Лекции по патрологии I—IV века - Н. И. Сагарда

Подлинность семи посланий св. Игнатия в краткой греческой редакции

Подлинность посланий св. Игнатия в краткой греческой редакции, как они даны в Cod. Mediceo-Laurentianus, после некоторых временных колебаний, вызванных опубликованием сирийского перевода, в настоящее время признается громадным большинством исследователей и утверждается на прочных основаниях.

Уже указано было свидетельство св. Поликарпа в его Послании к филиппийцам (13.2), из которого не только видно, что св. Игнатием написано было несколько посланий, но ясно намечены и прочные основания для верного сохранения и передачи их от одной Церкви другой и из поколения в поколение: св. Поликарп по собственному почину собирает послания св. Игнатия, филиппийская Церковь желает иметь у себя собрание всех посланий Игнатия и получает их от Поликарпа. Естественно предположить, что Поликарп собрал все послания, каких у него не было, и дополнительно отправил к филиппийцам; не менее естественно и то, что филиппийцы со своим желанием иметь послания св. Игнатия не были исключением среди других Церквей, может быть, также стремившихся иметь у себя послания, которые «содержат в себе веру, терпение и всякое назидание в Господе нашем» и из которых все христиане могли получить «великую пользу». Свидетельство Поликарпа настолько решительно, что противники подлинности посланий Игнатия вынуждены были отвергнуть послание Поликарпа как сплошную подделку или объявить его интерполированным в той части, которая дает свидетельство о посланиях Игнатия. Св. Ириней указывает на одно место из Послания к римлянам (4.1) в таких выражениях: «Так некто из наших, за свидетельство о Боге осужденный на съедение зверям, сказал: "Я пшеница Христова и буду измолот зубами зверей, чтобы мне оказаться чистым хлебом Божиим"» (Adv. haer. V, 28.4). Никто не оспаривает, что св. Ириней имеет в виду Игнатия. Ориген приводит места из Послания к римлянам 7.2 (Comment, in Cant. Cant. Prol.[, 2.36]) и из Послания к эфесянам [19.1] (Homil. in Luc. VI[254]). Автором посланий он называет второго епископа Антиохии после Петра — Игнатия, который боролся против зверей в Риме во время преследований. Евсевий определенно утверждает, что, находясь в Смирне и в Троаде, Игнатий написал семь посланий, а из выписок, какие делает Евсевий из посланий к римлянам (cap. 5) и к смирнянам (3.1—2), видно, что он пользовался тем текстом, какой дан в краткой греческой редакции (Hist. eccl. III, 36.4 sq.). Таким образом, Евсевий имел семь посланий Игнатия в краткой греческой редакции как законченное целое; он ничего не знает и не слышал о других посланиях Игнатия, но в то же время не обнаруживает ни малейшего сомнения в подлинности названных им посланий. На его свидетельство должно смотреть как на вывод из истории предания относительно посланий Игнатия за весь предшествующий период.

После Евсевия места из посланий Игнатия приводят многие писатели: Афанасий Александрийский, Василий Великий, Ефрем Сирин, Иоанн Златоуст, Иероним, Феодорит Кирский, Геласий Римский, Псевдо-Дионисий Ареопагит, Анастасий Синаит, Максим Исповедник, Андрей Критский, Иоанн Дамаскин и др. Но у всех этих писателей нельзя определить состава сборника посланий, которым они пользовались, и история его со времени Евсевия остается неизвестной, пока находки в XV-XVIII вв. не открыли, какая судьба в это время постигла послания.

Исключительная сила внешних доказательств не оспаривается, и против предания древности о происхождении посланий от Игнатия Антиохийского исследователи, отрицающие подлинность их, выставляют преимущественно так называемые внутренние основания, которые могут быть сведены к следующим положениями 1) Представляются невероятными обстоятельства мученичества св. Игнатия — его осуждения ad bestias при Траяне, отправления в Рим и путешествия туда:;) епископ, заключенный под стражу и осужденный на смерть, принимает друзей, свободно беседует с ними, отсутствующим пишет послания и направляется в Рим через Смирну, Троаду, Неаполь, Филиппы, Эпидамн — столь длинным путем, при существовании кратчайшего — морем. 2) Отражающийся в посланиях образ антиохийского мученика обнаруживает неестественные, непонятные и недостоверные черты («аффектированное смирение», «ложный героизм мученичества»), так что в предполагаемом авторе посланий легко видеть вымышленную личность. 3) Планомерность в составлении посланий и их литературные особенности заставляют видеть в них произведение фальсификатора. 4) Во дни Игнатия ересь еще не имела такого значения и не достигла такого развития, какое предполагается посланиями. 5) Церковная организация на основании посланий предполагается на такой высоте развития, какой она достигла значительно позднее. Цель фальсификации указывается в намерении утвердить в малоазийских Церквах достоинство монархического епископата, a terminus ad quem — время Иринея, т. е. эпоха, когда кафолическое понятие о епископате можно виДеть осуществленным во всех Церквах.

В связи с этим, как сказано, признается подложным и послание Поликарпа, в котором видят как бы препроводительное послание, предназначенное для облегчения приема фальсифицированных посланий Игнатия.

Но, во-первых, ни одно христианское произведение II в. (и мало других произведений древности) не засвидетельствовано так твердо, как послания Игнатия. В этом отношении исключительно выдающееся значение принадлежит посланию Поликарпа. 2) Главное возражение против послания Поликарпа основывается на том, что оно обязывает к признанию подлинности посланий Игнатия. 3) Послание Поликарпа непререкаемо засвидетельствовано учеником его Иринеем. 4) Все попытки представить послание Поликарпа как подлог неудачны и не достигают цели. 5) При такой силе исторического свидетельства только решительно неопровержимые внутренние основания могут поколебать уверенность в подлинности посланий. 6) Между тем все предполагаемые анахронизмы устраняются при свете беспристрастной критики. Наши знания о развитии церковной организации и церковного учения в эту раннюю эпоху истории Церкви не настолько подробны и основательны, чтобы можно было сделать какие-нибудь решительные выводы относительно них чуть не по десятилетиям, и единственно правильным научным методом при таком положении дела может быть признан только тот, когда суждения о состоянии церковного учения и церковной организации извлекаются из первоисточников; между тем, здесь к наперед установленной схеме подгоняются литературные памятники. Без сомнения, в посланиях Игнатия монархическая организация христианских Церквей представляется всюду как факт, и с примечательной определенностью оттеняются три степени церковной иерархии. Но для половины II в. епископат засвидетельствован всюду как учреждение вполне установившееся, без признаков предшествующего развития в его сущности. И из содержания посланий Игнатия нельзя извлечь никаких указаний на препятствия или затруднения, на которые могло наталкиваться развитие епископата, на какую-нибудь борьбу, которая должна была предшествовать утверждению власти епископов над пресвитерами: епископат мыслится в посланиях как признанный и давний институт; его правомерность не подлежит никакому сомнению и не нуждается ни в каком обосновании или освещении.

Не может быть признана основательной отрицательной инстанцией против подлинности посланий Игнатия и борьба в них с еретиками. Послания опровергают иудаизм и докетизм. Этих ересей нельзя возвести к определенным именам и доказать степень развития их во время Игнатия из других ересеологйческих известий древности; но нельзя на этом основании доказывать и утверждать, что во дни Игнатия не существовало ересей в таком виде, как их предполагает полемика посланий, — это значило бы совершено забывать о существенных пробелах в наших сведениях относительно древнейших ересей вообще и в особенности раннейших стадий развития гностицизма. В посланиях нет следов полемики против сформировавшихся гностических систем маркионитов и валентиниан, и при непредубежденном исследовании опровергаемые в посланиях ереси легко могут быть поняты как одна из промежуточных степеней между лжеучениями апостольского времени и ересями II в.

7) Что при Траяне христиане умирали мученической смертью — это исторический факт; не может вызывать никаких сомнений и то обстоятельство, что Игнатий осужден наместником в Антиохии ad bestias, так как такие осуждения засвидетельствованы уже Ермой (Vis. III, 2), а немного позднее встречаются даже многочисленные примеры их. Закон, запрещающий наместникам посылать осужденных ex provincia in provinciam, был издан позднее. Для этой посылки тогда не требовалось и одобрения императора; а у врагов Игнатия могли быть специальные побуждения не допустить мученичества Игнатия в Антиохии и отправить его в Рим. Что касается обстоятельств путешествия, как они представляются на основании посланий, то прежде всего получает значение тот факт, что ц во второй половине II в., когда, по мнению противников подлинности посланий, подделка нашла прием у христиан, общие основания жизни в римском государстве не изменились радикально, и, однако, в это время такие обстоятельства уже не казались невероятными. Против такого рода возражений достаточно вспомнить, что ап. Павел в узах проповедовал Христа (Деян. 28: 16 [слл.], 30, 31), что весьма часто христиане имели доступ к мученикам и заключенным в темницах (cf. Passio Perpetuae et Felicitatis 3; 5; 16; Cyprian., Epist. 5, cap. 2; Epist. 15, cap. 1), что мученики в узах писали и получали послания (Cyprian., Epist. 10; Epist. 15; Epist. 17, cap. 3; Euseb., Hist. eccl. V, 3.4; VI, 11.5). Что касается пути, который совершил Игнатий, то несомненно, что можно было достигнуть Рима более прямой и краткой дорогой; но почему не предположить, что Игнатий прошел обычным военным путем римлян через Македонию, в особенности если не было случая отправить узника в Италию морем. Положение, которое предполагает Послание к римлянам, именно боязнь Игнатия, чтобы римские христиане не предприняли каких-либо шагов для освобождения его, объясняется предоставленным римскими законами правом подачи апелляции другими, даже против воли осужденного; римские христиане могли воспользоваться этим законом по отношению к Игнатию, когда он еще был в пути.