История оборотня - Кирилл Алейников

Лэсли был человек добрый и не любил ругаться. Ни один боец батальона не может сказать, что слышал от сержанта за всю жизнь более пяти ругательных слов. Возможно, дело было в "голубой крови" сержанта, который являлся потомком знатных и богатых дворян Европы. А может, причина в чём-нибудь другом. Как бы там ни было, Уинстон Максимилиан Лэслингтон – именно так звучало полное имя сержанта – слыл аккуратным, доброжелательным и исполнительным человеком. Кроме того, он был достаточно умен и образован, чтобы получить прозвище Гарвард. Своего прозвища он не стеснялся, как не стеснялся и того, что учился в одноименном университете. Не любил лишь, когда обращались к нему по фамилии или первому имени.

– Зовите меня Лэсли, Макс Лэсли, – говорил он при знакомстве на манер известного кинематографического агента секретной службы Великобритании.

Ещё сержант не любил рассказывать о своем прошлом. Сослуживцы знали, что он некогда был адвокатом, и его адвокатская карьера началась достаточно успешно. Но что-то впоследствии заставило его бросить прежнюю профессию и поступить на службу в Вооруженные силы. Теперь, несмотря на всю свою доброжелательность и образованность сержант Лэсли являлся очень опытным руководителем-офицером, и солдаты его любили.

Палящее солнце накалило камни и скалы, и теперь можно было видеть, как от них плавными, не спешащими волнами идёт прозрачный горячий воздух, и преломление лучей света на границе разных по температуре слоев воздуха забавно играет изображениями предметов. Скальные уступы в отдалении начинали то возвышаться в небо, отрываясь от земли, и парили, словно огромные футуристические звездолеты; то вовсе исчезали за хаотичными движениями прозрачных ручьев воздуха. На пути следования БТРа постоянно возникали огромные ртутные лужи, но ни разу бронетранспортер не добрался хотя бы до одной: лужи бесследно исчезали, словно их впитывала жадная до любой жидкости земля, пусть этой жидкостью будет хоть гидраргирум. Миражи, кругом одни миражи – эти обманчивые образы и вечно ускользающие картины...

Как хорошо сейчас в Альпах, подумалось сержанту. Чистый горный снег сверкает в лучах солнца – не убийственно-жаркого солнца, от которого нет, кажется, никакого спасения, а теплого горного солнца Альп. Чистый воздух без всякой пыли, такой холодный, что при выдохе изо рта вырывается облачко пара. Вокруг – вечнозеленый и вечно живой лес, загадочно тихий и наполненный запахами хвои. И небо. Глубокое и синее, такое огромное, что невозможно ухватить взглядом даже его десятую часть. Настоящее небо, а не выцветшая тряпка, которая висит над этой забытой Аллахом и всеми его пророками страной.

Сержант в очередной раз плеснул себе в лицо теплой воды из фляги, чтобы не заработать солнечный удар. Вода испарилась почти мгновенно, не принеся при этом никакого охлаждения.

Да, Альпийские горы навсегда влюбят в себя кого угодно. Царство природы, воплощенной в красоте, свободе и величии снежных вершин. Где-то вдалеке высились пики Киндугуша, украшенные белыми шапками, но это были совсем не те горы, к которым привык сержант. Они внушали нечто вроде смущения, эти уродливые морщинистые гиганты, мёрзнущие среди выжженной пустыни. Лэсли любил именно зимние горы, по склонам которых много раз совершал лыжные прогулки, когда вокруг насколько хватает глаз, всё покрыто нежным, сверкающим сотнями тысяч бриллиантов одеялом.

– Сержант! – окликнул его Паркинс, оторвав от сладостных воспоминаний. Лэсли обернулся и сначала не понял, зачем позвал его рядовой, но тут заметил неясную фигуру вдали. Фигура колыхалась в потоках воздуха, то удалялась, то приближалась, то вовсе пропадала из виду. Фигура явно принадлежала человеку.

Пехотинцы перестали мечтать и поудобнее перехватили оружие. В этих землях даже одиноко шагающий по пустыне человек может быть опасен. Далеко не каждый местный житель рукоплескал и улыбался натовским миротворцам, тем более – американским солдатам.

Здоровяк сел за управление пулеметом, установленным на турели бронетранспортера, а остальные четверо, сидевшие на броне, спрыгнули на землю, когда машина остановилась в десятке метров от шедшего навстречу человека. Тяжелые армейские ботинки гулко шлепнули подошвами по пыльной дороге, лязгнула амуниция.

– Эй, араб! – гаркнул Лэсли и пошел к человеку. Сзади его прикрывали пехотинцы, направившие стволы винтовок на путника.

Путник действительно являлся арабом, самым что ни есть обычным для здешних мест арабом с длинной черной бородой и крючковатым посохом в левой руке. Одет он был в белую рубаху до пояса и широкие штаны. Поверх рубахи накинута зеленая безрукавка с четырьмя карманами на полах с застежкой впереди и хлопчатобумажный халат. Голова прикрыта чалмой белого цвета. Непосвященным людям всегда становится дурно, когда они видят нацепившего столько одежды на себя человека, спокойно шагающего в жару по пустыне. "Они что, мёрзнут там?!". На самом деле одежда бедуинов и арабов создана как раз для того, чтобы жить и путешествовать в мире постоянных высоких температур. Легкие широкие штаны и рубахи не допускают попадания солнечных лучей на кожу и обеспечивают прекрасную вентиляцию всему телу, чалма из семиметровой ткани надежно закрывает голову, не давая ей перегреться, белый или светлый цвет одежды отражает тепло; одеяния людей пустынь призваны защищать не от холода, а от тепла, сохранять постоянную температуру тела.

Путник что-то затараторил и, беспрестанно кланяясь, засеменил к сержанту.

– Стоять! Руки за голову! – приказал Лэсли и резким движением вскинул винтовку к плечу, когда заметил, что правая рука араба постоянно находится где-то в широких складках рубашки. Араб бросил свой посох и поднял руки к небу, на его лице появилось страдальческое выражение. Подбежавший Паркинс обыскал путника, но ничего не нашел.

– Чист, – заключил он обыск.

Движением винтовки Лэсли приказал арабу идти дальше по своим делам. Пехотинцы не спеша взобрались на БТР, мотор которого взревел и повез тяжелый броневик дальше. Метров через триста, когда нечаянно встретившийся путник уже исчез за скальными поворотами, машина остановилась. Сержант дал бойцам распоряжения проверить близлежащие склоны на предмет засады.

– Не нравится мне этот бедуин, – пояснил свое решение Лэсли. – Хоть не было при нём ни оружия, ни рации – это не значит, что он мирный чабан, отправившийся погостить в соседний аул. Если впереди засада, то враг наверняка уже знает о нашем приближении. На родной земле и камни, знаете ли, помогают.

На разведку местности отправились капрал Риддл и рядовой Нимиц. Они прошли сотню шагов по дороге, а затем поднялись по каменистому склону на небольшой утес, с которого открывался более или менее широкий обзор на путь, который бронетранспортер должен будет преодолеть. Из высохшего русла безымянной реки дорога в этом месте снова врезалась в скалы и шла длинным и почти прямым коридором шириной десять-двадцать метров и длиной километра три. Лучшего места для засады не найти, наверное, во всем Афганистане.