Не оставляй меня, Малыш! - Татьяна Александровна Бочарова

— Зачем ты сейчас мне все это говоришь? — Алексей поморщился. — Будто можно что-то изменить. — Он подул на обжигающе горячую жидкость в тарелке.

— Ты прав. Изменить ничего нельзя. И тогда было нельзя — я хочу, чтобы ты понял это и перестал меня упрекать.

— Я не упрекаю тебя.

— Неправда. Ты считаешь меня предательницей, но это не так. Не так! Я делала, что могла. Я привезла тебя домой в бессознательном состоянии, я пыталась тебя лечить, заставить жить по-людски — всё было без толку. А что ты вытворял с нами, какие закатывал скандалы, помнишь? Помнишь, как соседи, уставшие слушать крики за стеной, написали жалобу в милицию, к нам приходил участковый, и я врала ему, что упала с лестницы? Я понимаю: нервы, ранения, контузия, но Владик Сидоренко тоже служил в Афганистане, и ничего, нормальный мужик, вернулся, занялся бизнесом, сейчас у него две квартиры и дом загородом.

— Твой Владик Сидоренко не воевал, а сидел вставке главного военного советника. В бане спину тер руководящему составу и сам себе выписывал представление к орденам.

— Ну не знаю. — Женя тяжело вздохнула и снова поправила волосы. — Действительно зря я заново ворошу всё это. Если б ты знал, Алёша, как горько тогда мне было, как страшно, как обидно. Когда выгнала тебя, жить не хотела. Спасибо, добрые люди помогли, вывезли в другой город, устроили в больницу, Лидочку к себе взяли. Я полгода в себя приходила, ни есть, ни пить не могла, почти не разговаривала ни с кем.

Потом оклемалась потихоньку, начала работать. Сначала в больнице, потом в кооперативе. Деньги появились. В девяносто четвертом мы вернулись в Москву, у меня уже был кой-какой опыт работы в коммерческих структурах. Нашла бывших сослуживцев, организовали частную поликлинику, небольшую, правда. Но дела, тьфу-тьфу, идут помаленьку, не жалуюсь. Вот отремонтировалась, обставилась, — она обвела рукой кухню, — Лидочку в хорошую школу пристроила. Сейчас она в десятом, на будущий год в университет пойдет, на экономику. Так вот и живем, Алёша, не пропали. — Женя вдруг замолчала, прислушалась.

Из коридора послышался шум, весёлые голоса. Бодро протопали многоногие шаги, кто-то громко, басисто хохотнул, ему ответил звонкий заливистый девчачий смех.

— Кажется, уходят, — вполголоса сказала Женя.

Алексей поспешно отодвинул тарелку. Громко лязгнул замок.

— Мама! — позвал из прихожей звонкий голосок, тот самый, что смеялся минуту назад. — Мам! Ты где?

— Я тут, — отозвалась Женя.

Дверь распахнулась.

— Ой, здрасте. А я смотрю, куртка чья-то висит. Думала, может, кто из мальчишек забыл, хотела догонять. — Она смотрела на Алексея с удивлением и любопытством и улыбалась приветливо, но немного сдержанно.

Ничего в ней не было от Жени: ни хрупкости, ни ярких южных красок, ни изящной грации. Светлые прямые волосы, светлые брови, в сложении чувствуется крепкая кость. Лицо широкоскулое, подбородок упрямо выдается вперед.

Только глаза были материнские, синие, как море в полный штиль, в окружении пушистых ресниц.

— Лида, это отец пришел, — будничным тоном проговорила Женя. — Помнишь его?

Лида покачала головой, улыбка сбежала с ее губ.

— Ты ведь говорила… — начала она, растерянно глядя на мать.

— Я говорила, что он уехал в Германию, — спокойно подтвердила та, — это неправда. Никуда он не уезжал, жил все это время в Москве, только далеко от нас, в другом районе.

На лице Лиды отразилось недоумение.

— Я… не совсем понимаю…

— Садись, — перебила ее Женя, — поешь вместе с нами. Суп тебе налить?

— Налей. — Девушка послушно подошла к столу, уселась поближе к матери. Воцарилась напряженная тишина.

Алексей не мог поверить своим глазам: как же она похожа на него, отражение в зеркале, да и только.

— Что ж, так и будем молчать? — спросила Женя, хлопоча у плиты.

— А что я? — Лида невозмутимо пожала плечами. — Пусть он говорит. — От ее приветливости и улыбчивости не осталось ни следа, лицо ерло холодным и непроницаемым, губы плотно сжались.

— Слышал? — Женя обернулась к Алексею. — Характер у нее твой, как, впрочем, и все остальное.

Он кивнул, не отрывая взгляда от Лиды. Та тоже глядела на него, пристально, в упор, чуть прищурившись.

— Хочешь спросить, где я был, почему ни разу не пришел? — обратился к ней Алексей.

— Типа того. — В ее тоне отчетливо слышалась язвительность.

— Дело в том, что я… что мы с твоей мамой… сильно поссорились. Точнее, я обидел ее. Здорово обидел, так, что она не захотела меня простить и была совершенно права. Я ушел и больше не возвращался, потому что знал, что очень виноват и мама не желает меня видеть. Так вот и жил, Лида, скучал по вам, но сделать ничего не мог.

— А теперь что изменилось? — сухо спросила Лида.

— Ничего, — Алексей улыбнулся, — просто прошло слишком много времени.

— Печальная история, — усмехнулась она и покачала головой.

— Напрасно смеешься, — Женя поставила перед ней тарелку супа, — если уж говорить совсем начистоту, все было не совсем так.

— Ты о чем? — Лида покосилась на мать с удивлением.

— Когда-нибудь я расскажу тебе, но не сейчас.

— Почему? Считаешь, я не доросла до правды? По-твоему, лучше кормить меня баснями, вроде той, что я только что услышала?

— Это не басня, — спокойно проговорил Алексей, — это и есть правда. Может быть, не полная, но правда, суть, по крайней мере, именно в том и заключается.

— Заключается в чем? — Лида повернула к нему разгоряченное лицо. — Вы поссорились, и ты не появлялся больше десяти лет? Жил в каком-нибудь часе езды и ни разу не навестил меня. Не платил алименты, не присылал подарки — мать корячилась, чтобы поставить меня на ноги, вкалывала по двенадцать часов в сутки. А теперь, значит, прошло много времени? Можно объявиться и думать, что я наделаю в штаны от счастья!

— Ты бы помолчала, — неуверенно посоветовала Женя.

— Ты только что упрекала меня за то, что я молчу. И вообще, хватит! — Лида вскочила, так и не притронувшись к супу. — Я совсем забыла, меня Сашка ждет к пяти возле метро. Так что гуд бай, май френде.

— Лида, подожди, — Алексей потянулся, чтобы взять ее за руку, но она проворно отпрянула в сторону и, выбежав из кухни, громко хлопнула дверью.

Он беспомощно оглянулся на Женю. Та с невозмутимым видом переворачивала котлеты на сковородке.

— А ты хотел чего-то другого? — Она отложила нож и скрестила руки на груди. — У неё тяжелый нрав, мы часто ссоримся. А ещё она — максималистка, точь-в-точь как её отец. — Женя едва заметно улыбнулась, даже не улыбнулась, а чуть приподняла кончики губ. Тон ее