История Русской Церкви в период постепенного перехода ее к самостоятельности (1240-1589). Отдел первый: 1240-1448 - Митрополит Макарий

Недавно открыты и изданы еще четыре послания митрополита Киприана, которые по главному содержанию можно назвать историческими. Они писаны к знаменитым игуменам Сергию Радонежскому и Феодору симоновскому и касаются разных обстоятельств жизни этого святителя и современного состояния Западнорусской Церкви: в первом Киприан извещает о своем путешествии из Киева в Москву на митрополию; во втором описывает притеснения и обиды, сделанные ему на пути в Москву по повелению великого князя Димитрия Иоанновича, показывает незаконность притязаний архимандрита Митяя на Московскую митрополию, объясняет свою невинность пред великим князем и свои действия в Литве; в третьем и четвертом – уведомляет о своем путешествии в Константинополь. Первое и два последние послания очень кратки и маловажны, но второе очень любопытно по новости сведений, в нем сообщаемых. «Не утаилось от вас, – пишет Киприан означенным игуменам, – и от всего христианского рода, что сделали надо мною, чего не делалось ни над одним святителем, как стала Русская земля. Я изволением Божиим, и избранием великого и святого Собора, и благословением Вселенского патриарха поставлен митрополитом на всю землю Русскую, как знают все. И ныне поехал было со всем чистосердечием и благожеланием к великому князю. Но он разослал послов, чтобы не пропустить меня, сделал заставы, сбил ратников, поставил над ними воевод и наказал им, какое зло сделать надо мною и даже предать нас без милосердия смерти. Я, предохраняя князя от бесчестия и заботясь больше о душе его, прошел иным путем, надеясь на свое чистосердечие и свою любовь к нему, и его княгине, и его детям, но он приставил ко мне мучителя, проклятого Никифора, и какого зла не совершил надо мною? Хулы, поругания, насмешки, грабительство, голод! Меня ночью заточил нагого и голодного, и от той студеной ночи доныне страдаю... Если миряне опасаются князя, потому что у них жены и дети, стяжания и богатства, которых они не хотят лишаться... то вы, отрекшиеся мира и живущие одному Богу, как вы, видя такую злобу, умолчали? Если вы желаете добра душе великого князя и всей его отчине, зачем вы молчали?» Представив затем несколько правил святых апостолов и святых отцов о поставлении иерархов, Киприан продолжает: «Если все это так, то как у вас на митрополичьем месте стоит чернец (Митяй), в святительской мантии и клобуке с святительским посохом в руках? Где слышалось такое бесчиние и злое дело? Если брат мой (святой Алексей) преставился, я святитель на его месте, моя митрополия. Не мог он оставлять наследника при смерти своей. Когда слыхано было возлагать на кого-либо прежде поставления святительские одежды, которых не может носить никто, кроме одного святителя? Как же смеет он стоять на месте святительском?.. А что клевещут на митрополита, брата нашего, будто он благословил его на все те дела – это ложь... Разве мы не знаем, что случилось при смерти митрополита? Я видел грамоту, которую написал митрополит умирая, и та грамота будет с нами на великом Соборе...» Потом Киприан снова обращается к самому себе и говорит: «Какую вину нашел во мне князь великий? Чем я виноват пред ним и его отчизною? Я ехал к нему благословить его, и княгиню его, и детей его, и бояр его, и всю отчину его и жить с ним в своей митрополии, как жили мои братья с его отцом и дедом, великими князьями, а еще хотел дарить его честными дарами. Винит меня в том, что я прежде был в Литве, но какое зло сделал я, находясь там? Если я был в Литве, то многих христиан освободил от горького плена, многие из ненавидящих Бога познали нами истинного Бога и пришли к православной вере чрез святое крещение. Ставил я святые церкви, утвердил христианство, присоединил к Русской митрополии места церковные, за давностию лет пришедшие в опустение. Новогродок Литовский давно отпал, а я восстановил его и возобновил десятину митрополии и села. В Волынской земле сколько лет Владимирская епископия оставалась без владыки, в запустении, и я владыку поставил и места исправил...»

Должно сказать, что в посланиях митрополита Киприана еще мало заметны многоречие и витиеватость, но они резко бросаются в глаза в его историческом труде – в житии святого Петра, митрополита Киевского и всея России, напечатанном в Степенной книге (1. 410). В этом сочинении, которое автор основал на том, что слышал от «сказателей», он не только изображает всю жизнь святителя от рождения его до смерти, но и упоминает о некоторых чудесах его по смерти и о причтении его к лику святых, а наконец рассказывает уже с меньшим многословием, как и сам удостоился чудесной помощи от угодника Божия. Приведем для примера этот последний, лучший отдел сочинения. «Прежде сих лет, не знаю как, имиже Бог весть судьбами, – говорит Киприан, – и я, смиренный, возведен был на высокий престол митрополии Русской святейшим патриархом и дивным Филофеем с его священным Собором. Но когда пришел я в Русскую землю, прилунилось мне нечто противное по грехам моим. И с наступлением третьего лета я опять устремился в Царьград, и достигши туда после многих трудов и искушений, я надеялся найти некое утешение, а нашел всякое нестроение в царях и патриархах. На патриаршем престоле сидел неправильно возведенный Макарий, безумный, который взошел на высокий патриарший престол без соборного избрания и без указания Святого Духа, а только по царскому хотению. Между тем как прежде украшал престол великого патриаршества вселенского святейший и блаженный патриарх Филофей, который, пожив довольно, добре упас Христово стадо, подвизался против ереси Акиндиновой и Варлаамовой, разрушив учение их своими поучениями, попрал своими духовными словами и еретика Григория, низложив до конца его учение, а самих еретиков предал проклятию, и многие книги написал на утверждение православным и Слова похвальные, и сложил каноны многоразличные. Сего-то патриарха как святого, великого и дивного словом и делом тогдашний царь не восхотел, а по оболганию и клевете с престола сводит и заключает в монастырь; по своему же нраву избирает некоего Макария, безумного и лишенного всякого разума, и вопреки церковному уставу и преданию посаждает мерзость запустения на месте святе... Но дивный Филофей, человек Божий, медоточивый язык, в своем заточении и нестерпимых болезнях непрестанно славословил и благодарил Бога и чрез лето уснул блаженным сном... Царь же, озлобивший его, потерял свое царство, а Макарий, поставленный царем, соборне низвергнут судом Божиим как злословный и послан в заточение. На том Соборе был и я вместе с другими святителями, равно как в свитке низвержения его и я подписался. Пробыл я в то время в Константинополе тринадцать месяцев. Нельзя мне было выйти из него, потому что великое нестроение и нужда тяготели тогда над царствующим градом. Море было занято латинами, а земли и суша находились во власти безбожных турок. И когда я пребывал в таком затворе, постигли меня нестерпимые болезни, так что еле был жив. Но, пришедши в себя, я призвал на помощь святого святителя Петра, молясь к нему: „Рабе Божий и угодниче Спасов! Знаю, что ты имеешь великое дерзновение пред Богом и можешь, если захочешь, помогать нападствуемым и больным. Итак, если угодно тебе, чтобы я достиг твоего престола и поклонился твоему гробу, даруй мне помощь и облегчение от болезни...“ Поверьте мне, что с того времени мои нестерпимые болезни прекратились, и чрез несколько дней я вышел из царствующего града, и поспешением угодника Божия пришел, и поклонился его чудотворному гробу...»

С особенною похвалою отзывается летописец о духовном завещании, или «прощальной грамоте», митрополита Киприана, которую написал он за четыре дня до своей кончины и которая, по приказанию его, была прочитана над его гробом Ростовским архиепископом Григорием. Сказав предварительно о своей старости и умножающихся болезнях, которые и заставили его написать эту грамоту, митрополит начинает ее следующими словами: «Прежде всего исповедую святую богопреданную апостольскую веру во Святую Троицу и истинное благочестие православия и заповедую соблюдать целыми и неизменными все священные апостольские повеления и предания святой Божией Церкви, как написано в моем Исповедании, которое предал я вначале, когда по обычаю рукоположен был во святителя...» Потом святитель преподает последнее целование, прощение и благословение правоверным царям, живым и скончавшимся после его рукоположения святейшим патриархам и всем митрополитам, живым и умершим, благоверному великому князю всей России Василию Димитриевичу с его семейством, прочим великим князьям русским и всем князьям удельным; всем русским епископам, живым и умершим, и всему священническому и иноческому чину; князьям, великим и малым, прежде скончавшимся; боярам, великим и малым, с их семействами и всему христианскому народу, а от патриархов, митрополитов и епископов просит и себе взаимного благословения и прощения. Далее разрешает всех подвергшихся от него епитимии, прощает роптавших на него или явно восстававших и благословляет тех, которые любили его и помогали ему в нуждах и во время его путешествий в чужие земли. Наконец, поручает свою душу, дом Пресвятой Богородицы и всех своих бояр и слуг великому князю Василию Димитревичу и преподает всем от Господа благодать, мир, прощение и свое благословение. В конце грамоты Киприан приписал несколько общих мыслей о скоротечности и суетности человеческой жизни. Грамота эта, частию по новизне своей, так как прежде никто из митрополитов не писал такого завещания, а частию и потому, что во время чтения ее над гробом Киприановым многих привела в слезы, могла показаться чудною. как названа она в летописях, хотя не представляет ничего особенно замечательного.