Зеркала. Темная сторона - Мария Николаевна Покусаева

– Для нашей семьи Корвин – как для тебя Сильвия, ну или что-то подобное. – Кондор улыбнулся мне. – Просто у меня как-то получилось найти с ним общий язык.

Птица, понимая, что говорят о ней, издала странный звук, похожий на урчание, и щелкнула клювом.

– И невероятно избаловать, – фыркнула Присцилла.

Парсиваль глухо засмеялся, уже ни капли не стесняясь этого, за что заработал презрительный взгляд от сестры.

Мы с Тересией переглянулись: мой недоуменный взгляд столкнулся с ее, полным какого-то смиренного терпения и понимания, мол, так вот я и живу, и ты, деточка, привыкай.

***

– Я не сомневался, что вы примете верное решение, – сказал Парсиваль.

Его кабинет в доме был намного уютнее, чем кабинет ректора, более личным, что ли, но трепет вызывал не меньший. После обеда меня сразу привели сюда, и теперь я сидела в мягком кресле напротив лорда Парсиваля и старалась смириться с судьбой.

Как будто бы мое решение могло быть иным.

Кондор был рядом, но, кажется, решил не вмешиваться в разговор своего отца с одной глупой девочкой и просто смотрел в пламя камина. Почему-то мне казалось, что сейчас волшебник пытается хоть отдохнуть от всего, что происходило вокруг. И в этом стремлении я его отлично понимала.

Корвин, который ни на секунду не желал расставаться с хозяином, сейчас сидел на спинке кресла, немного нахохлившийся и такой же обманчиво-спокойный. Я не сомневалась, что птица, которая не совсем птица, наблюдает за мной – и очень внимательно.

– Вы привели достаточно убедительные аргументы, милорд, – сказала я, сцепив пальцы в замок и положив руки на колени. – Единственное, что меня смущает, это чувство, что вы делаете для меня больше, чем я заслуживаю.

– Это очень лишняя скромность, леди Лидделл, – голос Парсиваля стал обманчиво ласковым, как бархат, прячущий где-то в себе острое лезвие.

– Так или иначе, я хочу быть уверена в том, что в моих силах расплатиться с вами за подобную милость.

Корвин щелкнул клювом – мне показалось, что насмешливо. Парсиваль тоже улыбнулся.

– То есть аргументы все-таки были недостаточно убедительными? – ехидно спросил он. Я поспешила заверить, что нет, достаточно, стараясь не коситься в сторону главного аргумента. – Мари, все, что вы будете должны моей семье, даже не мне лично, сводится к двум простым понятиям: преданность и лояльность. Я уже говорил вам, что вы кажетесь мне очень достойной и честной девушкой, и мое мнение почти полностью совпадает с тем, что о вас накануне рассказал мой сын. Вы понравились моей сестре…

– Что?! – не удержалась я.

– Поверьте, вы ей понравились. – Парсиваль улыбался уже без какого-либо стеснения и, кажется, готов был рассмеяться. – Намного больше, чем любая из женщин, которая переступала порог этого дома, намереваясь каким бы то ни было способом задержаться в нем подольше.

– А ваш брат? – спросила я.

– А вы видите его здесь?

Я помотала головой.

– Гилберту будет совершенно все равно, поверьте, у него совсем другие цели и интересы. Вашим патроном становлюсь я, а не он. – Парсиваль стал задумчивым. – У моего брата здесь нет власти.

Я нервно разгладила юбку.

– Преданность и лояльность, моя милая, выражаются не в слепом подчинении моим приказам, а в вашем желании или склонности смотреть на некоторые принципиальные вещи так же, как я привык это делать, – продолжил лорд Парсиваль. Его голос звучал почти мягко. – Если бы я не был уверен в том, что мы сможем смотреть в одном направлении, я бы не предложил вам свою помощь. Вообще никакую. Вы же не считаете меня тщеславным тираном, который будет беззастенчиво пользоваться вашим подчиненным положением, стремясь навязать вам свои собственные интересы?

Кондор оторвал взгляд от пламени и, улыбаясь одним уголком рта, посмотрел сначала на меня, потом на отца – и сказал:

– У леди в голове обитает некоторое количество стереотипов, папа. К счастью, ее можно достаточно быстро убедить в том, что пытаться примерить их к живым людям – идея не слишком жизнеспособная. Ну же, Мари, признайся, – сказал он мне, – поначалу ты шарахалась от меня именно потому, что что-то такое себе придумала.

– Как ты себя вел, – ответила я, – так я тебя и воспринимала.

Он рассмеялся.

– Буду себе льстить, что мне однозначно удалась роль коварного чародея. Но если без шуток, – Кондор снова стал серьезным, – решение только за тобой. Я рассказал тебе все, что должен.

– Я же сказала, что согласна! Я просто боюсь, что однажды мне выставят счет, который я не потяну.

– Вашу растерянность легко понять, милая, – поспешил успокоить меня Парсиваль. – Вы здесь недавно и чувствуете себя очень одинокой и беспомощной. Желать вам вреда или использовать вас во вред вам самой – это то, что я назвал бы бесчестьем.

– А использовать меня во благо мне – это честно? – я положила руки на подлокотники.

Он ухмыльнулся.

– Вас уже используют, милая, и чем дальше, тем больше будет желающих. Я могу только поклясться, что наши с вами отношения будут строиться на доброй воле и доверии. У вас, напоминаю, особое положение в этом мире. У нас тоже. Так что, в некоторой степени, это союз равных.

Если бы я и хотела сказать что-то еще, я в любом случае не решилась бы, поэтому замолчала, пытаясь вспомнить все события, которые происходили до сегодняшнего утра, как перед прыжком в глубину пытаются вдохнуть побольше воздуха. И вот если отбросить привычку Кондора недоговаривать, его резкость в некоторые моменты, но принять во внимание все то, о чем говорил его отец, пока мы общались один на один, как ни крути – получалось одно.

У них был повод заботиться обо мне и защищать меня.

У меня – не было повода упрекнуть их в чем-то, как не было больше никого в этом мире, кому я могу доверять. Кроме меня самой, разумеется.

– Что я должна сделать?

Кажется, некое напряжение, которое до этого момента едва-едва, но ощущалось в воздухе, исчезло. Корвин что-то проскрипел и тряхнул головой, потерся клювом об обивку кресла.

– Вы получите амулет с отпечатком моей силы, и еще нужно подписать пару бумаг. Второе – действие не обязательное и нужно, скорее, для отчета перед Ковеном, если у них возникнет желание задавать вопросы. Амулет нельзя будет ни потерять, ни украсть, ни даже отдать кому-то, кроме меня или моих кровных родственников. – Парсиваль вытянул ту ногу, на которую он прихрамывал, вперед. – Что вы предпочитаете из украшений?

Кондор фыркнул, я