуты. Затем была пристань, пароход, появившийся из темноты, каюта, которая выглядела после узкого купе просто королевской опочивальней.
– Почему мы здесь? – спросил Аркадий.
– Не знаю, я что-то почувствовала, – ответила Валентина, располагаясь на койке.
