Сотворение мира - Гор Видал

А вот появление Фань Чи вызвало смех. К счастью, он не обиделся.

— Они для меня тоже выглядят нелепо, — сказал он невозмутимо. — И от них пахнет, как от несвежего ги. Наверное потому, что они такие волосатые — как обезьяны.

У желтых людей из Китая на теле почти нет волос, и поэтому их пот пахнет необычно — вареными апельсинами.

Я доложил о прибытии в Первую палату канцелярии. Там ничто не изменилось. Меня послали во Вторую палату, где те же евнухи сидели за теми же длинными столами, сверяя счета, составляя письма от имени Великого Царя, ведя нудную работу по управлению империей. То, что я побывал в Индии, ничуть их не заинтересовало. Помощник распорядителя сказал, что Великий Царь очень скоро может дать мне аудиенцию. Но потом… Персидский двор вечен в своей неизменности.

Лаис тоже не изменилась.

— Ты очень возмужал, — сказала она.

Мы обнялись. Как обычно, она не задавала вопросов о моей жизни. Индия ее тоже не интересовала.

— Тебе нужно повидаться с твоим старым другом Мардонием. Прямо сейчас. Это, несомненно, самый влиятельный человек при дворе. — Лаис ощущала влиятельность, как изгибающийся прут лозоходца чувствует малейшую подземную влагу. — Дарий от него без ума. Атосса в ярости. Но что она может поделать?

— Отравить, — предположил я.

— Она бы и отравила, кабы знала, что это сойдет ей с рук. Но я не устаю повторять, что Мардоний не опасен. Чего бояться? Он не сын Великого Царя. «Случалось, наследовали и племянники», — говорит она. В этом году она лишилась четырех зубов. Просто выпали. Но если не поймешь, что она говорит, не подавай виду. Притворись, что понял каждое слово. У нее большое самомнение, и она не любит повторять. Как тебе понравился дворец Ксеркса?

Мы были на крыше Нового дворца над покоями Лаис. На севере, сразу за зиккуратом маячило, сверкая золотом, роскошное строение Ксеркса.

— Да, понравился, насколько смог рассмотреть. Я только что из канцелярии.

— Внутри прелестно. И удобно. Дарию так понравилось, что бедняге Ксерксу приходится переезжать сюда, когда двор в Вавилоне, а двор проводит здесь все больше и больше времени. — Лаис понизила голос. — Он постарел.

Лаис бросила на меня таинственный ведьмин взгляд. В ее мире ничто не происходит естественным путем, и если Дарий постарел, то это результат не времени, а колдовства или яда.

Шурша одеждами, в дверях появился знакомый древний евнух. Он взглянул на Лаис. На меня. И исчез. Они так хорошо понимали друг друга, что могли общаться без знаков.

— У меня новый друг, — несколько нервно проговорила Лаис. — Надеюсь, ты его полюбишь, как и я.

— Я всегда любил твоих греков. Откуда этот? Из Спарты?

Лаис всегда не нравилось, что я вижу ее насквозь, как она якобы видела других. Но ведь я внук святейшего человека из когда-либо живших и к тому же сын колдуньи. Я обладаю способностями, каких лишены обычные люди.

Демокрит просит продемонстрировать эти способности. Пожалуйста: моя память.

Грек был не намного старше меня. Да ведь и моя мать не намного меня старше. Это был высокий мужчина с бледным лицом и голубыми дорийскими глазами. Если не считать сандалий вместо туфель, одет он был по-персидски, и чувствовалось, как это его стесняет. Я угадал: он был спартанцем. Как я узнал? По темно-рыжим волосам до плеч, ни разу не мытым, разве что под дождем.

— Демарат, сын Аристона, — почтительно представила грека Лаис. — Спартанский царь.

— Больше не царь. Больше не сын Аристона. Благодаря Дельфам.

— Прорицательницу сменили.

Лаис говорила так, словно это она была причиной замены.

— Для меня слишком поздно.

Я тогда не понял, о чем они говорят. Потом я с лихвой узнал о так называемом Спартанском скандале — довольно нелепое название, если учесть, сколько скандалов случается в Спарте ежегодно. Обычно они связаны со взяточничеством должностных лиц. Из всех греков спартанцы самые алчные до лучников.

Спартанское государственное устройство предполагает не одного, а двух царей — глупейший обычай. Демарат пал жертвой второго царя, Клеомена, подкупившего дельфийскую прорицательницу, чтобы та сказала, будто Демарат — не сын Аристона. А раз Демарат оказался незаконнорожденным, то и царем быть перестал. Гиппий нам так и говорил в охотничьем домике, но ему не поверили. Великий Царь не думал, что через столько лет даже Дельфийский оракул может доказать, кто кого зачал. Но оракул справился, и, подобно всем низложенным греческим тиранам и полководцам, Демарат тут же отправился в Сузы, где его и приветил Великий Царь. Демарату пожаловали земли в Троаде и высокую военную должность.

Мы обменялись обычными любезностями. Потом с чувством, что все это уже было мною видено в исполнении Гистиэя, я произнес:

— Теперь вы попытаетесь убедить Великого Царя напасть весной на Афины. Когда Афины падут, вы захотите, чтобы Великий Царь захватил и Спарту?

— Только Афины, — ответил Демарат. Я заметил, что его холодные голубые глаза имели тот же оттенок, что и голубые изразцы на воротах Иштар. — Спартанское войско сильнее персидского.

— Нет войска сильнее, чем у Великого Царя! — нервно выкрикнула Лаис.

— Кроме спартанского, — сказал Демарат. — Это так.

Меня восхитило хладнокровие бывшего царя. Но ноги его меня повергали в ужас. Он носил открытые сандалии, выставлявшие наружу его пальцы, черные, как у вавилонских крестьян. Стараясь не смотреть на них, как и на волосы, я стал рассматривать его бороду. Она была такой густой, что застаревшая в ней пыль казалась обожженной глиной.

— Без союзников Спарта уязвима, — заметил я. — Спарта зависит от афинского флота. А если Афины падут…

Я не стал утверждать очевидное. Демарат бросил на меня убийственный взгляд и в раздражении потянул себя за персидские рукава.

— Эретрия, Эвбея и Афины — вот цели Великого Царя на следующий год. Спарта — другое дело. Спартанцы сами решат свои проблемы. А тем временем Мардоний снова возглавит войско.

Лаис взглянула на меня, словно я должен обрадоваться. Я взглянул на нее, напоминая, что наша партия — не партия Мардония и греков, а Ксеркса и Атоссы.

— Вы уверены?

Но заданный Демарату вопрос на самом деле относился к Лаис.

— Нет, — сказала она. — Врачи говорят, он уже никогда не будет ходить.

— Мардоний — лучший полководец Великого Царя. — Демарат говорил прямо. — Если понадобится, он поведет войско и лежа на носилках. Но до этого не дойдет. Я видел его ногу. Она заживет.

— А если нет, — Лаис вдруг напустила на себя торжественность и таинственность, — то почему бы спартанскому царю самому не возглавить войско.

Демарат подогнул свои черные пальцы на ногах. Я отвел глаза.

— Есть одна веская причина, по которой я не могу возглавить войско. — Голос его звучал неестественно мягко. — Я не перс — пока еще.

В тот же день мы с Лаис бурно повздорили. Я говорил, что самое худшее, чего нам следует опасаться, — это еще одна греческая экспедиция.

— Наше будущее на западе! — объявила Лаис. — Пусть Мардоний затмит Ксеркса на год-два. Что это изменит? Ксеркс все равно когда-нибудь станет Великим Царем, и тогда, благодаря Мардонию и Демарату, он будет владыкой над всеми греками от Сигея до Сицилии и всех морей тоже.

Мы с Лаис оказались на разных сторонах. По сути дела, с того дня в течение нескольких лет мы с ней не разговаривали. Поскольку я поддерживал Ксеркса, то старался направить персидскую политику на восток, а Лаис продолжала принимать всех греков, оказавшихся при персидском дворе, и поддерживала их многочисленные жалобы. И тем не менее сохраняла теплые отношения с Атоссой. Годы спустя, когда мы с Лаис помирились, она рассказала, как ей удавалось оставаться своей в обеих партиях.

— Я убедила Атоссу, что даю Мардонию яд. Очень понемногу, конечно, так что, когда он умрет, все будут считать причиной незаживающую ногу.

— И что Атосса сказала, когда Мардоний не умер?

— Когда у него отняли войско, я сказала ей: «Какой смысл его убивать?» — и она согласилась, что никакого. И я прекратила так называемое отравление.

Вскоре после моей встречи с Демаратом меня приняла Атосса, сожалевшая о моем разрыве с Лаис.

— В конце концов, мать спасла тебе жизнь.

— Это вы спасли мне жизнь, Великая Царица!

— Верно. Но я сделала это для Лаис. Как мне ненавистен этот город!

Хотя Третий дом гарема во дворце Ксеркса был пышнее, чем в Сузах, Атосса постоянно жаловалась на жару, шум, вавилонян — будто когда-нибудь видела вавилонян, кроме тех, что всегда служили при дворе.

— Разумеется, тобой я довольна.

С потерей нескольких зубов речь Атоссы действительно ухудшилась. Царица компенсировала потерю, постоянно чмокая и отвратительнейшим образом поджимая губы.