Воспоминание об Алмазных горах - Мария Колесникова

Четырнадцатого июня девятнадцатого года партизанская армия, прикрывая эвакуацию Баджея, стала отходить на юг, в тайгу. Из Степного Баджея потянулись телеги с тяжелоранеными и детьми. Везли мастерские, медикаменты, пушки. Главный штаб задержался еще на день.

Когда встал вопрос о пленных, а их насчитывалось несколько сот человек, Щетинкин предложил распустить их всех по домам. Но пленные решили по-другому.

Щетинкин стоял на крыльце штаба и наблюдал за колонной военнопленных. Шли они строевым шагом. За плечами у всех были котомки.

Колонна мимо церкви направилась к штабу.

— Слушай мою команду! — выкрикнул корнет Шмаков. — Колонна, стой! Смирно! Равнение налево! — Он подошел к Щетинкину и, приложив руку к головному убору, попросил разрешения обратиться.

— Слушаю вас.

— Военнопленный Шмаков. Уполномочен от семисот тридцати пяти пленных солдат и офицеров. Все они хотят идти с вами.

Щетинкин молчал. Шмаков был озадачен.

— Это семьсот тридцать пять штыков, — сказал он. — Они вам будут нужны.

Щетинкин по-прежнему молчал.

— Господин помглавкома, — в голосе Шмакова появились просительные нотки, — нам некуда идти, У нас с вами одна дорога. Белые все равно расстреляют. Для вас мы не будем обузой. Мы постараемся оправдать доверие.

— Хорошо, — наконец отозвался Щетинкин. — Мы обсудим этот вопрос в главном штабе. Думаю, ваша просьба будет удовлетворена.

После того как главный штаб выехал из Баджея, туда вошли белые.

В бывшем штабе партизанской армии сидели генерал-лейтенант Розанов и есаул Бологов. У есаула был растрепанный вид, лицо в кровоподтеках.

— Я предупреждал, убеждал, подавал докладные, — возбужденно говорил есаул. — Мы могли пойти в обход ущелья.

Он вскочил и принялся ходить по комнате.

— Сядьте! — приказал Розанов. — Ворона в павлиньих перьях этот Шарпантье. Погубить пятитысячную армию… Щетинкин обвел его вокруг пальца.

— Так точно. Партизанская армия ушла в тайгу.

— Это уже не армия, а деморализованный сброд, — возразил Розанов недовольно.

— Но Щетинкин с ними, — угрюмо проговорил Бологов.

— Я уверен, что он убит. Корнет Шмаков, кажется, ваш приятель? Вы сами утверждали, что он не боится ни бога, ни черта.

— Дай-то бог. Если корнет Шмаков сам уцелел…

— Будем считать, что со Щетинкиным покончено.

— Я не уверен. Он очень хитрый. У него способность обрастать людьми. Куда бы он ни покатился — в Саяны, к Иркутску, в Минусинск, он обрастет партизанами и устроит новую совдепию. Я не успокоюсь, пока не узнаю, что он убит. Я его ненавижу. У меня с ним свои счеты…

Розанов наморщил лоб, разгладил раздвоенную бороду, что-то прикидывая в уме.

— Я тоже ненавижу, — наконец отозвался он. — Колчак требует победных реляций. Сегодня же отправлю телеграмму в Омск. Ведь с Баджейской республикой покончено! Ну, а Щетинкина и его банду приказываю добить вам. Возьмите, сколько потребуется, казаков, догоните и уничтожьте партизан.

— Я об этом хотел просить вас, господин генерал, — оживился есаул. — Когда я должен выступить?

— Немедленно.

Колчаку Розанов отправил телеграмму:

«Банды красных разбиты окончательно, их руководитель Кравченко остался с группой преданных латышей, отстреливаясь, взяв сто тысяч золотом, со своей семьей скрылся в пределы Монголии. Щетинкин был ранен и застрелился, остальные разбежались, преследуются и вылавливаются. Степной Баджей после трехдневной бомбардировки и упорных боев был взят, сожжен, там оказались великолепные окопы и сильные укрепления».

Розанов понимал, что Колчаку сейчас не до расследования, в самом ли деле с Баджейской республикой покончено: красные только что взяли Уфу, Ижевск, главные силы Западной армии Колчака разгромлены. Красная Армия подошла к Уральскому хребту.

Щетинкин стоял на телеге и раздавал масло партизанам.

— Налетай! Подмазывай колеса на тыщу верст!..

Здесь же, возле телеги, Володя Данилкин читал бывшим пленным устав товарищеской дисциплины:

— «Каждый товарищ партизан должен держать себя с достоинством, на высоте своего положения. За проступки уголовно-политического характера, за грабеж и насилие, за предательство и невыполнение приказов комсостава виновные наказуются по закону времени». Что такое «закон времени», понятно?

Раскол, который давно назревал, произошел на заседании объединенного совета. Встал вопрос, куда двигаться дальше.

Щетинкин, Сургуладзе и Кравченко были за то, чтобы идти по Минусинскому уезду к деревне Григорьевке, оставляя в стороне Минусинск, и по Усинскому тракту выбраться в Урянхайский край. Если же выход в Минусинский уезд окажется запертым белыми, то нужно таежными тропами идти по направлению к Иркутску и около Белогорья свернуть на юг, пробраться в Монголию, завязать отношения с монгольским правительством, при его посредничестве купить у Китая оружие и вернуться в Минусинский уезд. Если оружия достать не удастся, через Монголию пойти на соединение с Красной Армией в Советский Туркестан, в Ташкент.

Планы были грандиозные, от них захватывало дух.

— Пойдем в Минусинский уезд, установим Минусинскую республику, — предлагал Щетинкин.

Альянов и его единомышленники возражали:

— Колчак Минусинск не отдаст, у него там генерал Попов с войском. Как пойдем? По таежной целине?.. Это сколько же сотен верст? Безумие!

— Наш поход — не во имя собственного спасения. Обрастем массами, окрепнем. А стратегическая цель — отрезать Колчака от Урянхая и Монголии.

— А если Колчак опять нас зажмет?

— Тогда прорвемся через Монголию на Туркестан.

— С детьми, ранеными, без продовольствия, по безводным пустыням, через снеговые хребты?

— Да! Военная сторона дела важна. Но сводить все только к военной стороне мы не можем. Нужно помнить о долге перед угнетенными трудящимися Востока.

Глаза Альянова округлились от изумления.

— Ваше интернационалистическое мессианство, Щетинкин, смешно! Мы разбиты, а вы кричите о свободе для других.

— Это вы разбиты, Альянов. А мы не разбиты.

Щетинкина поддержал Кравченко:

— Баджея не стало географического, но пойдет вперед за власть Советов Баджей идейный.

— А жрать что будем? — спросил командир полка Старобельцев.

— Жрите то, что вывезли в Вершино и отдали белякам, — зло отозвался Щетинкин.

— Я увожу свой полк!

— Изменяешь Советской власти, Старобельцев?

— Почему же? Мы установим Советы без большевиков.