Обреченные невесты - Тед Деккер

Их разделяло сейчас шесть метров барака. Квинтон, казалось, погрузился в транс, словно, предвидя приближающийся миг осуществления своих планов, не мог найти слов, чтобы выразить значимость момента. Он стоял с пистолетом в руке и не сводил глаз с Птички. Ни слова торжественного с его стороны, ни проклятий, ни выражения ненависти — даже лицо его было неподвижно и руки не дрожали.

Он просто смотрел на нее.

Быть может, Квинтон не мог поверить в такую наивность: прийти сюда, зная, что тебя ожидает… Да. Должно быть, так и есть. В этом он с Человеком Дождя согласен. Только простая душа способна по собственной воле ступить на путь, где нет ни единого шанса на спасение.

— Смотрю, ты гадаешь, что привело меня сюда, — произнесла Птичка.

Она осторожно сделала несколько шагов и остановилась в трех метрах от Квинтона. Лицо ее оставалось бесстрастным, но в глазах набухли слезы.

— Ты невинна и глупа, — наконец обрел голос Квинтон. — Оттого и красива. И поэтому я должен убить тебя.

— В таком случае ты убьешь именно то, что хочешь убить.

Они снова посмотрели друг на друга.

— Я все время думаю об этом, Квинтон. Ты ведь потому и пришел ко мне ночью семь лет назад. Тебе нужны были невинность и красота, и ты нашел их во мне.

— Ты меня своими словами не собьешь. Ты самая красивая женщина на свете, и я послан убить тебя.

— Потому что я не могу принадлежать тебе? — Голос ее дрогнул.

— Ты никому не можешь принадлежать, кроме Бога, ты его избранница.

— Правда в том, Квинтон, что ты меня боишься.

— Да я, как кукле, шею тебе сверну.

Эта угроза ее не остановила.

— Ты боишься, что никогда не станешь таким же красивым, как я. Ты похож на ревнивого мальчишку, а сейчас готов в истерику удариться.

Захваченный происходящим, Брэд не сводил с них глаз. Это была именно та Птичка, что при первой же встрече поразила его простой логикой и проницательностью, а также умением видеть то, что только она способна. Наивная девочка, видящая призраки там, где никто другой ничего не видит.

— У тебя все тогда было перемешано в голове, да и сейчас ничего не изменилось, — произнесла она. — Ты несчастный одинокий мальчик, которого обидел отец. Такое случилось и со мной когда-то.

Стоило прозвучать этим словам, как гудение в голове оборвалось. В мире наступило молчание, словно кто-то выдернул выключатель из розетки.

«Выходит, она знает? Конечно, это всего лишь догадка, всякий может подумать, что в детстве с кем-то дурно обращались. Не такой уж редкий случай. Но ведь в ее голосе не было и тени сомнения. И взгляд был устремлен куда-то мимо меня, туда, где хранятся тайны. Это священная территория, такие глубины, куда мне самому доводилось заглядывать крайне редко. А она ступает решительно, растаптывая по дороге мою душу».

Квинтон вдруг почувствовал, что над ним вершится жестокое насилие.

Молчание затянулось, и Квинтон принялся лихорадочно вслушиваться в гул, в голоса. Он стремился вернуть себе хладнокровие и разум — все то, что позволяло ему быть сильным и достойным слугой. Все то, что она отняла у него, за что он ее и ненавидел.

Гул в голове зазвучал с новой силой, напоминая растревоженное осиное гнездо. Он напрягся, пальцы судорожно сомкнулись на рукоятке пистолета… Прогремел выстрел. Пистолет едва не вылетел у него из рук, пуля впилась в пол прямо у его ног.

Птичка даже не пошевелилась.

— Твой отец обижал тебя, так же как мой — меня. Поэтому ты с самого начала ко мне потянулся.

— Нет.

— У меня не нашлось кому сказать, что я — Божья избранница, — продолжала Птичка.

Он увидел в ее глазах нечто… И это его потрясло. По-настоящему. Если бы он давно не вынашивал планов поступить с ней так же, как поступал с прежними, наверняка размозжил бы выстрелом голову. Сострадание — вот что читалось в ее глазах.

— Но в одном ты прав, Квинтон. Я действительно из тех, кто избран Богом.

— Замолчи, прошу тебя.

— Мой отец никогда не говорил мне об этом, как твой не говорил тебе, кто ты.

«Почему я не пристрелю ее? Нужно схватить, связать и превратить ее подошвы в кровавое месиво. Откуда это ощущение, будто связывающая нас клейкая масса начинает постепенно плавиться?»

— Ведь и ты, Квинтон, один из Божьих избранников.

Брэд боялся подать голос. Малейший звук, малейшее движение могло спугнуть Квинтона, и тогда он выстрелит снова.

Квинтон застыл. На лбу у него выступил пот. Ладони стиснуты, кровь пульсирует по набухшим жилам рук. Все может кончиться в любой момент.

Брэд понимал, чего добивается Птичка, но ведь ее план не сработает! Ярость ослепит убийцу, и он расправится с ней.

«Наивная девочка, она надеется достучаться до него и думает, он сразу все поймет и станет другим. Но такие, как Квинтон Гулд, не меняются. Души их пребывают в ином измерении, где не помогают разговоры сердечные и психотерапия. Он может подыгрывать ей. Может даже поддаться боли, а ее слова ранят его, точно. Но все равно монстр очнется и разорвет ее на части».

И все равно Брэд не осмеливался открыть рот. Он старался ослабить веревки, но тщетно: узел не поддавался. Попробовал пошатать столб, но и из этого ничего не вышло — слишком глубоко тот сидел в земле.

И тут в затянувшемся молчании что-то переменилось. Птичка всхлипнула. Плечи ее затряслись от рыданий. Она набрала в грудь побольше воздуха.

— С меня довольно.

«О чем это она?» — запаниковал Брэд.

— Я слишком долго испытывала эту боль. Больше не могу. — Она разрыдалась еще сильнее, жадно хватая ртом воздух. — Не могу больше прятаться в шкафу. Не могу переносить тьму. Устала от страха!

В бараке ее слова звучали неприлично громко. Она дрожала всем телом, судорожно хватала ртом воздух, переводила умоляющий взгляд с Брэда на Квинтона.

— Не могу… Не могу так больше жить…

«Оплакивает себя. Нечто подобное, — вспомнил Брэд, — она уже говорила в поле».

Птичка пришла не только его спасти — себя тоже. Ей необходимо избавиться от когтей, терзающих ее сердце. Нет, она не старалась заморочить голову и отомстить человеку, который семь лет назад жестоко оскорбил ее. Она старалась избавиться от страха и обрести таким образом свободу.

— Я не могу больше тебя бояться, Квинтон, — говорила Птичка. — Не могу бояться отца. Я не могу жить с ненавистью и страхом, которые хотят убить меня.

Квинтон неподвижно стоял на расстеленных на полу одеялах. Глаза его были расширены. Сжатые в кулак ладони дрожали.

— Я прощаю тебя, Квинтон, — прорыдала девушка и, сделав шаг вперед, остановилась перед ним, медленно протянула руку и прижала ладонь к его груди.

Квинтон был настолько потрясен, что совершенно потерял голову. Выглядел напуганным. Подавленным.

— Он старается убить тебя. — Голос Птички звучал сквозь слезы мягко и проникновенно. — Тот самый монстр, что хочет убить и меня за то, что меня избрал Бог. Да-да, он хочет убить и тебя. — И добавила так тихо, что Брэд едва услышал ее: — Ты такой же, как я. И он хочет убить нас обоих.

Квинтон содрогнулся. Брэд не знал, что сказать. Пусть бежит отсюда, пусть выцарапает ему глаза и убегает, пусть швырнет лампу на пол и спасается через заднюю дверь.

— Мне жаль, что отец обидел тебя, Квинтон, — вновь заговорила Птичка негромко, утерев слезы, словно ангел, посланный на землю специально ради него. — Но ты все равно избранник. Тебе нет нужды оправдываться в глазах Бога или ревновать к нему других избранников.

И тут случилось нечто, от чего у Брэда кровь от лица отхлынула. Квинтон задрожал еще сильнее, по щекам полились слезы. Губы отчаянно сжались, и, не отталкивая руку седьмой избранницы, Квинтон разрыдался. Птичка плакала вместе с ним.

Но Брэд не испытывал ни благодарности, ни облегчения. Он видел только одно: грехи этого монстра выходят на свет божий благодаря его собственной невинной жертве. И от этого стало еще страшнее.

— Птичка… — Он пока и сам не знал, что скажет в следующую минуту, потому что его слова могут приблизить ее конец, но могут и спасти. Она не обращала на него внимания.

— Если я его избранница, то и ты тоже, — говорила Птичка. — А он любит всех. Даже меня. Даже тебя.

И тут мужчина, грозно нависающий над Птичкой, словно опал. Он содрогался от рыданий. Руки повисли как плети, пистолет выскользнул из ослабевших пальцев, и он медленно опустился на колени.

В голове у Брэда звонили колокола тревоги, и он не мог заставить их умолкнуть.

«Лети, Птичка! Лети! Ты права, и он знает, что ты права, а жить с этим знанием не может. Он сейчас очнется и убьет тебя, Птичка. Лети!»

Губы у Брэда беззвучно шевелились, но он не мог перечить ей — слишком рискованно. Оставалось только молить Бога о милосердии.

Птичка не улетела. К ужасу Брэда, она положила руку на плечо Квинтона, и это рыдающее, содрогающееся подобие человека опустилось на корточки.