Затаившийся страх (сборник) - Говард Лавкрафт

Я чуть не лишился сознания от неожиданного крика, полного нечеловеческого ужаса, который издал старик. Взгляд его был все так же устремлен в сторону смрадного моря, глаза расширились от страха. Лицо являло собой ожившую трагическую маску греческого театра. Он не шевелился, но костлявая рука с силой впилась в мое плечо. Я обернулся посмотреть, что его так напугало.

Но ничего не увидел. Море спокойно катило свои волны, одна волна была заметно ближе остальных. Зедок потряс меня за плечо, и я снова повернулся к нему. Старик весь дрожал, не в силах вымолвить ни звука. Наконец голос вернулся к нему, и он заговорил прерывающимся шепотом:

– Бегите отсюда! Скорей бегите! Они заметили нас. Бегите и никогда не возвращайтесь, не мешкайте! Они пронюхали. Бегите скорей из этого города…

Тяжелая волна ударила о кирпичную стену заброшенной верфи. Неожиданно шепот старика опять перешел в истерический вопль, от которого в жилах леденела кровь:

– А-а-а-а!

Не успел я прийти в себя от изумления, как старик, оставив наконец мое плечо, бросился как полоумный бежать вдоль разрушенной стены на север – в сторону города.

На море по-прежнему ничего не было видно. А когда я дошел до Уотер-стрит, Зедока Аллена уже и след простыл.

IV

Вряд ли смогу описать свое состояние после этой душераздирающей сцены. Она была фантастична, ужасна и вместе с тем вызывала жалость к безумному старику. Хотя продавец из бакалеи предупреждал меня, действительность превзошла все мои ожидания. История производила впечатление ребяческой, но серьезность, с какой Зедок говорил, и его неподдельный ужас не могли не передаться. Во мне нарастало беспокойство, а если учесть изначальную мою неприязнь к городу и смутное ощущение нависшей над ним опасности, то немудрено, что меня тянуло поскорее его покинуть.

Я решил, что позже поломаю голову над этой аллегорией и постараюсь извлечь из нее рациональное зерно, сейчас же лучше выбросить ее из головы. Время неслось с угрожающей быстротой – часы показывали пятнадцать минут восьмого, а аркхемский автобус в восемь часов отходил с Городской площади. Стараясь перевести мысли в более практическое русло, я быстро шел пустынными улицами мимо покосившихся домов с завалившимися крышами, торопясь как можно скорее добраться до гостиницы, забрать оставленный там чемодан и сесть в автобус.

Хотя вечернее солнце проливало мир и покой на старинные кровли с осевшими трубами, наделяя их таинственной прелестью, я все же поминутно с опаской оглядывался. Мне не терпелось вырваться из зловонной и пугающей атмосферы Иннсмута. Жаль, что не было выбора. Предпочел бы ехать на чем угодно, только не садиться в автобус, который вел Сарджент – шофер со зловещей наружностью. Рассчитав, что на всю дорогу мне потребуется не более получаса, я позволял себе изредка бросить взгляд на дома с интересной архитектурой.

Желая добраться до площади новым путем, я выбрал на плане тот, что шел через Марш-стрит. Неподалеку от поворота на Фолл-стрит стали попадаться небольшие группки шушукающихся горожан, а выйдя наконец на площадь, я увидел, что вся праздношатающаяся публика околачивается около дверей «Джилмен-Хаус». Когда я вышел с багажом из гостиницы, мне показалось, что все они настороженно смотрят на меня своими выпученными, водянистыми, немигающими глазами. Как мне хотелось, чтобы никто из них не оказался моим соседом в автобусе!

Еще не было восьми часов, когда послышалось характерное громыхание и появился автобус с тремя пассажирами. Неприятный на вид мужчина, один из шатающихся у гостиницы, что-то тихо сказал шоферу. Сарджент, взвалив на плечо мешок с почтой и держа в руках пачку газет, вошел в гостиницу. Пассажирами оказалась все та же троица, прибывшая в Ньюберипорт утром. Они неуклюже выбрались из автобуса, обменялись с мужчиной, разговаривавшим с водителем, несколькими репликами на странном гортанном языке. Могу поклясться, то был не английский. Войдя в пустой салон, я сел на прежнее свое место. Но не успел толком устроиться, как вернувшийся Сарджент пробормотал своим гнусным голосом нечто, донельзя меня огорчившее. Получалось так, что мне катастрофически не повезло. Хотя автобус прибыл из Ньюберипорта с исключительной точностью, но дальше не шел: по словам шофера, барахлил мотор. На мой вопрос, есть ли надежда, что поломку удастся быстро устранить и могу ли я рассчитывать попасть в Аркхем еще сегодня, Сарджент ответил отрицательно. Нет, никаким другим транспортом туда не добраться. Он очень сожалеет, но мне придется заночевать в гостинице. Учитывая обстоятельства, с меня, возможно, возьмут неполную плату. В любом случае другого выхода нет. Ошеломленный неожиданной задержкой и раздосадованный тем, что придется провести ночь в этом угрюмом, гнилостном городе, я покинул автобус и снова вошел в гостиничный холл. Мрачный ночной портье, показавшийся мне подозрительным, сказал, что я могу занять комнату 428 на втором этаже – просторную, но без воды. Стоить это будет доллар.

Что мне оставалось делать! Расписавшись в регистрационной книге и заплатив доллар, я последовал за неразговорчивым портье, несшим мой чемодан, по скрипучей лестнице наверх, а затем по пыльным безлюдным коридорам – к моему отдаленному номеру. Это оказалась довольно унылая, бедно обставленная комната, одно окно которой выходило на грязный двор, а другое – на ряд заброшенных кирпичных домов. Вдали, за накренившимися полуразрушенными крышами, тянулось болотистое предместье. В конце коридора помещалась ванная, каких уже нигде не встретишь. В этой обитой заплесневелыми деревянными панелями комнате я разглядел при слабом освещении старую мраморную ванну, жестяной тазик и умывальник.

Было еще светло. Я спустился на площадь и огляделся, желая где-нибудь пообедать. Прохожие все так же недоброжелательно пялились на меня. Бакалея уже закрылась, и поэтому мне пришлось-таки отправиться в столь не понравившийся ресторан. Посетителей обслуживали сутулый мужчина с головой огурцом и выпученными немигающими глазами и девочка с приплюснутым носом и невероятно толстыми неловкими руками. У ресторана не было своей кухни, здесь подавали еду из консервов и пакетов, но меня это только порадовало. Быстро съев тарелку овощного супа с крекерами, я вернулся в гостиницу, купил в киоске у хмурого продавца вечернюю газету и засиженный мухами журнал и поднялся в свою мрачную комнату.

Сумерки сгущались. Я включил тусклую электрическую лампочку, висевшую над простой железной кроватью, и попытался сосредоточиться на чтении. Мне необходимо было отвлечься. Ни в коем случае, сказал я себе, не стоит сейчас думать о странностях, замеченных мною в этом старом, погибающем городе. По крайней мере до тех пор, пока я его не покину. Безумный монолог престарелого пьянчужки не сулил мне приятных сновидений. Надо было во что бы то ни стало стереть из памяти эти дикие, выцветшие, слезящиеся глаза.

Хорошо бы позабыть и рассказ некоего инспектора фабрик об этой гостинице и таинственных ночных голосах, переданный мне кассиром в Ньюберипорте. И мелькнувшее в темноте церкви лицо под тиарой, ужаснее которого я не видел в своей жизни. Не будь комната столь промозглой, было бы легче не думать обо всех этих неприятных вещах. Но пронизывающая сырость ассоциировалась у меня в мозгу с царящим в городе рыбным зловонием и поневоле вызывала мысли о смерти и разложении.

Беспокоило и отсутствие на двери задвижки. Свежие следы говорили о том, что ее сняли недавно. Видимо, она не работала, как и многое в этом ветхом здании. Нервно оглянувшись, я увидел задвижку на комоде. Несомненно, это была именно она. Следы соответствовали ее размеру. Чтобы как-то разрядиться и справиться с нахлынувшим волнением, я занялся прилаживанием ее на прежнее место. Чего только я не использовал при этом: и складной нож, и отвертку, благо оба эти предмета всегда возил с собой на кольце для ключей. Справившись с этим делом, я несколько успокоился: теперь перед сном можно было запереться. Я не очень-то полагался на прочность засова, но даже эта символическая защита действовала в такой ситуации умиротворяюще. Похожие запоры были на дверях, ведущих в две соседние комнаты, я их тоже постарался укрепить.

Я не раздевался, решив почитать, а потом лечь, сняв только пиджак, воротничок и ботинки. Достав из чемодана зажигалку, сунул ее в брюки: если проснусь в темноте, смогу взглянуть на часы. Спать, однако, все не хотелось. Помаявшись, я поймал себя на том, что постоянно прислушиваюсь к малейшему шороху, словно чего-то ожидаю. Неведомого и ужасного. Рассказ инспектора произвел, видимо, на меня более сильное впечатление, чем я думал. Попробовал было снова читать, но вскоре бросил эти бесплодные попытки.