Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI - Дмитрий Быстролётов

Теперь тысячи людей в разных странах молча и подолгу смотрели в лицо Неизвестной. Когда-то полное страсти и скорби, оно поражало спокойствием, неземным величием и мудростью. Лишь на детских губах светилась стыдливая улыбка, будто бы в смерти этому ребенку открылась недоступная живым извечная тайна не от мира сего. Высокий и чистый лоб, нежный овал щек, опущенные веки с длинными ресницами — все было невинно, возвышенно и светло. Девушка-дитя казалась грезящей. О чем? Напрасно толстые господа дымили крепкими сигарами и напрасно модные дамы сыпали слова притворного восторга. Простое и прекрасное лицо было недоступно для земного, оно отражало последнюю и величайшую из всех тайн — тайну Смерти.

Рядом с Неизвестной из Сены в модных магазинах неизменно выставлялось для продажи лицо Нефертити — раскрашенный бюст-портрет, сделанный три с половиной тысячи лет тому назад с супруги фараона гениальным Тутмосом. Увенчанная громоздкой короной, продолговатая голова была, очевидно, слишком тяжелой для высокой и стройной шеи, и царица странно закинула лицо вперед и вверх, уравновешивая этим положением свои украшения. Так и взирала она на восхищенных зрителей — свысока, далекая и сказочная, но такая удивительно современная, как воплощение совершенства и идеалов нашего надломленного, противоречивого и порочного века. Узкое лицо, капризный взлет бровей, чуть вздернутый тонкий нос, волевой подбородок — все отражало породу, изысканность и силу. Это лицо было дерзким вызовом: царица умела желать и желала. Чего? Косоватые глаза и надменный рот молча кричали бесстыдные слова, а господа и дамы, открывая рот, оторопело мигали глазками на порочное и гордое лицо, сумевшее поразить их через толщу трех с половиной тысяч лет, и лепетали растерянно и восхищенно: «Oh, how thrilling!» («О, как это волнует!» [англ.])

В магазинах перед лицом Неизвестной ставился букет белоснежных лилий, а перед лицом Нефертити — одна ядовитая орхидея.

В то время, когда я трудился в Берлине на незнакомца в черном по кличке ван Аалст и как призрак, пошатываясь, бродил средь живых людей, мне пришла в голову одна мысль. Нелепая и безумная. Так, одна из мыслей, порожденных кошмаром испепеляющих дней, бессонными ночами и наркотиками. Я решил получить подлинный слепок с лица Неизвестной из Сены, подкупив кого-нибудь в Полицейском управлении Парижа, а в Берлине украсть из музея голову Нефертити.

«Это была бы недурная коллекция», — рассудил я и принялся за дело.

Покупку слепка в Париже я отложил до поездки туда по делам незнакомца, а вот гордость берлинского музея и бессмертное творение Тутмоса решил украсть сейчас же, безотлагательно.

В музее бюст был поставлен на деревянный пьедестал и накрыт четырехугольным стеклянным колпаком, который прикреплялся к этой подставке проволочками на пломбах. Реплики бюста, то есть воспроизведенная с поразительной точностью копия оригинала, продавались в фойе музея. А продававшая их старая дама говорила, что внешне отличить реплику от подлинника нельзя, разница лишь в том, что настоящий шедевр сделан целиком из гипса, а его реплика внутри полая и снабжена печатью музея, номером и фирменным знаком изготовителя. Черный постамент под бюстом у оригинала и подделки был совершенно одинаковым. Я решил маленькими клещами перекусить проволоки, на которых висели пломбы, поднять колпак, заменить подлинник репликой и поставить на место колпак с пломбами. Задача представлялась легкой. Затруднение было только в одном — голова Нефертити являлась ценностью мирового значения и особо охранялась: в этом зале неотступно сидел старичок-инвалид и наблюдал за порядком. Понаблюдав за охраной, я пришел к выводу, что моя затея выполнима. В эти годы Германия обеднела, штаты музейной прислуги сократили, старичку добавили еще одну залу, и он ходил туда и сюда, давая несколько минут для кражи. Внести в музей, тем более в зал, сумку было трудно и очень опасно, почти невозможно. Нужен сообщник, вернее, сообщница с дамской сумочкой, которая могла бы незаметно и независимо от меня все сделать, внешне оставаясь якобы незнакомым мне человеком. Это должен был быть ловкий и надежный человек… Где ее найти? Судьба, ведущая нас в жизни темными и непонятными путями, остановила на мне свои грозные очи. Я был нужен ей как слепой исполнитель ее предначертаний. Хотела ли она возложить на меня груз ужасных воспоминаний? Не знаю, не знаю. Случайно на улице я встретил белокурую девушку и по ее сияющим и влюбленным глазам узнал — Дагмар. Она сама кинулась ко мне, розовая русалка из далекого норвежского фиорда.

Мы сидели в баре, я слушал ее счастливое щебетание и видел зеленую ледяную воду… Она кипит и пенится у черной глыбы, на которой стоит обнаженная девушка и отжимает воду из волос… заходящее солнце золотит ее белое тело и белые волосы… в седой и страшный океан стекают обратно струйки розовой воды… Это был огонек радости в мрачном царстве Севера… Я тогда так думал, да и много другое, что было и уже никогда не вернется… У меня есть сообщница…

К северу от Итурийских лесов живет удивительный народ — мангбету. На всю Африку славятся загадочной красотой его женщины — необыкновенными лицами и удивительно гармоничными формами тела; их изящные ручки и ножки, их грациозность и осанка теперь прославлены иностранными туристами на весь свет. Быть в Конго и не заехать в Ниангару — значит ничего не понимать в красоте, выдав себе свидетельство на звание человека, лишенного чувства прекрасного. Был и я в Ниангаре, оценив по достоинству красоту мангбету. В чем же секрет их загадочности и очарования? Мангбету физически похожи на древних египтян, и здесь перед изумленным путником как будто бы сходят с фресок древние священные изображения. Дело в том, что в Ниангаре новорожденным девочкам череп туго затягивают повязкой из тонких шнурков. С годами повязка вызывает изменение костей черепа и как следствие формы головы, которая становится продолговатой, лицо узким, глаза приобретают косоватый разрез, а брови вздергиваются вверх. Примите во внимание золотисто-коричневый цвет кожи, прибавьте к этому сдвинутые назад громоздкие и тяжелые прически с необходимостью необычно держать голову, уравновешивая тяжесть прически и украшений, и вы поймете причины такого причудливого своеобразия мангбету и силу производимого ими очарования.

Женщина в воде укрепляла цветы на шоколадных ушках, она щурилась и тихонько смеялась, а я стоял, прислонившись к дереву, и любовался ею. Да, это Нефертити, вдруг ожившая супруга фараона, это она и еще что-то более сложное, глубокое и человеческое… Да, это еще и Неизвестная из Сены! Вот ее детское величие, простота и невинность… Я смотрел и думал: «Может ли на свете быть порочная невинность и одновременно хрупкая сила?» И отвечал: «В Африке все возможно… Хорошо, что я здесь».