Собрание сочинений в шести томах. т.6 - Юз Алешковский

«Раз уговоры мои насчет активного лечения не подействовали и, видимо, никогда на тебя не подействуют, то я буду поступать так, как душе твоей угодно… молюсь за тебя, живи, не помирай раньше времени… завещание выполню, в конце концов, в некотором роде я твоя жена, ты мой муж… такие браки известны, особенно в семьях, где муж – тайный педик, а супруга – законспирированная дама с Лесбоса… кстати, мы уже и спим вместе… ничего не поделаешь, жизнь прекрасна и удивительна, тем более смерть неизбежна… кроме шуток, я намерена быть с тобой до конца, точней, пока не выкарабкаешься… и вообще, ездить буду каждый день… запомни: каждый день, туда-обратно, теми же электричками… кстати, они мне приятней метро… последний раз спрашиваю: будем лечиться?»

«Ни в коем, то есть не в моем, явно запущенном случае неизлечимости… не могу, не желаю… ваша статистика и мой собственный взгляд на правду жизни просто не позволяют опускаться до заведомо проигранных схваток с хворью… уверен: она положит меня на лопатки… а вот Россия, – пошучиваю, – как видишь, одолела свои райкомы, обкомы и крайкомы, хотя разрастание их метастаз наблюдается в Госдуме, губерниях, мэриях, министерствах, во властительных репах чиновных коррупщиков».

«Ну что ж, Олух, шути… туфтовая смерть у тебя уже была, но не слишком ли опрометчиво веришь ты в неминуемость второй, натуральной, посылая на хер возможности облучения, химиотерапии и фармацевтики?.. я ж не мучать тебя хочу, а спасти… для тебя спасти, ты это понимаешь в конце-то концов, а не для себя?»

«Кое-что понимаю, кое-что чувствую глубже и трагичней, чем тебе кажется… согласись, мне уже пора думать только о тебе и об Опсе… просто я стараюсь не паниковать, раз уж таков реализм действительной жизни, как говаривал Митенька Карамазов… не посоветуешь ли мне слетать, пока совсем не зажмурился, в Тибет, к филиппинским хирургам, к китайским чудотворцам, к ясновидящей спасительнице Ванге?.. не слишком ли оптимистично относишься к возможностям новейшей медицины?»

«Врать, ты знаешь, не могу… процент излечиваемости неутешительно мал, но шансы-то, пойми, все-таки не нулевые… ты же игрок, черт побери, и лучше уж использовать любой из шансов на выигрыш, чем мазохистски складывать ручки перед этим твоим и Достоевского реализмом действительной жизни… он-то был игроком никудышным, но ты-то – ты ведь и игрок, и необыкновенный везунчик, не слабак, между прочим, большой эпилептик, но у меня бы ты не закосил… почему бы, не могу не удивиться, не попробовать и тебе, раз даже слабаки спокойно переносят лечение, потом начисто выздоравливают?»

«Извини, я – пас… пусть уж в такие игры играют только лохи и тупые рабы самого бздиловатого из видов азарта… но не грусти… вот мое последнее слово: если б рачок был операбельным, как, скажем, рак простаты или молочной железы, то и не надо было бы меня укалякивать… а так – никаких облучений, никаких курсов химиотерапии, никаких заведомо бесполезных пыток… но вот к ампутации готов хоть сегодня… если выкарабкаюсь, японцы такой мне заделают протез, что со страшной силой поиграю в одноногий футбол на Олимпийских играх для калек… и лично для тебя сбацаю цыганочку… я даже загадал, когда, где и по какому поводу, но не скажу».

«Договорились… наш хирург Фелд вот-вот должен вернуться из Штатов… он – гений, летает туда по вызовам миллионеров… я с ним договорюсь, он посмотрит снимки и прочие анализы… если тебя достанут боли – облегчу их до приезда Фелда… так что держись, я всегда с тобой».

«Спасибо, но вот не могла бы ты дать мне напоследок слово, что не выжрешь флакон снотворины и не прыгнешь с Крымского в пучину речную, если подохну, раз таков уж мой рок, если не судьба?»

«После всего пережитого, пожалуй, выживу, да и пса уже не могу бросить – я его полюбила, он тоже мой единственный в жизни пес… не угасай, Христа ради, раньше времени, не будь последней сволочью, имей совесть».

«Вот и славно, слова твои действуют на душу толковей морфинов».

Воспользовавшись подходящим случаем, я намеренно высказал Марусе доверенные мне одному предсмертные мысли баушки, несколько успокоившие горевавшего Котю; сам я никогда не сомневался в их истинности, начхав на полное отсутствие доказательств.

«Главное для оставшихся в живых – погоревать, но жить-поживать без уныния, принимая жизнь такой, какова она и есть… радость живых, поверь, Вовик, любезна душам, всё оттуда видящим… это, – сказал я Марусе, – баушкино наитие, а она была той баушкой, которая никогда не говорила надвое».

Маруся неожиданно рассмеялась, но ей было не до философствований и проблем веры; боялась опоздать на электричку, которая, как известно, не программа КПСС, – она приходит минута в минуту и уходит точно в срок.

Странное дело, меня перестало изводить прежнее одиночество и буквально обуяла страсть действовать; Опс всегда безошибочно чуял близость прогулок и поездок; он взвизгнул: «Понеслась!» – и мы однажды мотанули прямо в город, к нотариусу, которого я неплохо знал по бане, общему нашему с Котей знакомому.

61

Ну, потрясенность его при моем появлении, естественно, была неописуемой; сначала он обмер и, выпучив глаза, рухнул гигантской своей задницей в деловое, с массажными функциями, кресло.

А когда мы заявились, мертвецки красовецкая секретарша – похабно коротенькая на ней юбочка, длиннющие, бесцветные, как весенние ростки погребного картофеля, ножки, согласно новой моде, коленками виляющие на ходу, – сначала секретарша доложила нараспев по селектору:

«А-а эт-та… там, Егор Васильич, какой-то базарит, видите ли, О-о-лух… они прям со своим мопсом без очереди рву-у-утся».

Знакомый мой крикнул прямо из кабинета: «Шла бы ты, Всячина, на халабалу, че пургу-то гнать?.. я в данный момент и без того страдаю без поправки посталкоголизма коньякизацией всей страны, гони лучше следующего».

Тут Опс бешено залаял, учуяв недоброе к нам обоим расположение дремучей лимиты, дешево хиляющей за бывалую секретаршу; я вошел без спроса, ну и, конечно, в кабинете возникла немая сцена; я захохотал, мой знакомый по бане Куроедов раззявил варежку и вытаращил рыбьи глазки, осмысливая данную фантастику; все же он ожил, моментально достал из комнаты «отдыха, ну-с и еще кое-чего, дорогой ты наш Вовка» коньяк с пузатыми, как и он сам, фужерами; я лишь слегка пригубливал, а он законно поправлялся; пришлось наплести ему о том, что было, что есть и чем все это может кончиться; выслушав меня, не перебивая, он вызвал секретаршу.

«Переноси, Всячина, на завтра весь ко всем херам прием – и не пи-тю-кать, я сказал, пе-ре-но-си… разгони там публику к евгении марковне… тут у меня срочный случай составления завещания для человека, готового к теперь уже фактическому от всех нас уходу в крайний минусовый градус по Цельсию, где все будем, куда мы на хер теперь денемся… выполняем без вопросов… после чего приступишь к соответствию основной профессии, если того пожелаем, свободна… тут тебе не у Пронькиных, когда, понимаете, такая у нас выросла чисто внутринотариальная проблема».

Появление мое так потрясло Куроедова, что хохотал я не переставая, а Опс носился по кабинету, радуясь моему хорошему настроению; часа полтора болтали мы там о малопонятных превратностях судьбы да о непредвиденных ударах рока.

«Кто-кто, – говорит страдавший от ожирения Куроедов, по новой расширив сосуды, – а я, нотариус с большой буквы… теперь тебе, Вовка, если разобраться, спешить некуда… все сделаем по высшему разряду, как в Сандунах… главное – в гробу не обосраться, что ты и проделал со всеми нами, имею в виду, прохлял за жмурика… но, поскольку я хлобыстнул и подавился буженинкой, разреши уж мне допустить утечку суровых мужских слез, так как, видит Бог, мы все тебя любили в силу банной дружбы русских наших сердец… считай, что в данные минуты пошли, как говорится, авансом натуральные твои поминки за номером два, и ни о чем не жалей, заверяю тебя, все там будем… ты вот лучше ответь, находясь на самом пороге: ну что это за блядская, допустим, жизнь, а?.. за что ее мне любить?.. никакой я тут не замечаю с ее стороны взаимности, о которой прожужжали все уши при нескольких культах личности… жили мы раньше не то что заебись, но все-таки и рыло было в шоколаде, и хер в помаде, и Медный всадник в Петрограде, и суперракеты с бомбами на параде… а теперь Минздрав в стране имеется, но почему же и в силу каких именно постановлений о дальнейшем помирании граждан смерть существенно превышает рождение на душу населения, ети ее мать совсем?.. Брежнев с Черненкой и Андроповым не в счет… все дело в том, что умные-то дохнут, как мухи, или валят за бугор, а мудаков с нестоячими становится гораздо больше, чем баб, желающих сладко постонать в тиши ночей, – бля буду, это статистика… как нотариус говорю: куда ни глянь – повсюду однозначный компромат на положение вещей в себе, как учили нас на кратких курсах истории КПСС… живем как вдруг – «есть-такая-партия» обхезалась по самые лампасы, а светлое будущее сделалось темным прошлым всего прогрессивного человечества… но мы, элита, блядь, отмоем добела и прошлое, и будущее… в настоящем же важно не бздеть, а взять глаза в руки и объективно глянуть вокруг… так что глянули еще по одной… и какой же теперь нарисовывается перспективный пейзаж на картине горизонта действительности?.. исхожу из следующего положения: что у трезвого в жопе, то у поддатого на языке… если б о таких подлянках узнали Александр Македонский, Суворов, Кутузов и другие Денисы Давыдовы, то они бы арбалеты с мундиров посрывали и кинули в харю самому Марсу, который был до Сталина богом войны, а не хером, понимаете, собачьим… типа в Чечне между боями и вообще впервые гад буду, в истории военного искусства, которое для меня хобби с самых оловянных солдатиков, – впервые, Вовка, командный состав и первогодки службы бодают родное оружие местному сепаратизму-бандитизму… а тот не дремлет и заваливает наших теми же пулями, минами и гранатами, какие выдаются под личную, ебена мать, ответственность для защиты отечества от грубого вмешательства во внутренние ее дела… а раз уж все распродается, то хули ж не продать с приличной скидкой родину-мать, БТР с вертолетом – фри?.. хоть убей на поле того же боя – ну ни хера я не могу понять в диалектике такой арифметики, а раз так, то ебу в хвост, в гриву и в саму, понимаете, оглоблю таковский круговорот подлянки в природе… что хочу, то и делаю на вверенном мне участке нотариальных событий по данной конторе гражданских дел… будь жив маршал Жуков, или сиди я сейчас в седле белой его кобылы на Параде Победы, – да выжег бы к чертям собачьим залпами всех «катюш» дедовщину херову, рэкет ебаный, коррупцию сраную с сепаратизмом, а заодно и всех нас по пятое, понимаете, колено… извини уж, что затронул страдающий участок твоего тела… правда, есть у меня кирюха, Герой России, полковник… он что сделал где-то там на Кавказе?.. к нему сунулись боевики, чтоб купить тройку минометов и другое оружие… о'кей, говорит, одну половину бабок – вперед, вторую – на месте передачи… договорились, подыскали на карте место… а он стратегически мудро подготовил засаду на обратном у боевиков пути… получил на месте вторую половину лавэ, передали им наше оружие, а потом засада окружила и перебила человек шесть, ну минометы с автоматами-патронами забрали обратно, чтоб перебить подлую такую масть в деморализованных воинах… теперь он Герой, но его скрывают от кровной мести за кидалово и от аморалки наших шустрых офицеров, которые, падлы, вертолет пропить готовы… ты что, Вовка, какие там на хер бабки? – отзынь, как сказал Мао Цзэдун Никите Сергеичу… ты и впрямь охуел, я с тебя не возьму ни копейки, ни цента, ни сантима – банное содружество не уценивается, оно оказалось помощней СССР и дружбанства народов в силу обстоятельств чистоты души, повторяю, банного русского человека, которого, посмотри, даже хохлы продали за жменю самосада».