Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI – СХХ. - Сюэцинь Цао

– Всем женщинам велено удалиться! Сюда направляется почтенный господин ван!

Баочай и Баоюй в растерянности смотрели, как мечутся служанки, хватают и тащат вещи. Но тут прибежал запыхавшийся Цзя Лянь.

– Все в порядке, не волнуйтесь! – еще издали закричал он. – Господин Бэйцзинский ван выручил нас!

Все бросились к Цзя Ляню, желая поподробнее его расспросить, но Цзя Лянь, увидев, что Фэнцзе в беспамятстве лежит на полу, бросился к ней и разразился безудержными рыданиями. Матушка Цзя еще больше разволновалась.

К счастью, Пинъэр не растерялась, быстро привела Фэнцзе в чувство и приказала служанкам уложить ее в постель. Матушка Цзя постепенно тоже пришла в себя, но продолжала плакать, и Ли Вань ее утешала.

Наконец, Цзя Лянь рассказал о том, что произошло, какими добрыми оказались Бэйцзинский и Сипинский ваны. Умолчал лишь об аресте Цзя Шэ, чтобы не расстраивать госпожу Син, и поспешил к себе в дом. Там уже похозяйничали чиновники. Сундуки все были открыты, шкафы взломаны, вещи наполовину растащены.

Цзя Лянь, обезумев от ужаса, смотрел на представившуюся ему картину, и по щекам его катились слезы. В этот момент его окликнули. Цзя Лянь обернулся и увидел, что Цзя Чжэн вместе с сопровождающим его чиновником составляет опись вещей. Чиновник перечислял:

– Статуя бодхисаттвы из кедрового дерева – одна. Статуя богини Гуаньинь из кедрового дерева – одна. Подставка для статуй Будды – одна. Четок из кедрового дерева – две связки. Золотая статуя Будды – одна. Зеркал в позолоченной оправе – девять. Статуй Будды из яшмы – три. Один набор фигурок, состоящих из бога счастья и восьми бессмертных. Жезлов «жуй» из яшмы, золота и кедра – по два. Ваз из древнего фарфора – семнадцать. Старинных безделушек и украшений – четырнадцать сундуков. Старинный яшмовый кувшин – один. Малых яшмовых кувшинов – два. Яшмовых чашек – две пары. Стеклянных ширм – две. Ширм для кана – две. Стеклянных блюд – четыре. Яшмовых блюд – шесть пар. Чашек с облупившейся позолотой – восемь. Золотых ложек – сорок. Больших серебряных блюд и чашек по шестьдесят штук. Палочек для еды из слоновой кости, оправленных в золото, – четыре пары. Больших позолоченных чайников – двенадцать. Чайных подносов – два. Серебряных блюдец и кубков – сто шестнадцать. Шкурок чернобурой лисицы – восемнадцать. Соболиных шкурок – пятьдесят шесть. Лисьих и песцовых шкурок – по сорок четыре штуки. Шкурок рыси – двенадцать. Беличьих шкурок, снятых чулком, – двадцать пять. Бобровых шкурок – двадцать шесть. Шкурок морской собаки – три. Тигровых шкур – шесть. Шкурок выдры – двадцать восемь. Бараньих шкурок, выделанных, окрашенных в коричневый цвет, – сорок. Каракулевых шкурок черных – шестьдесят три. Шкурок мускусной крысы – двадцать. Шкурок пятнистых крыс – двадцать четыре. Бархата – четыре куска. Беличьих шкурок – двести шестьдесят три. Атласа – тридцать два куска. Сукна – тридцать кусков. Сатина – сто тридцать кусков. Флера – сто восемьдесят кусков. Крепа – тридцать два куска. Вееров из шелка и из перьев – двадцать два. Узорчатого шелка – восемнадцать кусков. Других тканей разных цветов – тридцать кусков. Меховых одежд разных – сто тридцать две штуки. Одежд меховых на матерчатой подкладке и одинарных – триста сорок. Часов – восемнадцать. Поясов – девять. Прочих вещей из бронзы и олова – более пятисот. Жемчуга – девять связок. Головных украшений из червонного золота – сто двадцать три. Драгоценности мелкие разные – не подсчитывались. Подушек из желтого шелка, употребляемых при императорском дворе, – три. Украшений, платьев и юбок, разрешенных к ношению только в императорском дворце, – восемь наборов. Яшмовых поясов – два. Желтого атласа – два куска. Серебра – семь тысяч лянов, золота – сто пятьдесят два ляна. Медных монет – семь тысяч пятьсот связок.

Затем шло перечисление утвари и вещей, которые присылали во дворец Жунго в качестве подарков. Бумаги на право владения землей и строениями и вся деловая переписка членов семьи Цзя были опечатаны.

Цзя Лянь, стоя в отдалении, слушал чтение описи и недоумевал, почему в списке нет вещей, изъятых у него. Но когда чтение основного списка закончилось, он вдруг услышал:

– Среди изъятых вещей имеются долговые расписки, по которым взимались недозволенные проценты, что уже само по себе является вымогательством. Если Цзя Чжэн укажет их владельца, это смягчит его вину.

Цзя Чжэн, стоявший на коленях, ударил челом и воскликнул:

– Ведь я не занимался домашними делами и ничего об этом не знаю. Спросите у моего племянника Цзя Ляня!

– Сундук с этими бумагами найден в моей комнате, – воскликнул Цзя Лянь, – так посмею ли я от него отказаться?! Только прошу вас, смилуйтесь, господин! Мой дядя и в самом деле ничего об этом не знает.

– Твой отец провинился перед государем, и тебе придется отвечать вместе с ним, – заявили ваны. – Ты сейчас признался, и это хорошо… Охраняйте его, – обратились они к своим людям. – Всех остальных пусть освободят! Дорогой Чжэн, вам придется ожидать дальнейших повелений государя, а мы поедем во дворец. Чиновники и стражники останутся здесь до нашего возвращения!

Они сели в паланкины и уехали. Цзя Чжэн полз на коленях, провожая их до вторых ворот.

– Можете не беспокоиться, – сказал ему на прощание Бэйцзинский ван, протягивая руку, и на лице его отразилось сочувствие. Видно было, что все происходящее вану неприятно.

Слова вана несколько приободрили Цзя Чжэна. В это время к нему обратился Цзя Лянь:

– Почтенный господин, навестите старую госпожу!

Цзя Чжэн торопливо поднялся с колен и поспешил во внутренние покои. У женщин-привратниц был растерянный вид, но Цзя Чжэн не имел желания ни о чем их расспрашивать. Он вбежал в дом матушки Цзя и застал всех в слезах. Госпожа Ван и Баоюй молча стояли возле матушки Цзя и плакали. Госпожа Син содрогалась от рыданий.

– Господин пришел! – закричали женщины, увидев Цзя Чжэна, и обратились к матушке Цзя: – Почтенная госпожа, успокойтесь, с господином Цзя Чжэном ничего не случилось, он здесь!

Матушка Цзя с трудом открыла глаза.

– Сын мой, – проговорила она. – Я уже не чаяла тебя увидеть! – И она зарыдала. Вслед за нею заплакали в голос все остальные.

Опасаясь, как бы матушка Цзя от расстройства не захворала, Цзя Чжэн постарался взять себя в руки и произнес:

– Не убивайтесь так, матушка! Дело, конечно, серьезное, но государь не оставил нас своей святой милостью, и оба вана оказались добрыми. Правда, старший брат пока взят под стражу, но когда все выяснится, надеюсь, государь и к нему проявит милосердие. А пока всем велено сидеть дома и никуда не отлучаться!

Никто не решался уйти от матушки Цзя, лишь госпожа Син поспешила к себе, но на дверях ее дома были замки и печати; девочки и старухи-служанки сидели под стражей.

Госпожа Син, громко рыдая, пошла к Фэнцзе. Вторые ворота тоже оказались опечатанными, открыта была лишь одна из комнат, и оттуда доносились всхлипы.

Лицо Фэнцзе приняло серый оттенок, глаза были закрыты. Рядом стояла Пинъэр и плакала. Госпожа Син решила, что Фэнцзе умерла, и снова разразилась воплями.

– Не плачьте, госпожа! – бросилась к ней Пинъэр. – Она жива. А была совсем как мертвая. Потом отлежалась, пришла в себя, поплакала, и сейчас ей лучше. Не падайте духом! Вы не знаете, как чувствует себя старая госпожа?

Госпожа Син ничего не ответила и вернулась к матушке Цзя.

Там она увидела только родню Цзя Чжэна и почувствовала себя бесконечно одинокой. Муж и сын арестованы, невестка тяжело больна, дочь терпит страдания, а самой ей некуда деваться.

Все как могли утешали госпожу Син. Ли Вань приказала служанкам убрать комнату в своем доме и пригласила госпожу Син пожить пока у нее. Госпожа Ван послала к ней нескольких служанок.

Цзя Чжэн, нервно теребя усы, с затаенным страхом ждал решения императора. Вдруг за воротами зашумели стражники, послышались крики:

– Ты откуда? Сейчас мы тебя внесем в список, свяжем и передадим господам из приказа Парчовых одежд.

Цзя Чжэн выглянул наружу и увидел Цзяо Да.

– Ты зачем здесь? – строго спросил он.

Цзяо Да, топая ногами и взывая к небу, запричитал:

– Я постоянно увещевал своих непутевых господ, а они считали меня врагом! Сами знаете, сколько мне пришлось вытерпеть лишений, когда я служил вашему деду! И вот сейчас я попал в оборот: старший господин Цзя Шэ и братец Цзя Жун арестованы, их увез какой-то ван; служители ямыня опозорили наших женщин, загнали их в пустой зал и заперли. Совести у этих сволочей не больше, чем у свиней и собак! Все имущество описали, а вещи увезли, не оставив даже обломков деревянной посуды и осколков от фарфоровых чашек! А теперь, видите ли, меня грозятся связать! Мне без малого девяносто, когда-то я сам вязал людей по приказу вашего деда! А теперь меня хотят связать! Да кто они такие? Я сказал, что я из западного дворца, и убежал. Те люди слушать ничего не хотели, потащили меня сюда, а здесь, оказывается, то же самое! Мне не дорога жизнь, буду биться насмерть!