Гуннора. Возлюбленная викинга - Юлия Крён

Альруна молчала.

Она вспоминала, как дала Богу клятву, когда Ричард отправился в бой с врагами. Тогда она была готова отказаться и от счастья, и от любви, и от мужа, и от детей, только бы ее возлюбленный вернулся целым и невредимым.

Что ж, он вернулся, он любит Гуннору и своего ребенка, и даже не подозревает, кому обязан всем этим.

Ночи стали короче, но ветры дули холодные, а небо оставалось свинцово-серым. Зима, время Альруны. Она сама родилась зимой, в день, когда мир застыл под коркой льда. Может быть, именно поэтому ей, невзирая на тишину и холод, удалось сбросить оцепенение. Тьма так и не покинула ее сердце, но Альруна привыкла к ней, как привыкают слепые, приспосабливаясь и пытаясь отыскать свой путь в мире, полагаясь на другие чувства.

В самые холодные дни младенца укутывали в теплые одеяльца, и обычно с ним возилась Альруна. Однажды она собралась купать малыша и вдруг остановилась, глядя на голое тельце. Она была в комнате одна: Гуннора играла с Ричардом в шахматы, кормилица пошла за водой и травами. В отблесках свечи кожа ребенка казалась желтоватой, точно воск. Вдруг она растает, если поднести его к огню? Или станет твердой, как камень, если положить его на холод? Как бы то ни было, тогда ребенок перестанет дышать, гулить, чмокать, с любопытством смотреть на мир, засыпать в объятиях людей, которым он доверял.

Маленький Ричард заплакал. Он дрожал. Но вместо того чтобы укутать его, Альруна подошла к окну. Как и всегда зимой, окна затягивали свиным пузырем, но Альруна распахнула ставни. В комнату хлынул холодный воздух. Ребенок закричал еще громче, раскраснелся. Это удивило Альруну. Священники говорили, что душа ребенка пуста и потому неспособна на чувства. Мальчик смотрел на Альруну. Он ничего не мог поделать.

«Ты слишком маленький, чтобы ненавидеть. Ненавидеть, как я ненавижу тебя. Как ненавижу Гуннору. Как ненавижу Ричарда».

Жара ненависти было недостаточно, чтобы противиться холоду. Альруна положила ребенка возле открытого окна и побежала в соседнюю комнату, чтобы согреться у камина.

Сколько нужно времени, чтобы ребенок умер? Сколько нужно времени, чтобы его кожа остыла, слезы заледенели, крик утих? Сколько нужно времени, чтобы он понял: мир — жестокое место, особенно для слабых, для тех, кто не может защититься?

Альруна согрелась, но вид пламени был для нее невыносим, и она выбежала во двор. Шел снег, и за Альруной потянулась цепочка следов. «Когда снег растает, ребенок умрет», — подумала Альруна.

Во дворе она встретила кормилицу. Женщина несла в руках сверток с травами. Она дрожала от холода.

Альруна преградила ей путь.

— Ты можешь не торопиться. Гуннора отнесла ребенка герцогу, ты искупаешь его позже.

— Но его нужно накормить!

— Это тоже можно сделать чуть позже. Отдохни пока.

Кормилица помедлила, но, похоже, обрадовалась возможности посидеть часик перед теплым камином.

Альруна беспокойно металась по двору. Она думала, что грань между жизнью и смертью тонка, повинуется закону «или — или»: нельзя быть немного живым или немного мертвым. Теперь же девушка словно очутилась в лабиринте, стены которого не пропускали ее к цели — вернуться, не допустить беды.

Альруна приняла решение, но вопросы роились в ее голове: «Разве ты не полюбила этого малыша? Разве не видела ты в Гунноре любящую мать, а не только проклятую соперницу?»

Альруна остановилась. Это был ребенок Ричарда и Гунноры. Он будет ожесточенно цепляться за жизнь, как и его родители. Силы покидали Альруну, но упрямство оставалось. Она не позволяла ужасу от содеянного или сочувствию к ребенку взять верх. Но когда снежинки растаяли на ее щеках, сменившись слезами, страшная мысль громом грянула у нее в голове: «Что же я натворила?»

Вдалеке она увидела Арфаста. Рыцарь дул на ладони, чтобы немного согреться. В последние недели он не решался подойти к ней, но часто поглядывал в ее сторону. Сегодня же Арфаст ее не заметил — наверное, потому, что Альруна стала невидима в этой тьме, своей тьме, своем сумраке, своей вечной ночи.

«Арфаст не смотрит на меня, как и Ричард. Но это моя вина. Мне нужно лишь выйти на свет, пересилить себя, отказаться от ненависти, сдаться. Я стала безумна…»

Она бросилась бежать, но не к Арфасту. Он увидит ее, но нельзя допустить, чтобы он увидел ее такой — не той женщиной, которую он любил, а детоубийцей.

Альруна бежала в детскую, тщетно силясь услышать плач малыша, но слышала лишь свои шаги, дыхание, биение сердца. «Нет, только не это…»

На нее упал свет факела, и в Альруне не осталось ни тьмы, ни холода, ни жестокости. Она ворвалась в комнату в поисках ребенка, но малыш не лежал на окне — его держал на руках Ричард. Герцог потрясенно смотрел на своего сына, но, услышав шум, поднял голову. Время лицемерия, криводушных улыбок и лжи прошло. Ричард все понял. Он понял, что она натворила. И Альруне нечем было оправдаться.

Она не могла попросить Ричарда о прощении, не могла смотреть в глаза Гунноре, не могла выносить горе, сломившее ее отца.

И только мать решилась заговорить с ней. Прошло несколько часов с тех пор, как Ричард нашел сына на подоконнике. Пока что было непонятно, выздоровеет малыш или сгорит от охватившей его лихорадки.

Альруна молилась, как и все остальные. Ночь сменилась предрассветными сумерками, когда к ней пришла мать. Лицо Матильды посерело, на нем читались усталость… и разочарование.

Альруна бросилась к ней, прижалась, но Матильда грубо отстранилась.

— Ты ведь понимаешь меня, мама, хотя бы ты!

Однако в ее лице не было понимания, только разочарование. Матильда покачала головой.

— Он сын Ричарда! — Голос женщины срывался на крик. — Он когда-нибудь станет герцогом Нормандии! Как ты могла, он же еще ребенок… — Она осеклась.

Альруна еще никогда не видела мать столь потрясенной.

— Я не хотела… Я была не в себе…

— В последние недели ты обманывала всех вокруг. Я тебя не узнаю. Кто ты такая? Где та девочка, лучившаяся радостью жизни?

— Правда, мама… Я не хотела… Когда я опомнилась…

— Могло быть слишком поздно… Ребенка до сих пор лихорадит.

Альруна не могла больше выносить ее упреки и отвернулась. Но от слов Матильды ей было не скрыться.

— Когда я была беременна тобой, я так боялась за твое будущее. Шла война, то были времена насилия, интриг и предательства. Ни твой отец, ни я не знали, чью сторону принять, язычников или христиан. Я готова была пожертвовать собой, лишь бы ты росла во времена мира. Но мне не пришлось идти на эту жертву: Ричард подарил нам мир, а благодаря Гунноре и ее влиянию на язычников в Жефоссе этому миру суждено длиться долго. Но теперь моя собственная дочь сеет смуту… У меня это в голове не укладывается.