Марина Цветаева. Письма. 1928-1932 - Марина Ивановна Цветаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Борис, я с тобой боюсь всех слов, вот причина моего неписанья. Ведь у нас кроме слов нет ничего, мы на них обречены. Ведь всё что с другими — без слов, через воздух, то теплое облако от — к — у нас словами, безголосыми, без поправки голоса. Мало произнесено (воздух съел) — утверждено, безмолвно проо́рано. Борис, во всяком людском отношении слова только на выручку, на худой конец, и конец — всегда худой. Ведь говорят — на прощанье. Есть у Степуна, не знаю собственное ли, но исчерпывающее определение: «Романтики погибли оттого, что всегда жили последними» [904]. Каждое наше письмо — последнее. Одно́ — последнее до встречи, друго́е — последнее навсегда. Может быть оттого что редко пишем, что каждый раз — все за́ново. Душа питается жизнью, здесь душа питается душой, саможорство, безвыходность.
И еще, Борис, кажется, боюсь боли, вот этого простого ножа, который перевертывается. Последняя боль? Да, кажется, тогда, в Вандее, когда ты решил не-писать [905] и слезы действительно лились в песок — в действительный песок дюн. (Слезы о Рильке лились уже не вниз, а ввысь, совсем Темза во время отлива.)
С тех пор у меня в жизни ничего не было. Проще: я никого не любила годы — годы — годы. Последнее — вживе — то, из чего Поэма Конца, шесть лет назад [906]. Рождение Мура все то — смыло, всё то, и российское всё. Мне стало страшно — опять. И эту неприкосновенность — почувствовала. Я опять вернулась к своей юношеской славе: «не приступиться». Все это без слов. Совсем проще: я просто годы никого не целовала — кроме Мура и своих, когда уезжали. — Нужно ли тебе это знать?
Все это — начинаю так думать — чтобы тебе было много места вокруг, чтоб по пути ко мне ты не встретил ни одной живой души, чтобы ты ко мне шел по мне (в лес по́ лесу!), а не по рукам и ногам битв. И — никакого соблазна. Все что не ты — ничто. Единственный для меня возможный вид верности.
Но это я осознаю сейчас, на поверхности себя я просто закаменела. Ах, Борис, поняла: я просто даю (ращу) место в себе — последнему, твоему, не сбудься который у меня отсечено — всё быть-имеющее, всё, на чем я тайно строю — всё.
Борис, последний день года, третий его утренний час. Если я умру, не встретив с тобой такого, — моя судьба не сбылась, я не сбылась, потому что ты моя последняя надежда на всю меня, ту́ меня, которая есть и которой без тебя не быть. Пойми степень насущности для меня того рассвета. [907]
— Борис, я тебя заспала, засыпала — печной золой зим и морским (Муриным) песком лет. Только сейчас, когда только еще вот-вот заболит! — понимаю, насколько я тебя (себя) забыла. Ты во мне погребен — как рейнское сокровище [908] — до поры.
С Новым Годом, Борис, — 30-тым! А нашим с тобой — седьмым! С тридцатым века и с седьмым — нас. Увидимся с тобой в 1932 — потому что 32 мое с детства любимое число, которого нет в месяце и нужно искать в столетии. Не пропусти!
М.
NB! Меня никто не позвал встречать Новый Год, точно оставляя — предоставляя — меня тебе. Такое одиночество было у меня только в Москве, когда тебя тоже не было. Не в коня эмиграции мой корм!
А идти я собиралась на новогоднюю встречу Красного Креста, ни к кому. Не пошла из-за какого-то стыда, точно бегство от пустого стола. Письмо сто́ит стакана!
Это письмо от меня — к тебе, от меня-одной — к тебе-одному (твоей — моему). Вслед другое, о всем, что еще есть.
Нынче ночью — вслед — другое письмо. Про всё. Обнимаю тебя.
Впервые — Вопросы литературы. 1985. № 9. С. 277–278 (публ. А.А. Саакянц). СС-6. С. 275–276. Печ. по СС-6.
80-29. Б.Л. Пастернаку
31 декабря <1929 г.>
SANTE COURAGE FRANCE MARINA [909]
Телеграмма.
Впервые — Души начинают видеть. С. 515. Печ. по тексту первой публикации.
1930
1-30. Н.С. Гончаровой
5 янв<аря> 1930 г.
Дорогая Наталья Сергеевна!
Итак, Аля заедет за Вами завтра между 4 ч<асами> и 5 ч<асами>, чтобы вместе ехать к нам на елку [910]. Будете только Вы.
Радуюсь встрече.
Аля зайдет в мастерскую, а если Вас там не будет — на Jacques Callot [911]. Завтра — понедельник, 6-е — Сочельник.
Целую Вас. Мур Вас очень ждет.
МЦ.
Впервые — Наше наследие, 2005. С. 82. Печ. по: Цветы и гончарня. С. 39–40.
2-30. С.Н. Андрониковой-Гальперн
Медон, 20-го янв<аря> 1930 г.
С — все еще Новым Годом, дорогая Саломея!
Очень хочу повидаться, но не знаю, в Париже ли Вы. Напишите мне словечко. От С< ергея> Я<ковлевича> хорошие вести: за 3 недели прибавил 4 кило, по-моему хорошо.
Итак жду Ваших новостей и вестей.
МЦ.
Впервые — СС-7. С. 126. Печ. по СС-7.
3-30. Р.Н. Ломоносовой
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
1-го февраля 1930 г.
Дорогая Раиса Николаевна! Вы живете в стране, которой я всегда боялась: два страха: по горизонтали — отстояния от всех других, водной горизонтали, и по вертикали — ее этажей. Письмо будет идти вечно через океан и — вторая
