Тьма египетская - Михаил Попов

   — Ты сказал людям Шахкея об этом? — Камос перевернулся с живота на спину.

   — Да. Они ушли и пришли ещё раз, и сказали, что сдаваться не будут. У них есть провизия для людей и лошадей. У них есть запас стрел. Каждый их воин заберёт троих наших.

   — Это они тебе так сказали?

Яхмос скосил глаз в сторону плавающего брата.

   — Они так сказали, и я с ними согласен.

   — Будет большая кровь, но и большая слава. — Эти слова произнёс Аменемхет, и было непонятно, какой скрытый смысл он вкладывает в них помимо очевидного.

Яхмос кивнул.

   — Но лучше получить большую славу без большой крови.

   — Ты говоришь слова, которые я бы хотел сказать, — чуть улыбнулся жрец.

   — И ты знаешь, как это сделать? — спросил Камос.

   — Да. Надо отпустить Шахкея с его людьми.

В бассейне раздался удивлённый всплеск.

   — Не по земле. Если он уйдёт так, мы избавимся от крови, но славу получит Шахкей. Если он уйдёт по воде, то крови опять-таки не будет, но славы не получит никто.

Камос подплыл к краю бассейна и схватился за него длинными пальцами.

   — Тогда я ничего не понимаю. Что всё-таки будет? Штурм? Большая кровь?

   — Я боюсь...

   — Ты боишься?!

   — Да, повелитель и брат, я боюсь, что кровь окажется слишком большой. Наши полки молоды, а воины не стойки и не так умелы, как гиксосы. Отдав троих за одного, мы лишимся армии, хотя и приобретём победу. Непривычный к мятежной жизни народ может убояться увиденных жертв. Пока мы снова соберёмся с силами и с духом, придёт карательная армия из дельты.

Аменемхет слушал беседу братьев с явным, хотя и никому не видимым удовольствием. Собственно, сейчас ретивый военачальник признавался в том, что план верховного жреца храма Амона-Ра есть перл подлинной мудрости и трезвого патриотизма. Терпеливое накопление сил, вот чем не следовало пренебрегать. Но пролитое на землю вино обратно в кувшин не вернёшь.

Камос нервно дёргался в воде, чувствуя, что и она уходит из-под ног.

   — Это тупик!

   — И я так думал, но случай пришёл нам на помощь. А может, это сам Амон вмешался. Я предпочитаю думать так.

   — Так что же случилось?! — нервно спросил фараон.

   — Прошлой ночью люди Шахкея ловили в порту корабельщиков, хотя бы и пьяных, дабы снарядить свои суда для плавания. Поскольку народу схвачено было много, то в неразберихе на пристани, в предутреннем тумане одному, самому удачливому, удалось ускользнуть, лёжа в маленькой лодке, как будто её унесло течением. Гнаться за ней было некому, потому что все встречали как раз другую лодку, что подошла к пристани. А в ней мой корабельщик заметил человека с одной рукой, нескольких израненных воинов, связанного человека и мальчика.

   — Мальчика?! — Аменемхет выпрямился в кресле.

Яхмос не ответил и лишь подёргал своим плоским носом.

   — Я стал думать, кто бы могли быть эти трое?

   — Почему трое?

   — Потому, правитель и брат, что раненые гиксосы нам неинтересны. Нам надо думать о связанном мужчине, об одноруком мужчине и мальчике. Про однорукого нечего и говорить, это предатель Хека.

Камос тихо замычал в воде от злобы.

   — Мужчина в путах, если внимательно обдумать его описание — длинное лицо, высокий рост, — это «царский брат» Мегила.

Фараон даже закашлялся в воде от неожиданности.

   — Почему не сам Апоп? «Царский брат», связанный, в лодке с Хекой здесь, у нашей пристани! Что ты ещё выдумаешь?! — Камос повернулся к Аменемхету, ища в нём поддержку в опровержение несуразных фантазий брата. Но жрец был как никогда серьёзен.

   — Мегила действительно в Фивах, я привёз его сюда на ладье Амона. А Яхмосу о нём рассказал, наверное, Хека.

Младший брат кивнул:

   — Я сначала ему даже не поверил. Этот однорукий шакал слишком много болтает, и нельзя понять, какие его слова надо считать правдой.

На правителя Верхнего Египта было неудобно смотреть.

   — Зачем ты его привёз?! — спросил Яхмос.

   — Он сам сдался мне и попросил защиты от Апопа. Он мог быть нам полезен. Он много интересного рассказал мне во время плавания. А потом сбежал, — спокойно сказал верховный жрец и поймал на себе внимательный взгляд младшего брата.

   — И я ничего, ничего не знал! — заныл Камос.

Яхмос, чтобы смягчить раздражение брата, сказал:

   — Ты болел.

   — Я знаю! — крикнул фараон и чуть не пошёл ко дну.

   — А кто, по твоему разумению, этот мальчик? — очень осторожно, даже не глядя на Яхмоса, спросил верховный жрец.

Генерал немного помедлил, покачиваясь вперед-назад на длинных сандалиях.

   — Твой племянник, сын князя Бакенсети.

Аменемхет закрыл глаза:

   — Почему ты так решил?

   — Твой безносый дурак Са-Амон радостно сообщил мне и всем, что убил сына Бакенсети, утопил в реке. Все пожелали увидеть тело. Мы подняли саркофаг на поверхность, благо у пристани неглубоко. Подняли в спешке, никуда не удалив жрецов. И обнаружили там статую Птаха. Поверженного Птаха. Но я подумал, что мальчика в Фивах тоже ждали. Если его хотели убить, значит, были уверены, что он появится.

Верховный жрец ничего не ответил.

   — Услышав рассказ удачно сбежавшего корабельщика, я подумал: а что, если этот мальчик Мериптах? Возраст схожий, и к какому другому мальчику могло быть такое внимание, чтобы возить его вместе с «царским братом» и великим колдуном. Когда ко мне пришли люди Шахкея, я сказал им: у вашего господина есть три человека, которые мне нужны, пусть он отдаст мне одного из них, и тогда я отпущу его с людьми по воде. Я ничего не знал точно, только насчёт Хеки я был уверен, но сказал им так, как сказал. Гонцы отвечали, что их господин будет думать. На рассвете простодушный Шахкей прислал спросить, кого из троих, колдуна, княжеского сына или «царского брата», я прошу для себя. Он не знал, что я спрашиваю наугад. Теперь мы должны решить, кого? — Яхмос говорил с удовольствием, ему было приятно продемонстрировать, что он может побеждать не только силой, но и умом.

   — А мы не можем потребовать всех троих?

   — Нет, правитель и брат, даже двоих не можем. Шахкей должен явиться перед Апопом и оправдаться в бегстве из Фив, и в позорном бегстве. Ему нужны два подношения к трону.

Камос крикнул слуг, и ему помогли выбраться из воды и обернули в простыню. Фараон, слегка поддерживаемый с двух сторон, добрался до пустого кресла, стоящего рядом с Аменемхетом. Тяжко в него опустился, вялым жестом отослал прислужников, вздохнул и сказал:

   — Нам надо требовать колдуна. Я не могу простить покушения на свою жизнь. Кроме того, не забывайте, что я ещё плох, а этот нечестивец знает средства, какими можно поставить меня на ноги.

   — Извини меня, правитель и брат мой, но мысль эта плохая. Что касается мести, то мстить надо не ничтожному самозваному лекарю, а тому, кто его послал, то есть сидящему подле тебя уважаемому верховному жрецу. Но мы с тобой во имя возрождения царства решили отказаться от мести. Так что, если уж мы пожали руку, то уместно ли наказывать нож, который она сжимала? А что до твоего здоровья, то ты и без всякой помощи, хвала Амону, поправляешься. Ещё день-другой — и ты примешь первую наложницу.

Аменемхет сделал вид, что не услышал оскорбления в свой адрес.

   — Я думаю, что Шахкей предложит нам мальчишку. По его представлениям, Мегила главнейший враг царя теперь и истребление его — заветное желание Апопа. Хека завидное приобретение для царского собрания удивительных людей. Апоп уже приглашал его к себе и теперь будет счастлив увидеть у себя главнейшего колдуна кушитов. А мальчишка... Ну что ему какой-то княжеский сын. — Яхмос тоже сел в кресло.

   — Ты прав, конечно, Мегилу Апоп сильнее всего желает получить в свои руки. Ибо «царский брат» взбунтовался против царя, а это не может быть прощено. И колдуном он, наверное, заинтересуется. Для чего ему может быть нужен мальчик Мериптах, я не представляю. Но представляю, для чего он нужен тебе, Аменемхет. Ты умышляешь, спустя какие-то годы, женить его на одной из дочерей Камоса, а когда его отравят твои новые лекари и я погибну в каком-нибудь походе, что нетрудно подстроить, сделать своего племянника правителем Фив.

   — Это речь безумного, — скучным, совершенно невозмущённым тоном сказал Аменемхет.

Фараон смотрел то на одного, то на другого, явно отставая в понимании ситуации.

   — Я соглашусь на то, чтобы нам выдали Мериптаха, но при одном условии, что смогу его немедленно удавить! — отрезал Яхмос.

Установилась тишина, прерываемая тяжёлыми, нервными, сбивчивыми вздохами Камоса.

   — Но никакой всем нам не будет пользы в том, что мы убьём княжеского сына. Не только не будет пользы, но и будет от этого большой стыд. Мемфис возмутится против нас, и будет прав. Про колдуна мы уже говорили. Это слуга, которого стыдно наказывать, потому что он делал то, что ему велели, и которого нельзя использовать, потому что нельзя до конца понять, на что он способен. Мы должны требовать себе «царского брата». Потому что таким образом мы получим наибольшую пользу. А мы ещё не гак сильны, чтобы пренебрегать даже мелкими выгодами.