Андрей Белый: автобиографизм и биографические практики - Коллектив авторов

The octopus is the second beast which symbolizes terror. It had not appeared in previous novels, while here embodies the fear emanating from the hypostasis of Mandro, i.e. in the characters whose names are puns (Dorman, Ordman, Droman, Mrodan), or Dr. Donner: «Gibel’ gibnuvšego mira o Donnere <…>, groznaja fantasmagorija <…>, imaginacija blizjašejsja social’noj katastrofy» (MJ 176). It is his reflection that appears when Mandro looks in the mirror.

The effect of crowding of wild and disturbing beasts in «Moscow in Jeopardy» is strengthened by the presence of «monsters» scattered throughout the novel. While in «The Moscow Eccentric» the expression «monster» («urodeč») is used only twice and in both cases it is used by Lizaša to Mitja, the unfaithful son of Korobkin (ME 80, 231), in some places in «Moscow in Jeopardy» Belyj names more generally the «freaks of nature» («urody prirody», MJ 85, 122, 124, 144, 163, 209, 243), an expression which mainly refers to the hunchback Višnjakov and to the dwarf Jaša Kaval’kas, servants of Mandro’s, and to the monstrous giants of Easter Island. They are all that remains of an ancient civilization disappeared together with the island under the sea, a threat («podzemnyj udar») which, the author declares, now affects the European capitals which, dissolute and abandoned to the excesses of the foxtrot, could disappear, swallowed up by giant cracks in the ground.

Not even the only prerogative of Korobkin which remained unchanged in the two previous novels, i.e. the continuous comparison with the dog Tomočka, remains immune to the advancement of terror. Korobkin looks like the dog in his poses and some behaviours, but the weakness and tenderness which in «The Baptized Chinaman» were linked to his father are no longer mentioned. Sometimes the comparison is not made explicitly by use of the word «dog» («pes», «sobaka») as happened in «The Moscow Eccentric», but the comparison becomes evident when Korobkin instead of articulating words «barks» and «howls» (MJ 70, 72, 113, 133, 156). Korobkin no longer looks just like a dog, but has literally become one. He thus reveals the interior feral soul which recalls the «yellow threat» flowing in the veins of Apollon Apollonovič in «Peterburg» and which could be guessed using Belyj’s technique of scattering «clues» throughout the novel. This happens also in «The Baptized Chinaman» when his father’s look is now that of a distracted dog (BC 8) or that of a bloodhound (BC 59).

Another element that makes the dog shift to the sphere of terror develops alongside the two novels of the series «Moscow». In «The Moscow Eccentric» a square is generically named the «Square of the dogs» (Sobač’ja ploščad’ka). It is close to the square of calves, «Teljač’ja ploščadka» (ME 175). Korobkin’s antagonist (the Professor Zadopjatov), who has an affair with the wife of his colleague and therefore represents a danger, lives there. The square’s name is evoked again in «Moscow in Jeopardy» at a moment that is crucial for the narrative structure of the text: the author steps in and speaks directly, calling himself «I, the author of the novel “Moscow”» («Ja, avtor romana “Moskva”», MJ 178). He claims not to be omniscient and not to know some aspects of the world that he described and about which, as he says, he collected a lot of information. He does not know who is the mysterious character willing to help Mandro leave the country and therefore take his «mandraščina» around the world, but is aware of the fact that he lives in Sobač’ja ploščad’ (MJ 179).

The comparison between the three novels allows highlighting the evolution of Belyj’s narrative technique. The description of the characters taken from his own biography is different in the three texts. In «The Baptized Chinaman» they are presented in a realistic and reliable way, despite the alterations due to literary representation. According to Philippe Gasparini’s theory, the work can be considered an autobiographical novel whose elements are grouped into two categories: the first relates to the explicit elements, such as the identity of the protagonist (which can be traced through extratextual analysis), the paratext, the intertext and the metatext; the second is related to the narrative structures and the category of time.[702] In this perspective the two novels of the «Moscow» series can not be defined as autobiographical novels. They contain rather a more general autobiography, reworked in terms of literary invention. The narrative strategy of the representation of animals is very effective in highlighting the drama that gradually emerges first in the domestic environment and then is extended to the outside world. In «The Baptized Chinaman» the rhetorical strategy is effective in terms of autobiographical construction because it clearly defines the limits of the conflict between the parents (a fact taken from the writer’s own life), as well as the entity of his personal tragedy, which had a strong effect on both his personal life and his artistic career. The methods of representation which were described here only on a poetic level anticipate the autofictional strategy described by Samé, although the value attributed to the images of the animals have a different meaning in Belyj. An in-depth look into the psychoanalytic side of the issue, which is central in the theory of autofiction, could probably bring out ulterior and relevant aspects of the strategies of self-representation in Belyj.

Вячеслав Завалишин об Андрее Белом

Из книги «Русская литература послевоенного периода (1917–1951 гг.)»[703] Публикация Максима Скороходова (Москва)

Вячеслав Клавдиевич Завалишин родился 13 октября 1915 г. в Петрограде. Журналист, литературный и художественный критик, поэт. Образование получил на историко-филологическом факультете Ленинградского университета. Уже в то время уделял пристальное внимание изучению русской поэзии, общался с ее создателями и сам писал стихи. Во время Великой Отечественной войны попал в немецкий плен. Затем жил на временно оккупированной территории и в Германии, где начал издавать книги, прежде всего русскую поэзию. В то время обозначилась и другая сфера его интересов – искусство. Глубокое знание литературы и искусства – отличительная черта Завалишина, оказавшая определяющее влияние на направления его деятельности.

Из Европы Завалишин на рубеже 1940–1950-х гг. перебрался в США, где регулярно публиковал отчеты и рецензии в «Новом русском слове» (Нью-Йорк) о русских театральных постановках, концертах, выставках и лекциях, сотрудничал в «Новом журнале» (Нью-Йорк). Выпустил книгу стихов с параллельными текстами на русском и английском языках «Плеск волны» (Нью-Йорк, 1980), печатал стихи в журнале «Грани» (Франкфурт) и в альманахе «Встречи» (Филадельфия). Известен также как переводчик на русский язык «Центурий» Нострадамуса (1974). Верной спутницей последних лет жизни Завалишина стала его жена – пианистка Галина Владимировна Орловская.

Скончался 31 мая 1995 г. в Нью-Йорке.

Книга В. К. Завалишина «The Early Soviet Writers», выдержавшая два издания, 1958 и 1970 гг. (N.Y.: Frederick A. Praeger, Inc., Publishers), довольно широко известна среди славистов. Работа в фонде «Research Program on the USSR Manuscripts. 1950–1955» Бахметьевского архива Колумбийского университета (Нью-Йорк, США) позволила установить местонахождение расширенного варианта этого исследования, написанного В. К. Завалишиным на русском языке в середине 1950-х гг. В папках названного фонда (box 48–51) хранятся разнообразные материалы, относящиеся к работе над книгой «Русская литература послевоенного периода (1917–1951 гг.)», наиболее ценной частью которых являются машинописи с рукописной правкой, в том числе с вычеркиванием значительных фрагментов текста. Вероятно, работа с машинописным вариантом была связана с подготовкой английского перевода книги.

Для нас наибольший интерес представляют материалы, находящиеся в папке 51 (box 51). Их анализ позволяет составить полное представление о многотомной структуре книги. Первый том – «Русская литература в период Гражданской войны и военного коммунизма» – состоит из двух частей: «Судьба писателей дореволюционного поколения» и «Гибель романтики». Второй том – «Русская литература в период НЭПа» – из трех частей: «Судьбы крестьянских писателей», «Агония новых форм» и «Попутчики и непопутчики». Третий том – «Политика в свете литературы» – из семи частей: «Оппозиционная борьба и ее отражение в литературе», «Перевал и перевальцы», «Комсомольская литература», «Крестьянская литература в период коллективизации», «Интеллигенция на службе у коммунистической пропаганды», «Литература в период Второй мировой войны» и «Русская литература после Второй мировой войны».

Первая часть первого тома включает четыре главы: «Александр Блок и революция», «Максимилиан Волошин», «Последний период творчества Андрея Белого» и «Писатели дореволюционного поколения в послереволюционный период (Максим Горький, Василий Розанов, Валерий Брюсов, Вячеслав Иванов, Алексей Ремизов, Вересаев, Короленко, Зоргенфрей, Арцыбашев и другие)». Название сохранившейся в архиве главы об Андрее Белом несколько отличается от того, которое зафиксировано в содержании. Эта глава публикуется ниже с исправлением явных искажений и описок, цитируемые Завалишиным тексты сверены с источниками, в случае купюры цитируемого текста проставлены отсутствующие у автора знаки <…>.