Блэк. Эрминия. Корсиканские братья - Александр Дюма

За это время Терезе удалось отложись пятьдесят франков.

Однако вот уже несколько дней эта старуха вела с ней странные речи: она постоянно пускалась в рассуждения о том, как легко молоденькие девушки могут стать богатыми, как глупо она поступает, портя свои глаза работой на чердаке; потом она стала жаловаться, что спрос упал и ей уже не удается продавать столько, как в самом начале; доход сократился почти наполовину.

Все эти высказывания оставляли Терезу безразличной; даже если доход, приносимый работой, сократился наполовину, ей и этого хватило бы на жизнь.

Наконец однажды вечером старуха высказалась более ясно: она заговорила о молодом человеке, видевшем Терезу и влюбившемся в нее, он обещал снять для Нее квартиру, дарить подарки…

Тереза подняла побледневшее лицо и о непередаваемым выражением отвращения и решимости произнесла:

— Я поняла вас. Убирайтесь! И чтобы я вас больше не видела.

Старуха попыталась настаивать, потом стала оправдываться, извиняться, но Тереза, столь же гордая в своей каморке, как какая-нибудь королева у себя во дворце, вторично приказала ей покинуть комнату и на этот раз таким повелительным тоном, что та вышла, опустив голову и бормоча:

— Черт возьми! Кто бы мог подумать!

С этого момента Тереза лишилась своего посредника и была вынуждена сама обходить белошвеек города Шартра, предлагая им свою работу.

Те, узнав в ней первую продавщицу из магазина мадемуазель Франкотт, стали делать ей разного рода предложения, дабы она заняла у них то место, которое занимала ранее у известной модистки; но Тереза не хотела выставлять себя напоказ за прилавком.

К тому же она заметила, что беременна, и в ее состоянии ей следовало жить незаметно и в полном одиночестве.

Так она проводила свои дни до того момента, как в Шартр вошла холера. Бедняжка Тереза стала сестрой милосердия в своем бедном предместье. И однажды утром, когда она поднялась, чтобы прийти на помощь своей больной соседке, ее собственные силы изменили ей.

Черный ангел, пролетая, задел ее своим крылом.

Вы видели, в каком состоянии ее нашел шевалье.

Такова была история Терезы.

Вот уже пять месяцев она не видела Гратьена и ничего о нем не слышала.

Что касается кольца, которое она носила на пальце, то она ничего не могла сказать о нем, кроме того, что оно было ей дано с наказом тщательно хранить его как талисман, который однажды поможет ей найти свою семью.

Шевалье де ля Гравери с благоговейным вниманием выслушал рассказ Терезы. Когда она заговорила о потере Блэка, он почувствовал, как краска бросилась ему в лицо; затем, когда он оценил, какие ужасные последствия имела для девушки эта пропажа — ведь, воспользовавшись отсутствием Блэка и под предлогом того, что хотят вернуть ей ее собаку, Терезу заманили в ловушку, где она потеряла свою честь и, вероятнее всего, свое счастье, шевалье охватило подлинное раскаяние и, дожимая и целуя руки молодой девушки, он опустился на колени.

— Тереза! Тереза! — говорил он. — Добрый Бог милостив; он порой дарует нам испытания, дитя мое, но, поверь мне, неслучайно его добрая воля послала меня на твоем пути и я клянусь, что с сегодняшнего дня посвящу всю мою жизнь твоему счастью.

— Увы! — ответила Тереза, ничего не понимая в этом порыве шевалье. — Мое счастье! Вы забываете, сударь, что для меня больше нет счастья… Моим счастьем была бы жизнь с Анри, а я навечно разлучена с ним.

— Хорошо, хорошо! — сказал шевалье с тем доверчивым выражением веселого человека, убежденного, что удача, благодаря которой он столь неожиданно нашел дочь Матильды, не может отвернуться от него на полдороге. — Хорошо! Мы уладим все это. Черт возьми! На свете есть не только господин Анри, есть также его брат, господин Гратьен.

— Это не будет счастье, — сказала Тереза. — Это будет искупление; только и всего.

— Ну и что же, — заметил шевалье, — но мне кажется, что это было бы уже кое-что.

Тереза покачала головой.

— Неужели вы думаете, что молодой человек, такой знатный и такой богатый, как он, когда-нибудь согласится жениться на такой бедной мастерице, как я? Я послужила ему лишь игрушкой, только и всего. Верите ли вы, что он когда-нибудь осмелился бы нанести дочери графа или маркиза, у которой есть отец или братья, способные за нее отомстить, такое оскорбление, которое он нанес, ни на минуту не задумавшись, бедной сироте?

Шевалье почувствовал, как стрела пронзила ему сердце; его глаза вспыхнули; впервые желание мести проснулось в нем.

Никогда по отношению к господину де Понфарси он не испытывал ничего подобного тому, что вдруг почувствовал по отношению к Гратьену.

Он с некоторой радостью вспомнил, что во время путешествия в Мексику научился довольно ловко стрелять, попадая два раза из трех в этих пресловутых зеленых попугайчиков, в которых Думесниль, однако, бил без промаха.

Затем машинально он сделал этот знаменитый обманный выпад, этот секретный удар, которому его научил капитан, сам перенявший его у учителя фехтования в Неаполе.

Почему вдруг все это пришло ему на память? Почему, стиснув зубы, он подумал об этом? Шевалье не отдавал себе в этом отчета; но все же он думал об этом.

Тереза лежала молча в полном изнеможении; она не заметила ни того, как лицо шевалье нахмурилось на мгновение, ни движения руки, которым он сделал в воздухе свой секретный выпад.

Этот разговор совершенно истощил все ее силы и после того, как она произнесла свои последние слова, которые вы уже знаете, ею вновь овладел приступ этого сухого и глубокого кашля, который уже однажды так взволновал де ля Гравери.

Шевалье решил, что он в другой раз попросит рассказать ему все оставшиеся подробности, если ей еще было что рассказывать.

Он обратил внимание, что, говоря и об Анри, и о Гратьене, Тереза ни разу не произнесла их фамилии, называя их только именами, данными им при крещении.

Но, чтобы найти Гратьена в тот момент, когда он почувствует необходимость объясниться с ним, шевалье необязательно было знать его фамилию: ему было известно, в каком полку служил юноша, в каком городе этот полк расквартирован; а облик Гратьена и облик его собеседника Лувиля достаточно глубоко запечатлелись в его памяти; так, что он без сомнения узнал бы их с первого же взгляда.

Но шевалье считал, что прежде всего он сейчас должен убедиться в подлинности надежд, основанных им на той тайне, которая окружала рождение Терезы; он нашел в этом не ведомом ранее чувстве, которое внушила ему молодая девушка, столь невинное наслаждение, столь глубокое очарование и такую притягательную силу, что спешил узаконить эти радости, чтобы полностью насладиться тем счастьем, которое могло подарить ему это чувство.