Журнал «Приключения, Фантастика» 2 96 - Юрий Петухов

Из одеяла послышался стон, будто скорняка кольнули раскаленной иглой. Хозяин вскочил и широко раскинул руки, будто хотел навалиться на гостя и задавить его в объятиях. Был он невысок, кряжист, в глубокую прорезь рубахи проглядывала седовато-рыжая шерсть, длинная, густая и вся в колтунах, зато голова и лицо были безволосыми, со лба свисали складки, закрывающие глаза, не рассмотришь, какого они цвета и есть ли вообще, хотя чувствовалось, что они буравят ярыгу, с особым вниманием — кожу на руках, точно прикидывают, сгодятся ли на голенища или хотя бы на рукавицы. Недовольный рык, видимо, обозначал, что кожа у гостя — ни к черту, незачем о нее руки марать. Скорняк поскреб грудь в прорези рубахи — от него сильно пахло кислятиной, как от старого козла, — запустил лапы дальше и почесал спину, а может, и крестец и обе лопатки заодно. Когда он высунул руки из-под рубахи, оказалось, что они лишь самую малость не достают до пола, а ногти почти такие же, как на ногах, только сильнее сточены и потому более острые.

— Чего надо? — рыкнул скорняк, садясь за стол. Лавка протяжно скрипнула под ним и сильно прогнулась. — Заказы не принимаю, завален работой, продохнуть некогда, — добавил он и смачно зевнул, показав длинные клыки, расположенные вкривь и вкось.

— С моим заказом быстро управишься, — сказал ярыга и тоже сел за стол напротив хозяина и поближе к той шапке, над которой видел висящую иголку. — Слыхал, наверное, что княжич заболел?

— А мне какое дело?

— Как это какое?! Молодой, здоровый парень — и при смерти лежит! Тут без порчи не обошлось. Не твоя ли работа?

Скорняк презрительно фыркнул.

— Если и не твоя, то знаешь, чья.

— И знал бы, все равно не сказал! — скорняк повернул голову к печи и блаженно улыбнулся, вспомнив, наверное, как хорошо спалось.

— Повисишь на дыбе, погреешь пятки на раскаленных углях — сразу заговоришь! — пригрозил ярыга.

— Может, и скажу, — скривив в презрительной улыбке губы, молвил скорняк, — а может, княжич умрет до того, как меня в оборот возьмут. Тебя за это по головке не погладят — правильно я рассуждаю?

— Не погладят, — согласился ярыга и положил руки на стол, рядом с ножом. — Значит, не хочешь подсказать, кто порчу наслал?

— Сказал же, не знаю и знать не хочу! Иди в другом месте спрашивай.

— Пойду — что ж мне остается?! Только и тебя без присмотра не оставлю: вдруг твоих рук дело?! — Ярыга взял нож и всадил его снизу в крышку стола, перекрестив трижды.

Хозяин, собиравшийся потянуться и зевнуть, дернулся и застыл, выпрямившись, будто нож всадили ему в зад и проткнули до темечка; рот так и остался распахнутым, показывающим кривые клыки; а руки опали на стол, ладонями кверху, словно тянулись за милостыней.

— Сиди и вспоминай, кто порчу наслал и как от нее быстрее избавить, а я к другим колдунам наведуюсь по твоему совету, попытаю, не они ли воду мутят, — насмешливо сказал ярыга и добавил, будто отвечая на безмолвный вопрос: — Может, и скоро вернусь, а может, помереть успеешь до того, как я вражину найду. Меня за это и по головке погладят, и наградят щедро!

Сбросив на пол недошитые шубы и шапки, ярыга завесил окно связкой волчьих шкур, чтобы с улицы никто не увидел скорняка и не пришел на помощь и, выйдя из избы, запер ее на большой ржавый замок, обнаруженный в сенях на полу, а ключ сунул в карман ферязи.

Во дворе вдовы хамовника росли три тополя, толстостволых и раскидистых, с которых уже облетела листва и вместо нее на ветках сидело видимо-невидимо воронья. Птицы устроились и на соломенной крыше, один скат которой недавно был крыт поновой. Они негромко перекаркивались, изредка то одна, то другая взлетали, делали несколько кругов, разминая крылья, и опять садились, но на дерево, если поднимались с крыши, и наоборот или роняли бело-зелено-черные комки помета, испятнав им все вокруг дома. Увидев приближающегося к воротам человека, вороны раскричались так, что подняли бы и мертвого.

Ярыга махнул рукой в сторону тополей, словно отбивался от птичьего гомона, и торопливо юркнул под навес крыльца. Громко постучав в дверь и не дождавшись приглашения, шибанул ее ногой. Дверь, казавшаяся тяжелой и прочной, стукнувшись о стену, выпустила из щелей облако светло-коричневой пыли и сильно перекосилась. Ярыга вошел в сени и толкнул ее пяткой, закрывая за собой.

— Кого там нелегкая несет? — послышался из избы недовольный голос, слишком твердый для женского и слишком высокий для мужского.

— Судьбу узнать хочу, — ответил ярыга, не уточняя, чью именно.

Первое, что он увидел в избе, — были зеленые, сверкающие глаза, которые уставились на него из красного угла: там на полочке, где истинные христиане ставят иконы, сидела черная кошка. Она издала звук, больше похожий не на мяуканье, а на карканье, и закрыла глаза.

У печи, вытирая красные, будто с мороза, руки о повязанный поверх поневы грязный передник, стояла маленькая горбатая женщина с опухшим, сырым лицом, будто водой опилась, длинным крючковатым носом и птичьей грудью. Голова была склонена к правому плечу, но она глаза, черные, с красными, припухшими веками, находились на одной высоте от пола. Они пробежали по гостю снизу вверх, задержавшись на зашитой прорехе. Горбунья сунула руки под передник, сложила их на животе.

— Принес бы черного петуха, поведала бы тебе все, а по бобам могу только проверить, будет ли удача в деле, — молвила она через силу, точно намеревалась сказать что-то другое, но никак не осмеливалась.

— Мне больше и не надо. — Он оглядел избу, выискивая, на что бы сесть, ничего не обнаружил, даже лавки не было, а если убрать стол — и вообще пусто будет. — Сесть бы. Говорят, в ногах правды нет. Или без нее обойдемся?

— Зачем пожаловал? — грубым, мужским голосом спросила женщина.

— Сама же сказала: узнать, будет ли удача в деле. Оно у меня вот какое: княжича от порчи избавить. Бобы кинешь или так сообщишь?

Горбунья молчала, смотрела в красный угол, во вновь загоревшиеся, зеленые глаза, точно спрашивала у кошки, как поступить с непрошенным гостем.

— А лучше ответь, кто на него эту пакость наслал, — продолжал ярыга.

— Не знаю. Я ворожу, а не колдую.

— Разве это ни один черт?!

— Кому — один, кому — нет.

— Ладно, некогда мне тут с тобой тары-бары разводить. Кто порчу наслал?

— Не знаю, — повторила ворожея, продолжая глядеть в кошачьи глаза.

Ярыга подошел к ней, схватил за грудки и, оторвав от пола, придавил спиной к печи. Горбунья двумя руками вцепилась в ворот своей рубахи, перетянувший шею, задергала ногами, захлопала тонкими губами, над которыми торчали несколько длинных черных волосин.