Сейф дьявола (роман и повести) - Йозеф Глюкселиг

— Это, конечно, выход, спору нет. Только мне немного не нравится, что приходится идти на такой риск из-за паршивой газетенки. Если подумать, мы опять пришли к тому же, от чего ушли… — развел руками капитан. — Ведь Калахова способна посадить мужа в первый же самолет на Прагу, как только мы его привезем.

— Способна, это правда. А что, если этот номер у нее не пройдет? — откинулся в кресле полковник. — Калах может не захотеть возвратиться в Прагу.

— Он? Этот недотепа, который пляшет под дудку своей дурехи? — взорвался Гордан. — Чтобы это произошло, должно случиться чудо.

— Да-а, — медленно протянул полковник. — Так совершим же это чудо, Гордан… Поговорите с Калахом начистоту. Он знает резидента? Знает. И может поставить его под угрозу. Он выступал с заявлением против Праги? Выступал. Брал деньги у нашей секретной службы? Брал. Таким образом, дайте ему понять, что он с нами связан и если вдруг захочет перебежать нам дорогу здесь, в Лондоне, или в Праге, мы тут же предоставим чехословацким органам дополнительные компрометирующие его материалы. Намекните ему, что мы способны подготовить такие материалы. Откройте ему карты. Если вы будете действовать подобным образом, он, несомненно, поймет, что в Праге его ждет только тюрьма. Да, предупредите, чтобы жене ничего не говорил!

— Вы думаете, он пойдет на это? — засомневался трезво настроенный капитан.

— Пойдет. Пообещайте ему что-нибудь. Ведь он не только жалкий трус, но и доверчивый дурак. В конце концов, у Симора есть психотропные средства, которые могут воздействовать на пациента и на свободе.

— Вы имеет в виду копалин?

— Хотя бы его, — кивнул полковник. — Вспомните, ведь после приема этого лекарства ему понравилось в Вене. Симор конечно же сможет сделать так, чтобы ему понравилась и Аляска. А потом решим, что с ним делать.

— Профессор Симор ждет в приемной, — напомнил Гордан.

— Я не собираюсь терять время на разговоры с подобными людьми, — махнул рукой полковник, словно отгоняя назойливую муху. — Вы сами с ним все обсудите… И не забудьте, что мы до сих пор ничего не знаем о Боркине. Может, Симору попробовать еще раз?

— Я бы очень не хотел этого, сэр… Дело в том, что тут есть одно обстоятельство… Я не хотел вас, правда, волновать, но… — Гордан испытующе взглянул на Роблина, как бы раздумывая, говорить ли о том, что случилось.

— Что такое, Гордан? Вы что-то от меня скрываете?

— Понимаете… Симор постоянно утверждал, что полмарин не очень действует на пациента, а Беерво время одного из посещений выяснил, что Калаху полмарин не давали.

— Что это значит?

— Подождите, это еще не все. Во время этого посещения Беер дал пациенту какое-то питье, а стакан унес с собой. Симор убежден, что это был негал. Сестра Агата сегодня тоже призналась, что дала пациенту обезболивающий наркотик… И это тоже, наверное, был негал…

Полковник несколько секунд сидел с застывшим взором, а когда поднял глаза на заместителя, взгляд его стал холодным и злым:

— Выбирайтесь из этого положения сами, Гордан. Рискуете вы.

— Понятно, — тихо ответил капитан.

Выйдя из кабинета полковника, Гордан тщательно прикрыл за собой обитую кожей дверь. И тут же встретился с беспокойным, испуганным взглядом профессора Симора. Молча кивнул ему и вышел в коридор.

Там он быстро направился к лифту, вошел в кабину и, прислонившись к стенке, закрыл глаза.

В полутемную, мрачную комнату через зарешеченное окно проник яркий луч дневного света. Солнечный зайчик весело запрыгал по стене.

Михал Калах спал спокойным, исцеляющим сном. Впервые после ряда долгих, изнурительных для него дней, когда он ощущал себя на краю пропасти, заснул спокойно, без чувства отупляющей беспомощности, которое охватывало его после каждого укола.

Во сне он глубоко дышал, не подозревая о той схватке, в которой столкнулись два мира. Не слышно было звона оружия, не сверкали клинки, не пахло порохом, потому что это была схватка на больничной койке. Две разведслужбы боролись за одного человека. Одна — для того, чтобы усыпить его и таким образом обеспечить его молчание, другая — чтобы вернуть к жизни и заставить дать показания.

Веки его задрожали, и он открыл глаза. Воспаленным взором некоторое время смотрел в потолок, потом взгляд его скользнул к лучу света на противоположной стене.

«Солнце! — обрадовался Калах. — Солнце означает жизнь. Раз я вижу солнце, значит, я еще жив, — рассуждал он, постепенно успокаиваясь и пристально глядя на светлый прямоугольник на противоположной стене. А что, собственно, со мной произошло? — подумал вдруг он. — Почему еще позавчера я не мог радоваться солнцу, почему я его не видел? Почему солнце светит через решетку? И вообще, почему я здесь лежу?»

Он вынул руку из-под одеяла и медленно, испытывая радость, что рука подчиняется ему, разжал ладонь. Пластмассовый пенальчик, зажатый в ней, был влажным от пота, но он знал, что это чудодейственный сосуд. Достаточно было положить голубоватое круглое драже, содержащееся в нем, на язык и подождать, пока оно растает, как тревога, беспомощность, бессилие и усталость улетучивались неизвестно куда. При этом лекарство не уводило в нереальный мир снов и безудержной фантазии, после него он мог назвать все предметы, которые видел, помнил, как его зовут и что у него есть жена. Постепенно он начал понимать, где находится, сумел припомнить и то, как сюда попал.

Таблетки появились на столике три дня назад, причем на этикетке было указано, что принимать их следует не более десяти в день. Калах взял в руки пластмассовый пенальчик. Он сделал это по какому-то внутреннему побуждению: ему вдруг очень захотелось иметь что-то свое, только ему принадлежащее. Сестра Агата улыбнулась в ответ и ласково сказала, что это подарок от профессора и что это его успокоит. С тех пор он крепко сжимал пенальчик в потной ладони.

Калах снова спрятал руку под одеяло, отвернулся к стене и закрыл глаза. Через несколько минут он опять спокойно спал.

Солнце уже ушло из палаты, когда открылась дверь и внутрь заглянули двое. Один из них подошел к кровати и положил пациенту на лоб холодную ладонь.

— Спит. — Он отнял руку и повернулся к своему спутнику.

— А негала здесь нет? — спросил тот и подошел к столику, на котором лежали лекарства.

— Сами видите, Гордан, — ответил профессор и слегка подтолкнул посетителя к двери.

— А где эта монахиня? — спросил Гордан в коридоре.

— У себя в комнате, — показал Симор на дверь, над которой висел крест.

Когда профессор, предварительно постучав, вошел, сестра Агата сидела за столом и читала Библию. Слегка вздрогнув, она отложила книгу и любезно предложила сесть.

— Я хотел бы вас кое о чем спросить, — начал Симор, усаживаясь на стул. — Вы говорили кому-нибудь, кто такой больной из палаты номер семь?

Капитан Гордан между тем подошел к окну и выглянул на улицу, делая вид, что этот разговор его совершенно не интересует.

— Вы имеете в виду господина Майера? — уточнила женщина и приветливо улыбнулась. — Да, господин профессор, я еще помню его имя. Он выкрикивал его в первые дни, пока не поверил, что его зовут Олаф Енсен.

— Я спрашиваю, вы говорили кому-нибудь о том, что его в действительности зовут Майер? — настойчиво повторил профессор.

— А для чего? — удивилась она. — Ведь и так все это знали.

Симор съежился под взглядом Гордана, которым тот наградил его, и задал новый вопрос:

— Какие лекарства вы даете пациенту из палаты номер три?

— Только те, которые вы назначаете и которые готовил господин ассистент, — ответила она и удивленно посмотрела в сторону человека, стоявшего у окна. — А что случилось? — До нее вдруг дошла необычность ситуации.

— Ничего не случилось, — без причины повысил голос Симор. — Я только интересуюсь, откуда у Калаха взялись лекарства, которые я не назначал?

— Возможно, их назначил господин ассистент, — ответила она, и во взгляде ее читалась не только приветливость, но и упорство.

— Вы давали больному какие-нибудь голубоватые таблетки? — обратился к ней Гордан, и женщина недоуменно кивнула:

— Да, давала, я еще удивилась, что на пенальчике нет наклейки с указанием изготовителя.

— На каком пенальчике?! — вскрикнул Гордан, сделав шаг в ее сторону.

— На пенальчике с лекарством. Там было только написано, что принимать нужно по мере необходимости, но не более десяти таблеток в день. Я считала, что это успокоительное средство.

— А где этот пенальчик? — спросил Гордан и заметил, что Симор побледнел.

— А где ему быть? — раздраженно передернула плечами сестра Агата и непонимающе посмотрела на Гордана. — На подносе с лекарствами, которые готовятся для каждого пациента.

Капитан снова выглянул в окно на аллею, терявшую очертания в густеющих сумерках: