Сказка и быль. История русской детской литературы - Бен Хеллман

Чехов не одобряет распространенной тенденции среди современных писателей подлаживаться под детский язык, но вместе с тем приводит множество примеров противоположного и в равной степени неподобающего, то есть использования языка и стиля, совершенно чуждых читательской аудитории. Среди читателей позабыты две группы – крестьянские дети и дошкольники. Статистика показывает, что только полтора процента всех опубликованных книг предназначены тем, кто еще не умеет читать. Книжный рынок наводнен книгами Эмара, Буссенара, Марриета и Андре Лори, не говоря уже о Пинкертоне. С точки зрения Чехова, это лживая литература, источающая насилие и жестокость. С другой стороны, популярность массовой иностранной литературы указывает на то, чего именно недостает русской детской и подростковой литературе, то есть приключений в экзотических местах, энергичных и смелых героев, оптимистического и живого повествования.

Журналам и иллюстрациям в детской литературе посвящаются отдельные главы, а в последнем разделе Чехов обсуждает значение детской литературы в рамках образования и роль взрослых, учителей и школьных библиотекарей.

В 1915 году Чехов опубликовал вторую книгу на эту тему – «Введение в изучение детской литературы». Основанная на лекциях автора для учителей, она отчасти была повторением издания 1909 года. Чехов защищает волшебные сказки с их национальными корнями, считая, что они играют важную роль в образовании. Сказки Пушкина были «жемчужины», зато многие педагоги по-прежнему считают сказку Петра Ершова проблематичной из-за абсурдности, шероховатости стиля и несообразностей, которые они усматривают в «Коньке-Горбунке». Чехов, однако, полагал, что этой сказке с ее высокой художественностью, жизнеутверждающим и радостным настроем предстоит долгая жизнь[335].

На этот раз дискуссия о роли сказок была вызвана замечаниями педагога и писателя-натуралиста Евгения Елачича (1880 – 1945). В своем «Сборнике статей по вопросам детского чтения» (1914) он рекомендовал более осторожный подход к сказкам. Дети не должны знакомиться с этим жанром слишком рано, поскольку сказки часто используют символы и аллегорическую форму, чужды юному читателю. У сказок нередко сомнительная мораль, события в них лишены логики и могут испугать ребенка. Елачич критически относится к Николаю Вагнеру, сомневаясь, есть ли ему вообще место в детской литературе. Обилие бедствий и мрачная атмосфера в его сказках могут даже лишить юного читателя желания жить[336].

Во «Введении в изучение детской литературы» Николай Чехов выделял в русской детской литературе предыдущих пятидесяти лет частично пересекающиеся направления: сентиментальное, романтическое, утилитарно-реалистическое, народническое, художественно-модернистское и новейшее. В народнической литературе присутствует истинное сострадание к людям, но ощущение горя и отчаянья так велико, что это может плохо отражаться на детях. Модернисты, такие как Городецкий, Саша Черный и Блок, пишут без педагогических целей, предлагая детям только пустое, ненужное развлечение. Для детей полезнее игры и игрушки, чем поэзия подобных авторов. Теперь Чехов более критически относится и к Чарской. Он признал, что она любит своих героев, всегда позволяет добру восторжествовать, умеет связывать в одно целое разные линии сюжета, но, с другой стороны, ее представления о жизни узки, поверхностны и мещански, и когда дело доходит до описания персонажей, она проявляет небывалую бедность воображения. Возникает чувство, что одни и те же герои под разными именами перемещаются из книги в книгу.

В книге «Очерки детской литературы» (1912), впоследствии появившейся в расширенном издании под названием «Детская литература» (1915, 1916) Виктор Родников (1879 –?), киевский историк, изучавший русскую педагогику, указывает, что дети живут в своем собственном мире, не являющемся миниатюрной моделью мира взрослых. Писатели должны принимать во внимание интеллектуальный уровень и уровень развития своих читателей. Необходимо избегать политических вопросов, острых социальных проблем и любовных эмоций (например, «Приключения Тома Сойера» Марка Твена – «эротическая» литература, поскольку в ней целуются!), и наоборот, слишком детальных описаний бедности, жестокости и смерти. Детская литература при этом обязана правдиво отражать жизнь и этические конфликты, избегая, тем не менее, «искусственного морализирования» и тенденциозности[337]. Задача детской литературы – не только воспитывать, но и обеспечивать эстетические переживания. Вслед за Белинским Родников полагает, что только те произведения, которые любимы и детьми, и взрослыми, можно назвать хорошими. Посему следует писать не только для детей, но всегда иметь в виду взрослую аудиторию[338].

В отличие от Бенуа, Родников высоко оценивает русскую детскую литературу XIX и начала XX веков, считая ее многосторонней и богатой. Мамин-Сибиряк – один из самых талантливых авторов, главное его произведение – «Емеля-охотник». Работы Мамина-Сибиряка для детей характеризуются художественной простотой, искренностью и высокими идеалами. Менее одобрительно Родников высказывается о Чарской. В его глазах она стоит ненамного выше Пинкертона, книги ее тенденциозны и наполнены неправдоподобными персонажами. По слухам, повести Чарской, кроме того, приводят девочек ко «всевозможным нелепым экцентричностям»[339]. Модернисты в современной детской литературе тоже не понравились Родникову. Он полагает, что их литература не соответствует эстетическим вкусам ребенка и что детям невозможно ухватить значение сложных символов в их произведениях.

Родников цитирует статистику, показывающую, что около трех четвертей детей в возрасте от одиннадцати до шестнадцати любят читать поэзию, тогда как одиннадцатилетние предпочитают сказки. Родников признал необходимость сказок, поскольку они развивают воображение и эстетические чувства и, кроме того, учат детей видеть разницу между добром и злом. Однако мрачные сказки Вагнера нельзя рекомендовать детям[340]. На книжном рынке слишком мало хороших книг-картинок для маленьких детей, и единственные авторы в этой области, которые, по мнению Родникова, стоят упоминания, это Валерий Каррик (1869 – 1943) и шведская писательница Эльза Бесков. Каррик, карикатурист, опубликовал 28 книжечек под названием «Сказки-картинки», для которых он сам писал тексты и создавал иллюстрации. После революции Каррик эмигрировал в Норвегию, и его пересказы русских народных сказок, написанные в этот период, стали весьма популярны, особенно в США. Эльза Бесков не пользовалась большой известностью в предреволюционной России, хотя несколько ее книг уже были переведены, например «Черничный дедка» (1903), «Тося на лыжах» (без года) и «Под старой сосной» (без года), в другом издании – «Лесовички» (без года). Родников также подчеркивает необходимость хороших иллюстраций для детей, называя нескольких выдающихся художников – Ивана Панова, Николая Каразина, Михаила Микешина, Михаила Клодта, Елену Самокиш-Судковскую и Елизавету Бём.

В ежегодниках, публикуемых «Педагогическим листком» под заголовком «Опыт ежегодника детской литературы» (1910 – 1916), Николай Саввин (1878 – 1934) внимательно следил за публикациями в этой области. Вместе с Чеховым и Родниковым Саввин высоко ценил новую русскую детскую литературу, отмечая ее уникальность и своеобразность. Он особо выделял таких писателей, как Засодимский, Мамин-Сибиряк и Станюкович, и пытался с помощью статистики доказать, что жанр переживает расцвет. В трех вышедших позднее маленьких монографиях под общим заголовком «Наша детская литература» он представлял трех, по его мнению, наиболее важных авторов: Ивана Шмелева (1913), Дмитрия Мамина-Сибиряка (1923) и Александра Серафимовича (1924). Саввин не потерял интереса к критическому анализу детской литературы и в ранние советские годы и опубликовал еще два тома на эту тему – «Принципы критики детских книг» (1924) и «Основные направления детской литературы» (1926). В этих работах видна попытка Саввина адаптироваться к советскому подходу к детской литературе. Лучшие предреволюционные произведения он представляет как «художественно-реалистическое направление». В них авторы смело обращаются к таким темам, как социальная несправедливость и общественное неравенство. Творчество модернистов, наоборот, обернулось неудачей, отчасти из-за отсутствия этических принципов в их творчестве. Что же касалось Чарской, то библиотекарям и учителям следовало еще раньше изобличить ее дурное влияние на читателей и предотвратить распространение ее мелкобуржуазной морали и мировоззрения, где «мещанское благополучие» было самым высоким идеалом[341].

Перевод немецкой книги Генриха Вольгаста Das Elend unserer Jugendliteratur (1896), «Проблемы детского чтения» (1912), был важным событием. В ней выдвигается неотложное требование художественности детской литературы. Согласно Вольгасту, детская литература не только должна быть частью образования и воспитания, она также обязана прививать эстетический вкус. Как и его русские коллеги, Вольгаст презрительно относится к массовому чтению, опасаясь, что оно может помешать многим детям открыть для себя хорошую литературу.