Корона для миледи - Патриция Брейсвелл

Эмма обернулась к Освальду.

— Как поживает лорд Эльфгар?

— Он слаб умом и телом, — сказал он. — Это его дочь?

— Это Хильда, — ответила Эмма. — Она очень хочет повидать отца.

Эмма склонилась к ней, положив ей руку на плечо.

— Эмма, прежде чем ты пойдешь к своему отцу, с ним поговорю я. Ты потерпишь еще немного?

Кивнув, Хильда осталась с Хью, а Эмма последовала за аббатом Освальдом через опустевший холл монастыря. Затем, миновав внутренний двор, они пришли к гостевым покоям.

— Не могу поручиться, что Эльфгар будет говорить с вами разумно, — сказал настоятель Эмме, пока они шли. — И будет ли вообще говорить. Я не знаю, что вы от него хотите услышать, но вы должны понимать, что, хотя его тело и слабо, его воля крепка, и, к сожалению, вынужден отметить, злонамеренна. Что бы вы ни рассчитывали получить от беседы с ним, едва ли он пойдет вам навстречу.

— Я понимаю, — сказала она. — А его телесные хвори? Чем он страдает?

— Несколько месяцев назад его поразила тяжкая болезнь. Левая часть тела с тех пор у него расслаблена, и он не может поднять руку. Но такой удар не обязательно приводит к смерти. Я знал людей, которые поправлялись после него, особенно если была сильна их воля победить хворь и вернуться к здоровой жизни. Но Эльфгар не желает жить. Только смерть может принести ему избавление, и с каждым днем он становится все слабее.

Эмме эта болезнь была знакома. Она сразила управляющего ее отца, и он утратил способность говорить и двигаться. Невзирая на все усилия лучших лекарей, не прошло и недели, как он умер.

— Его речь ухудшилась?

— Он может говорить, но мы не всегда понимаем его.

Настоятель остановился перед закрытой дверью, взявшись за щеколду.

— Вы готовы?

Эмма положила ладонь ему на руку.

— Пока я буду беседовать с Эльфгаром, сделайте, пожалуйста, все, что в ваших силах, чтобы подготовить Хильду к разговору с отцом. Вы, как никто другой, можете помочь ей понять, чем он болен и с чем она будет иметь дело, когда увидит его.

— Я все сделаю, миледи, — заверил он ее.

— Тогда ступайте, — велела она. — А я возьму быка за рога.

Комната Эльфгара была чуть больше монашеской кельи, стены прикрывали простые гобелены без рисунка. «Слепцу, — подумала она, — не нужны украшения». У противоположной стены располагалась занавешенная кровать с табуретами по обе стороны, на каждом из которых стояло по маленькому подносу с глиняной бутылью и чашкой. Единственное узкое окно с распахнутым настежь дубовым ставнем выходило во фруктовый сад, и душистый летний ветерок наполнял комнату ароматом зреющих яблок.

Шагнув в комнату, Эмма четко увидела изуродованное лицо на подушках в тени полога кровати. Перечеркнутые шрамами глазницы запали так глубоко, что голова Эльфгара напоминала череп, а белые волосы и борода лишь усиливали впечатление, что перед ней мертвец. Обложенный подушками и укутанный мехами, хотя день был довольно теплым, он не подал виду, что заметил ее появление в комнате. Эмме пришло в голову, что всю оставшуюся жизнь запах яблок будет воскрешать в ее памяти костлявое лицо, которое она видела сейчас перед собой.

— Благослови вас бог, Эльфгар, — поприветствовала она его. — Меня зовут Эмма.

Он ничего ей не ответил, и она глядела в лишенное глаз лицо со страхом. Кто мог бы сказать, спит этот человек или бодрствует? Подойдя к кровати, она пододвинула табурет поближе. Он громко скрипнул по полу, но Эльфгар по-прежнему оставался недвижим. Усевшись, Эмма уставилась на него. Она не знала, что еще сказать. Разговор окажется бессмысленным, если говорить будет только она.

— Я привезла сюда, в монастырь, вашу дочь Хильду, — заговорила она. — Она желает повидаться с вами. Но мне бы хотелось немного с вами побеседовать, прежде чем вы с ней встретитесь.

Она вгляделась в неподвижное лицо, в толстые прямые белые брови над рубцами, где когда-то были глаза, морщинистый лоб и щеки, в бледную сероватую кожу, в перекошенный на одну сторону рот. Это было лицо из ночного кошмара, и ее сердце сжалось от ужаса и жалости.

— Я знаю, что вы не желаете со мной говорить, — начала она и тут же замолчала, заметив, что уголок его губ исказила презрительная ухмылка.

— Вы тщеславно полагаете, что можете читать мои мысли?

Его голос был подобен скрежету камней друг о друга, а дыхание было затрудненным, словно невидимая рука сдавливала его горло. Однако и слова, хоть и были произнесены нечетко, и его язык ей были понятны. Язык этот представлял собой причудливую смесь английского с датским. Не это ли имел в виду настоятель, говоря, что они не всегда понимают Эльфгара? Для человека, которых не знает оба языка, его речь могла бы показаться набором бессмысленных гортанных слов.

— Я не могу читать ваши мысли, — ответила она ему по-датски. — Если бы могла, мне вовсе не было бы необходимости с вами говорить, не так ли?

Что-то отдаленно напоминающее смех слетело с его неулыбающихся губ.

— Королю известно, что его королева владеет языком его врагов?

Эмма ничего не ответила. Этельред не знал, что она говорит на языке своей матери. В эту тайну она не посвящала никого, кроме Этельстана.

— Ну что ж, миледи, — вновь заговорил он, не дождавшись ответа. — Мой отец мне много о вас рассказывал, но я так и не смог понять, чего вы хотите от меня? Несомненно, чего-то большего, чем просто посмотреть на дело рук вашего супруга.

Лучше бы она никогда не видела этого обезображенного лица. То, что Этельред был ответственен за эти увечья, служило ярчайшим напоминанием о том, каким безжалостным может быть правосудие короля.

— Я хочу понять, почему вы изменили своему королю и перешли в услужение к Свену Вилобородому, — сказала она.

— А вы как думаете, миледи? — прохрипел он. — Я выбрал лучшего из двоих.

Она нахмурила лоб.

— И как вы осуществили этот выбор? — спросила она. — Что вам было известно о них обоих?

— О, я достаточно хорошо знаю Этельреда, — презрительно бросил он. — Мы росли вместе, я и он, ведь мы почти ровесники. Я старше его менее чем на год.

Эмма опешила. Она никогда не считала своего супруга молодым, но по сравнению с Эльфгаром, с его сединами и старческим лицом, Этельред казался полным сил.

— Я воспитывался при дворе короля Эдгара, — продолжал он, — где я был в услужении у Этельреда, играл в игры, которые выбирал он, даже учился по тем же книгам. Когда этелинга ловили за какой-нибудь проказой, наказание доставалось мне. Королю Эдгару ничего об этом известно не было, этим занималась королева. Она бы не позволила, чтобы ее любимчика били.